Кровь отверженных - Слотер Карин (бесплатные серии книг TXT, FB2) 📗
– Ну и жарища, – повторил Хэнк.
Чем старше он становился, тем чаще повторял одно и то же. Ему, по-видимому, нечего было сказать.
– Да, – согласилась Лена, глядя в окно.
Она чувствовала, что Хэнк смотрит на нее, очевидно, хочет поболтать. Спустя несколько мгновений он от этого намерения отказался и включил радио.
Лена прижалось затылком к подголовнику и закрыла глаза. Она согласилась пойти с дядей в церковь в воскресенье, вскоре после того как вернулась из больницы домой. В последующие месяцы это вошло в привычку. И дело было не в религиозных убеждениях, а в том, что Лена боялась оставаться дома одна. Ей больше не в чем было каяться. Она заплатила свой долг Богу или Тому Кто Управлял Делами четыре месяца назад. Ее изнасиловали и погрузили в кошмарный мир боли и ложного превосходства.
Хэнк снова подал голос:
– Ты хорошо себя чувствуешь, детка?
Какой глупый вопрос, подумала Лена. Какой глупый и пошлый вопрос.
– Ли?
– Да, – ответила она.
– Нэн снова звонила, – сказал он.
– Знаю, – ответила Лена.
Нэн Томас, любовница Сибил, в последний месяц то и дело звонила.
– У нее остались вещи Сибил, – сказал Хэнк, хотя знал, что Лене это было известно. – Она хочет отдать их тебе.
– Почему бы ей не отдать их тебе? – возразила Лена.
Она не хотела видеть эту женщину, и Хэнк знал это. Тем не менее вновь поднял эту тему.
Хэнк перевел разговор.
– Эта девочка… вчера вечером, – начал он и выключил радио. – Ты была там?
– Да, – сказала она.
Лена сжала челюсти, чтобы не заплакать. Будет ли она когда-нибудь говорить нормально? Неужели даже звук собственного голоса постоянно будет напоминать ей о том, что он с ней сделал?
Он… думала Лена, не позволяя мозгу произносить его имя. Она смотрела на сложенные на коленях руки, разглядывала шрамы на тыльных сторонах ладоней. Если бы Хэнк не сидел рядом, она повернула бы руки и посмотрела бы на следы от гвоздей, проткнувших насквозь ладони. Те гвозди прибили ее к полу. Такие же шрамы были на ступнях между пальцами и щиколотками. Два месяца физиотерапии вернули рукам работоспособность. Ноги тоже нормально передвигались, а вот шрамы останутся навсегда.
В памяти Лены осталось лишь несколько болезненных моментов того, что происходило с ее телом во время насилия. Картину восстановили шрамы и написанная в госпитале история болезни. Она помнила мгновения, когда наркотики прекращали свое воздействие, и он приходил к ней, садился рядом на пол, словно они были в лагере церковной общины. Он рассказывал ей о своем детстве, о жизни, будто они были любовниками, желающими узнать все друг о друге.
Мозг Лены был наполнен подробностями его жизни: его первого поцелуя, первого полового сношения. Она помнила о его надеждах и мечтах, о болезненных наваждениях. Все это жило в ее сознании так же ясно, как воспоминания из собственного прошлого. Рассказывала ли она ему такие же истории о себе? Она не помнила, и это ранило ее глубже, чем физическое воздействие. По временам Лена думала, что шрамы были ничто по сравнению с интимными разговорами, которые она вела со своим насильником. Он манипулировал Леной, как хотел, и она не могла более управлять собственными мыслями. Он насиловал не только ее тело, но и ее мозг.
Даже сейчас его воспоминания постоянно мешались с ее прошлым, и она была не уверена, случилось ли то или другое событие с ней или с ним. Единственный человек – Сибил – могла разрешить ее недоумение.
Одна она могла вернуть Лену к жизни, к детству. Но Бог отобрал и ее.
– Ли? – Хэнк снова вторгся в ее мысли.
Он протянул ей пачку жевательной резинки. Она отрицательно покачала головой. Видела, как, держа одной рукой руль, другой он разворачивал «джуси фрут». Рукава его рубашки были завернуты, и она видела следы на мучнисто-белых предплечьях. Эти ужасные шрамы напомнили ей о Дженни Уивер. Вчера Джеффри все спрашивал: зачем человек намеренно наносит себе увечья, но Лена понимала, что боль может успокаивать. Примерно через шесть недель после выписки из больницы Лена случайно прищемила пальцы в двери автомобиля. Пронизывающая горячая боль разлилась по руке, и на долю секунды Лена поймала себя на том, что ей это нравится. Она снова почувствовала это.
Лена закрыла глаза, сцепила на коленях руки. Ее пальцы отыскали привычные шрамы. Она ощупывала сначала один, потом другой. Когда совершалось насилие, боли она не чувствовала. Наркотики убеждали ее, что она плывет по океану, что она в безопасности. Ее мозг создал реальность, отличную от той, что устроил насильник. Когда он касался ее, мозг Лены говорил ей, что это – Грег Митчелл, ее давнишний школьный бойфренд. Тело Лены отвечало Грегу, а не ему.
И все же, несколько раз с тех пор, как Лена способна была спать и видеть сны, ей снилось, что трогает ее насильник, а не Грег. Это его руки были на ее груди. Это он был внутри нее. И когда она просыпалась в страшном испуге, то искала в пустой темной комнате не Грега.
Лена сжала кулаки, ощутив тошнотворно сладкий запах жевательной резинки Хэнка. Ее желудок без предупреждения взбунтовался.
– Останови, – с трудом произнесла она, прикрыв рот одной рукой, а другой – хватаясь за дверную ручку.
Хэнк резко свернул автомобиль на обочину, и Лену вырвало. С утра она выпила лишь чашку кофе, и она вышла наружу вместе со слизью. Вскоре все кончилось. Лена тяжело дышала, от усилия на глаза навернулись слезы, тело сильно дрожало.
Ей казалось, что прошло несколько минут. Тошнота наконец прошла. Лена утерла рот тыльной стороной ладони. Хэнк похлопал ее по плечу и предложил свой платок. Ткань была теплой и пахла его потом, но она все же воспользовалась платком.
– Твоя резинка, – пробормотала она и, схватившись за приборный щиток, попыталась сесть. – Я не знаю, почему…
– Понял, – ответил он.
Нажал на кнопку, и окно опустилось. Он выплюнул резинку и снова выехал на дорогу. Хэнк смотрел прямо перед собой, крепко сжав челюсти.
– Извини, – сказала она, сама не зная, за что извиняется.
Хэнк казался сердитым, но она знала, что его гнев обращен на него самого, а не на Лену, потому что он не знал, как помочь. Это была знакомая сцена. Она разыгрывалась каждый день, с тех пор как она вернулась домой из госпиталя.
Лена повернулась, чтобы взять сумку, лежавшую на заднем сиденье. Там были таблетки пептобисмол и алтоидс, которые она держала как раз на этот случай. Она ненавидела выходные дни. На работе она была слишком занята, чтобы отвлекаться на такие эпизоды. Ей надо было составлять отчеты, делать звонки. Она знала, чем занимается, и, объезжая территорию вместе с Брэдом – поначалу она приняла его в штыки, – чувствовала себя компетентным человеком, к тому же находящимся в полной безопасности.
Работа была единственным ее спасением. Лена понимала, что дело не в том, что она была полицейским. Она чувствовала бы то же самое, если бы работала кассиром в скобяном магазине или уборщицей в школе. Преступление и преступники имели для нее такое же значение, как и правильная выдача сдачи или оттирка пятна с пола кафетерия. Работа задавала режим. Ей надо было приходить в восемь часов утра. От нее ожидали выполнения определенных заданий. Брэду требовались ее инструкции. В полдень у них был ленч, вернее, ленч был у Брэда. Лена страдала отсутствием аппетита. Примерно в три часа они заходили выпить кофе в «Донат Кинг» на Мэдисон-авеню. В отделение возвращались к шести, и мир Лены распадался, пока не приходил следующий день, когда снова надо было ехать на работу. В редкие вечера – такие, как накануне, – Джеффри разрешал ей сверхурочные, и она была готова прослезиться, испытывая душевное облегчение.
– Ну, оправилась? – спросил Хэнк, в его голосе все еще слышалось осуждение.
Она огрызнулась:
– Прекрати.
– Ага, – ответил он и, включив сигнал поворота, остановился за шеренгой автомобилей, направлявшихся к церкви.
Они молчали, пока автомобиль двигался к стоянке.
Лена взглянула на маленькое белое здание. Ей не хотелось туда идти. Она никогда не любила церковь, и в двенадцатилетнем возрасте ее даже выгнали из воскресной школы за то, что она вырвала страницы из Библии. Когда Хэнк набросился на нее с упреками, она сказала ему, что сделала это от скуки, но правда была в том, что Лена терпеть не могла правила. Она возмущалась, когда ей приказывали что-то делать. Авторитеты для нее не существовали, пока она сама не убеждалась, что того или иного человека следует уважать. Единственная причина, по которой она стала хорошим копом, заключалась в том, что, работая «в поле», она была самостоятельна и сама могла отдавать приказы.
