Банда Тэккера - Уолферт Айра (книги бесплатно txt) 📗
Человек, в которого превратили Бауера, мог в известном смысле служить образцом тех усовершенствованных методов обработки, которыми располагает современный мир. На нем не было и дюйма, где бы этот мир не оставил своего отпечатка. Он не дал развиться нормально ни одному ростку, заложенному в Бауере природой. Бауер стал продуктом современного мира чуть ли не с рождения. Он появился на свет, обреченный на неуверенность, в семье, уже искалеченной неуверенностью.
Ребенком Бауер, как и все дети, был любознателен. Эта любовь к знанию, как и всякая любовь, вмещала в себе и потребность и награду. Корнем была жажда знания, стеблем — учение, самое знание — цветком, который мог бы пышно расцвести на этом стебле. Но цветок не появился, не вышло ничего даже похожего на цветок, а само растение было исковеркано, ибо к тому времени, когда для Бауера пришла пора идти в школу, неуверенность уже сделала с ним свое дело. Неуверенность порождает страх, а страх сильнее любви. Многие даже считают, что страх — самый сильный импульс в человеке.
Школа ничем не могла помочь Бауеру. Да и едва ли что помогло бы ему теперь, разве только вмешательство медицины. Во всяком случае, он учился не для того, чтобы знать, он не тянулся к знанию. Учился он только потому, что боялся учителей, боялся принести домой плохие отметки и боялся, как бы его не сочли тупицей. Он учился, ничего не познавая, и действительно стал тупицей. Итак, первая величайшая любовь всего человечества — любовь к знанию — была изуродована в изуродованном мальчике, каким стал Бауер, и превратилась в нечто жалкое.
Форма была отлита. Бауер так и остался в ней. Он и в школу-то ходил только потому, что боялся покинуть привычное место и столкнуться с чем-нибудь новым. Если бы он доучился и, скажем, приобрел какую-нибудь профессию, может быть, это оказалось бы достаточно крупным и волнующим событием, чтобы разбить уже отлитую форму, но скорее всего этого не произошло бы. Страх — штука цепкая. Мало ли врачей, педагогов получили специальное образование, а работают так, как будто никогда не изучали своей профессии. Страх отгородил их от знания, а они себя от страха оградить не сумели.
Так или иначе, трудно сказать, разбило бы это событие форму, в которую страх заключил Бауера, или нет. Сам он ничего не предпринимал, а со стороны его не принуждали, потому что у его родителей на это не было средств. Кончив среднюю школу, он побоялся идти в колледж, потому что это означало бы необходимость расстаться с привычной жизнью, с привычной обстановкой. Он предпочел устроиться на работу прямо со школьной скамьи: это ничего не меняло. Он уже привык работать в летние каникулы и вечерами после занятий в школе.
У Бауера были недюжинные способности к механике. Если бы он их применил, это также могло бы сломать форму и спасти его. Но в кругу Бауера юноши, окончившие среднюю школу, считались людьми образованными, а образованные люди физическим трудом не занимаются. Они должны служить в конторах; иначе зачем же им было тратить попусту время в школе? А кроме того, люди конторского труда в большем почете, чем те, которые занимаются физической работой.
Страх принудил Бауера делать то, что от него ожидали, страх принудил его искать уважения тех, кто его окружал. Если бы ему пришлось ополчиться против всех своих страхов, он не справился бы с чувством неуверенности, и оно захлестнуло бы его.
Вот почему Бауер не мог пойти наперекор своим страхам и, пожертвовав своим природным дарованием, взял место в конторе. Здесь он ничем не выделялся и не преуспевал, он только справлялся с работой. Вводить новшества он боялся — это было рискованно, брать на себя ответственность боялся — это тоже риск. Он мог только в точности выполнять то, что ему приказывали. Да и сама работа для такого человека, как Бауер, была не настолько увлекательна, чтобы заставить его, помимо воли, проявлять изобретательность или инициативу. В итоге, ради того чтобы справиться с чувством неуверенности, Бауер не только принес в жертву свою индивидуальность, которая могла бы найти выражение в его способностях к механике, но вместе с ней пожертвовал и своей единственной возможностью приобрести уверенность в мире бизнеса.
Каждая клеточка его существа была теперь пропитана ядом неуверенности. Любовь, которую заронила в нем Кэтрин, тоже вряд ли была способна изменить его. Правда, Бауера потянуло к ней с первого взгляда. Такая любовь в сознании или, как говорится, в сердце другого могла бы вырасти в большое чувство. Но страх гнал Бауера от Кэтрин. Он желал ее и поэтому боялся, что она его оттолкнет. Из страха, как бы его желание не усилилось, он стал бороться со своим чувством, потому что тогда отказ ее был бы для него еще больней.
Кэтрин появилась в жизни Бауера в ту пору, когда молодым людям положено ухаживать за девушками и все от них этого ждут. Бауер боялся отступить от этого правила. Это толкало его к Кэтрин даже после того, как он мысленно от нее отказался. Но страх пойти наперекор этому правилу был не так уже силен, он не заставил бы его полюбить первую встречную. Не подвернись Кэтрин, он, может быть, и остался бы вдали от женщин и всю жизнь глядел бы на них с опаской. Но подвернулась Кэтрин, и он полюбил ее. Любовь была корнем, и этот корень пустил росток. Любовь заставила Бауера искать встреч с Кэтрин и желать ее присутствия даже после того, как он решил от нее отказаться. Это и было ростком. Но страх обвился вокруг ростка и, высасывая из него все соки, искривлял его рост, так что в конце концов человек, в которого превратился Бауер, мог осознать только одно: к Кэтрин он вернулся потому, что все этого от него ждали.
Человек, в которого превратился Бауер, знал только, что женился он на Кэтрин от страха перед тем, что она о нем подумает, если он на ней не женится, и перед тем, что подумают о нем люди, и перед тем, что он сам подумает о себе. Мало того, — и Кэтрин в любви своего мужа только это и видела. Она видела уродливое, бесплодное, ползучее растение, но не видела здорового корня, из которого развился больной росток.
Пошли дети. Он любил их. Противоестественно не любить своих детей. Но дети налагали новую ответственность. А она усугубляла его неуверенность. Неуверенность увеличивала страх, таким образом и эта любовь тоже была исковеркана до неузнаваемости.
Да и какая любовь не захирела бы в таком человеке, как Бауер? Лео пришел к нему на помощь, может быть, неуклюже, но все же пришел, и в трудную минуту. Чувство признательности толкало Бауера к Лео, но тот человек, каким Бауер стал, противился этому естественному чувству. И так было со всеми людьми, с которыми он сталкивался. Инстинктивно он тянулся к ним или хотел жить в мире с ними. Но страх не давал ему любить никого и ничего и не давал ему жить в мире ни с кем. Единственное, что мир бизнеса еще разрешает напуганному человеку, — это вооруженное перемирие.
И все же любовь не умерла в Бауере. То, чем человек становится, может управлять им, ко не может уничтожить того, что он есть. Страх обратил ростки любви в ненависть, но самих корней вырвать не мог. И вот ко всем прежним бедам прибавилась новая беда. Своими естественными чувствами Бауер был прикован к тому, что ненавидел человек, в которого превратился Бауер.
В силу своих естественных чувств Бауер любил Кэтрин и любил детей. Страх превратил любовь в ненависть. Человек, которым стал Бауер, ненавидел их. И все же он не мог их бросить. Он искал объяснение этой загадки и решил про себя так: если он оставит семью без средств — он совершит преступление; ему придется прятаться от властей, он будет бояться того, что подумает о нем семья, что подумают о нем люди, и, наконец, того, что сам он будет думать о себе.
В этих рассуждениях как будто не было ни крупицы любви, а вместе с тем, не будь любви, не было бы и самих рассуждений. Тому человеку, которым стал Бауер, никогда не приходило в голову, что все эти ничтожные страхи — что люди подумают или что люди скажут — сами по себе были недостаточно сильны и не могли бы заставить его выполнять свой долг перед семьей, если бы этот долг не подкреплялся любовью, если бы он на самом деле не любил того, что, как ему казалось, он ненавидел.
