Черная Луна - Маркеев Олег Георгиевич (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Первое, что бросилось в глаза Белову, была белая ниточка шрама на кисти женщины. Он поднял глаза. Весь настрой на бой улетучился сам собой.
— Лена! Краска схлынула с ее лица, и оно сделалось таким, каким он его помнил, — фарфорово-бледным, с тонкой синей жилкой на левом виске.
— Игорь? — Она чуть отклонила голову назад. И эту привычку он отлично помнил. Как знал и помнил о ней многое.
— Я соберу. — Он стал сгребать бумажки, беспорядочно распихивая по папкам.
В свои сорок с небольшим она была еще красива, но уже другой, недолгой красотой бабьего лета. Белов скользнул взглядом по ее тонким щиколоткам и отвел глаза.
— Хватит меня разглядывать, Игорь. Он выпрямился, протянул ей папки.
— Важные бумажки?
— Не-а. Можно смело бросить в корзину, никто даже не заметит. — Она осмотрела его с ног до головы, удовлетворенно кивнула. — А ты не изменился.
— А ты только похорошела.
— Врешь, как всегда, дамский угодник. — Она взяла из его рук папки, прижала к груди. — Какими судьбами?
Белов покосился на табличку на двери. Нужный ему человек был там, а Елена здесь. Требовалось быстро сориентироваться и принять решение. «Старый источник информации надежней, чем десяток новых», — решил Белов.
— Ты здесь работаешь? — Он кивнул на дверь.
— Слава богу, не стал врать, что искал меня.
— Но это не значит, что не рад видеть, — не отдал инициативу Белов.
— Разумеется. — Что она этим хотела сказать, осталось неясным. И эту привычку неожиданно рвать нить разговора, на секунду уходя в себя, он помнил.
В такие мгновенья Елена принимала решения, и переубедить ее потом было невозможно. — Хочешь поговорить?
— Да.
— На Малой Бронной недавно открыли кафе.
— Я буду там через полчаса.
Он проводил взглядом уходящую в дальний конец коридора Елену. Походка осталось легкой, летучей.
Под сердцем у Белова заныло от давней, разбуженной этой встречей боли.
Личное дело
Москва, 1985 год
Белов швырнул на стол папку?!
— На, читай!
Журавлев засопел, провел ладонью по ее картонnому переплету. Почему-то всегда казалось, что на местных папках лежит толстый, спрессованный за годы слой пыли.
«Сов. секретно. Комитет государственной безопасности. Второе Главное управление КГБ СССР. Личное дело агента. Псевдоним — Вера».
— Псевдоним ты дал? — Журавлев затянулся своей любимой «Примой».
— Сама выбрала. — Белов бессильно плюхнулся в кресло. — И это кое о чем говорит, Кирилл.
— Понимаю. — Журавлев наискось пробежал глазами анкету, задержался взглядом на фотографии. — Елена Станиславовна Городецкая, по мужу — Хальзина.
— Она нам верила, Кирилл, понимаешь?
— Да все я отлично понимаю! — вскипел Журавлев. — Хоть ты кровь не пей!
— А у меня, выходит, можно?! А у нее?!
С минуту смотрели друг другу в глаза, Белов не выдержал первым.
— По теме орешь, но не по адресу, — дожал Журавлев.
— Как сказать… Я простой опер, хоть и старший. А ты у нас замначотделения и секретарь парткома, тебя послушают, — зашел с другой стороны Белов.
— Ага, и пошлют, куда тебя не посылали.
— Что же делать, Кирилл?
— Думать, — отрубил Журавлев.
Белов выматерился сквозь зубы и полез за сигаретами.
Елену Городецкую он завербовал легко. Принудительной вербовки и доведения клиента до слез отчаянья не потребовалось. Удачное сочетание унаследованного от родителей патриотизма и брезгливого отношения ко всему, что дурно пахнет — от телесной до душевной нечистоплотности — плюс малая толика авантюризма решили дело легко и безболезненно. Не обошлось, естественно, без мужского обаяния Белова, которым он активно пользовался в служебных и личных целях. «Что дано, то дано, — вечно вздыхал Журавлев, когда вся женская половина ресторана устремляла взгляды на шумно колобродившего за столом Белова, и обреченно добавлял: — Кобель, но родине полезен».
Елена, дав подписку о сотрудничестве, с успехом пресекала происки врагов в отечественном монолитном строительстве. А скрывать было что, если монолит шел исключительно на нужды сложных инженерных объектов — от гидростанций до подземных цитаделей. Оперативный интерес привел ее в группу секретоносителей, баловавшихся диссидентством. Прямой связи между изменой социалистической родине в форме прослушивания «вражьих голосов» и шпионажем, естественно, не было. Но была вероятность, что усвоившие иные идеологические клише, став «инакомыслящими», рискнут «инакодействовать» и вместо укрепления родины трудом начнут гадить по-крупному. Вероятность отягощалась «пятым пунктом» в анкете и многочисленной родней, часть из которой уже успела переехать со Среднерусской возвышенности на Голанские высоты. Где-то там, на выжженных солнцем склонах еще стояли руины крепости Мосада — символа непокорного духа народа Иудеи. А теперь название крепости с гордостью носила одна из лучших разведок миpa израильская. Короче говоря, оперативный интерес новые контакты несомненно представляли, и сверху дали добро на активную разработку группы. Белов скрепя сердце переориентировал своего агента на активное внедрение в среду диссидентов. Волей— неволей к Елена переходила из чистой контрразведки на «израильской линии» в сумеречную зону Пятого управления.
Елена морщила нос, рассказывая о тех, с кем теперь приходилось проводить все свободное время. Белов знал свою клиентуру еще лучше и в душе ей сочувствовал. Но оперативное ремесло требовало жертв. К сожалению, не только Елена, но и новая среда активно сопротивлялась. По проверенным данным Белов знал, что обладательницу красного диплома Архитектурного института, без пяти минут кандидата наук и счастливую жену там принимали настороженно. Не хватало печати неудачника, закомплексованного брюзги и дегенерата, чтобы всерьез винить в своих бедах власть и общество. В любую минуту ее могли изгнать из этих нестройных рядов или, что еще хуже, превратить в поставщика дезинформации.
Идею загнать Елену в «отказ» родил Журавлев. Обсасывали ее долго, так и эдак прикидывая возможные перспективы. Елена, естественно, в обсуждении собственной судьбы не участвовала. Когда решение созрело, все дружно посмотрели на Белова. Как куратору агента привести приговор в исполнение предстояло именно ему. Три дня он ходил сам не свой, не решаясь вызвать Елену на встречу. Но все произошло само собой. Она позвонила первой.
Встретились на конспиративной квартире. Белов, верный своим правилам работы с агентурой и обхождениям с дамами, никогда не забывал о праздниках. Был канун Восьмого марта. Он поставил специально для нее купленные тюльпаны в вазу. «Захочет — возьмет с собой, нет — останутся бабульке, содержащей квартиру».
— Спасибо. — Елена вошла в комнату, бросила плащ на диван. — Гуляем?
От него не укрылась тревога в ее голосе, но решил пока ни о чем не спрашивать.
— Праздник все-таки.
Она прикоснулась пальцами к красным лепесткам, провела по тонкому стебельку.
— Красивые. — Вздохнула, убрав руку. Села на диван, замолчала, отвернувшись к окну. Белов не торопил. Сел за стол, принялся изучать узор на скатерти. Елена остро чувствовала чужой взгляд, это он знал и решил лишний раз не тревожить.
— Может, выпьем? — неожиданно спросила она.
— Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня? — встрепенулся Белов. Явка была на Патриарших, фраза выскочила сама собой.
— М-да, — покачала головой Елена. — У советской интеллигенции два цитатника — «Двенадцать стульев» и «Мастер и Маргарита». На все случаи жизни годятся. А Пушкин из школьного курса — уже высший пилотаж.
— Ну, не «Архипелаг ГУЛАГ» на каждом углу цитировать! — Белов вдруг вспомнил, что, по слухам, шеф КГБ Андропов знал «Двенадцать стульев» наизусть и время от времени любил проверить память сотрудников вопросом типа «со стороны какой деревни вошел в Старгород Остап?». — Кстати, откуда вошел в город Бендер?
— Со стороны Шмаковки, Игорь. Что говорит о том, что интрига закрутилась в «черте оседлости». А суть ее в том, что еврейский мальчик помогал разорившемуся дворянину искать сокровища, спрятанные в стуле. Их было ровно двенадцать, по числу мест в Великой Ложе. И мешал им поп-расстрига, у которого советская власть экспроприировала все, что церковь копила на черный день. Только ничего у них не вышло, потому что коммунисты на деньги Ложи и Церкви построили клуб железнодорожников. Интересно? — Елена вздохнула. — Могу еще рассказать, кого имел в виду Корней Чуковский в детской сказке «Таракан-тараканище».
