Леопард - Несбё Ю (лучшие книги txt) 📗
— Когда собиралась положить его в шкаф в спальне. Ты прав, от него сильно пахло. И я вспомнила, как пахло от тебя там, в Гонконге. Открыла упаковку и увидела в самом низу распечатанную пачку. Внутри нашла комочек. Рассказала Микаэлю. Он велел отдать тебе блок, когда ты попросишь.
— Наверное, тебе легко было меня предать. Ты знала, что я тебя использовал.
Она медленно покачала головой:
— Нет, Харри. Легче мне от этого не было. Может, так и должно быть, но…
— Но?
Она пожала плечами:
— Сообщение, которое я тебе передала, — моя последняя услуга Микаэлю.
— Да ну?
— Теперь я скажу ему, что больше не хочу с ним встречаться.
Кофейник перестал пыхтеть.
— Давно пора, — продолжала она. — И я не прошу простить мне то, как я обошлась с тобой, Харри. Это было бы слишком. Но я думала, надо тебе все рассказать вот так, лицом к лицу, чтобы ты понял. Потому и поехала к тебе сегодня. Чтобы сказать, что поступила так, потому что влюбилась, влюбилась как последняя дура. Любовь сделала меня продажной. А я себя продажной не считала. — Она уронила голову на руки. — Я предала тебя, Харри. Не знаю, что и сказать. Только то, что чувствовать себя предательницей еще хуже.
— Да мы все продажны, — сказал Харри. — Разве что просим разную цену. И в разной валюте. Твоя валюта — любовь. Моя — наркота. И знаешь что…
Кофейник снова запел, на этот раз на октаву выше.
— …мне кажется, поэтому ты лучше, чем я. Кофе?
Он развернулся и посмотрел на фигуру. Она стояла прямо перед ним не двигаясь, словно стоит там уже давным-давно, словно это его собственная тень. Было так тихо, что он слышал свое собственное дыхание. Затем он почувствовал движение, в темноте что-то поднялось, послышался тихий свист, и тут же у него родилась странная мысль. А вдруг эта фигура и есть его тень, как ему почудилось? Вдруг он…
Мысль запнулась, будто произошел сдвиг во времени, будто на секунду из-за помех пропала картинка…
Он удивленно смотрел перед собой и чувствовал, как стекает по лбу теплая капля пота. Он говорил, но слова не имели смысла, словно что-то случилось и связь между мозгом и губами нарушилась. Вновь послышался тихий свист. А потом звук пропал. Пропали все звуки, он даже собственного дыхания не различал. Он обнаружил, что стоит на коленях, что телефон лежит рядом с ним на полу. Перед ним на грубые половицы падала полоса белого лунного света, но, когда капля пота добралась до переносицы, полоса исчезла, капля попала в глаза и ослепила его. И тогда он понял, что это не пот.
Третий удар, как сосулька, пронзил ему голову, проник в горло, в глубину тела. Все замерзло.
Я не хочу умирать, подумал он и, защищаясь, попытался поднять руку над головой. И тут осознал, что не в состоянии пошевелить даже пальцем, и понял, что парализован.
Четвертого удара он уже не заметил, но запахло деревом, и он догадался, что уткнулся лицом в пол. Поморгал, и зрение в одном глазу вернулось. Прямо перед собой он увидел пару лыжных ботинок. Звуки медленно возвращались: его собственное прерывистое дыхание, спокойное дыхание того, другого, кровь, которая капала с кончика носа на половицы. Голос другого был просто шепотом, но казалось, что он кричит эти слова ему в ухо: «И тогда останется только один из нас».
Пробило два ночи, но они по-прежнему сидели на кухне и разговаривали.
— Седьмой человек, — сказал Харри и подлил еще кофе. — Закрой глаза. Как ты его себе представляешь? Быстро, не думай.
— Он полон ненависти, — сказала Кайя. — Злой. Неуравновешенный, противный. Из тех мужчин, которых такие девицы, как Аделе, приманят, обчистят и выкинут. Дома у него полно порнографических журналов и фильмов.
— Почему ты так считаешь?
— Не знаю. Потому что он попросил Аделе прийти на заброшенную фабрику в форме медсестры.
— Продолжай.
— Он женственный.
— В каком смысле?
— Ну… У него высокий голос. Аделе сказала, что он, когда говорит, напоминает ей соседа по квартире, педика. — Она поднесла чашку ко рту и улыбнулась. — А возможно, он киноактер. С высоким голосом и чувственным ртом. Я, кстати, так и не вспомнила актера-мачо с женственным голосом.
Харри поднял чашку, словно чокаясь:
— А помнишь, что я говорил тебе об Элиасе Скуге, точнее, о том, что он видел в ту ночь на улице? Кто это был? Думаешь, он стал свидетелем изнасилования?
— Во всяком случае, это не Марит Ульсен, — сказала Кайя.
— М-м-м… Почему нет?
— Так ведь она была там единственной толстухой, и Элиас Скуг непременно бы ее узнал и назвал по имени, когда рассказывал эту историю.
— Я пришел к такому же выводу. Но, по-твоему, это было изнасилование?
— Похоже на то. Он зажал ей рот, приглушая крики, затащил ее в туалет, что же это могло быть еще?
— Но почему Элиас Скуг не сразу подумал об изнасиловании?
— Не знаю. Наверное, было что-то не так в том, как… они стояли, в языке тел.
— Точно. Наше подсознание воспринимает гораздо больше, чем осознает наш разум. Он не сомневался, что это добровольный секс, поэтому просто пошел и снова лег спать. И лишь много позже, когда прочитал про убийства и вспомнил ту полузабытую сцену, подумал об изнасиловании.
— Игра, — сказала Кайя. — Это была игра, похожая на изнасилование. Вряд ли ее затеяли мужчина и женщина, которые только что повстречались в туристической хижине и выскользнули за дверь, чтобы познакомиться поближе. Для этого надо полностью доверять друг другу.
— Выходит, те двое бывали вместе раньше, — сказал Харри. — А значит, это могли быть…
— Аделе и неизвестный. Седьмой.
— Если только в ту ночь там не был кто-то еще. — Харри смахнул пепел с сигареты.
— Где туалет? — спросила Кайя.
— До конца коридора и налево.
Он смотрел, как сигаретный дым поднимается к абажуру. Ждал. Не услышал, как хлопает дверь. Встал и пошел за ней.
Она стояла в коридоре и смотрела на дверь. Даже в полутьме он разглядел, как она сглатывает слюну, как блестят ее острые зубки. Он положил руку ей на спину и сквозь одежду почувствовал, как сильно колотится сердце.
— Хочешь, я открою?
— Ты, наверное, думаешь, я ненормальная, — сказала она.
— Все мы ненормальные. Открываю. Хорошо?
Она кивнула, и он открыл дверь.
Когда она вернулась, Харри сидел у кухонного стола. Она надела плащ.
— Мне пора домой.
Харри кивнул и вышел за ней в коридор. Смотрел, как она надевает сапоги.
— Так бывает, только когда я устала, — сказала она. — Я имею в виду двери.
— Знаю, — сказал Харри. — У меня все то же с лифтами.
— Правда?
— Да.
— Расскажи.
— Как-нибудь в другой раз. Кто знает, может, еще увидимся.
Она замолчала. Долго застегивала молнию на сапогах. Потом резко выпрямилась и оказалась так близко, что до него, как эхо, донесся ее запах.
— Расскажи сейчас, — потребовала она, и что-то странное, диковатое блеснуло в ее глазах.
— Ладно, — сказал он и почувствовал покалывание в кончиках пальцев, словно отогревались замерзшие руки. — В детстве у моей младшей сестры были очень длинные волосы. Мы навещали в больнице мать и собирались спуститься на лифте. Отец ждал внизу, он не переносил больницы. Сестрёныш стояла слишком близко к кирпичной стене, и волосы застряли между стеной и лифтом. А я так перепугался, что не мог пошевелиться. Стоял и смотрел, как ее тянет за волосы.
— И что было дальше? — спросила она.
Мы стоим слишком близко друг к другу, подумал он. У самой демаркационной линии. И оба это знаем. Он перевел дух.
— Она потеряла часть волос. Но они отросли. А я… потерял кое-что другое. И это не отросло.
— Тебе казалось, что ты ее предал.
— Это факт, я ее предал.
— А сколько тебе тогда было?
— Достаточно, чтобы предать. — Он улыбнулся. — Ты не думаешь, что для одной ночи хватит самобичевания? Моему отцу понравилось, что ты сделала книксен.
