Мессия - Старлинг Борис (полная версия книги .txt) 📗

Они направляются по Хиллдроп-роуд, высматривая винный магазин.

Через дорогу, напротив квартиры Питера Симпсона находится Образовательный центр Общества всех святых. Через стеклянный фасад они видят репетицию церковного хора. Звучит нежная, проникновенная музыка, но она не может принести успокоение душам стоящих снаружи на тротуаре сотрудников полиции.

Найдя в конце улицы магазин, они покупают четверть литра виски и возвращаются назад, к квартире Питера. Перед дверью Ред открывает бутылку и говорит:

– Это чтобы отбить вонь. Надо принять по глотку и, главное, поплескать вокруг рта и в ноздри. Спасти не спасет, но все лучше, чем ничего.

Виски смачивает волоски в носу, забивая нос резким запахом. Но по сравнению с гнилостным смрадом разлагающегося трупа это медовый аромат.

– Хорошо еще, что мы не успели побриться сегодня утром, а? – говорит Джез, засовывая виски к себе в карман. – Иначе этот дивный аромат не удержался бы на наших лицах.

– Говори за себя, – замечает Кейт. – Мне сегодня удалось побриться.

– Знаменитая бородатая женщина, – отзывается Джез. – Мы будем показывать тебя в цирке и заработаем целое состояние.

Она улыбается ему, и он слегка обнимает ее, приблизив ненадолго свои губы к ее лбу. Ред на миг ощущает себя посторонним. Он видит, как хорошо тела Кейт и Джеза подходят одно к другому, причем даже не с точки зрения сексуальности, а как-то по-родственному. Есть в этой паре что-то особенно гармоничное, хотя ни он, ни она, возможно, и не отдают в этом себе отчета.

Джез отстраняется от Кейт.

– Все хорошо? – спрашивает он, и она отвечает быстрым, легким кивком.

Ред делает глубокий вдох.

– Ладно. За дело.

Он звякает маленькой связкой универсальных полицейских ключей и вставляет первый в замочную скважину. Он плавно входит полностью, но не проворачивается ни влево, ни вправо.

– Черт.

Второй тоже входит идеально. Ред сильно поворачивает его направо, чувствует пальцами щелчок запорного механизма и налегает на дверь. Она не поддается. Ред налегает посильнее, но с тем же результатом.

– Может быть, ты недожал, – предполагает Джез.

– Нет, с этим все в порядке. Ключ подошел, замок открылся, других замков на двери нет. Просто что-то подпирает ее изнутри.

Ред налегает на дверь плечом, и сверху приоткрывается щель.

– Ага, – говорит Ред, – держит ее что-то внизу, на полу. – Он поворачивается к Джезу. – Ну, мистер триатлет. Пора пустить в ход твои мускулистые ноги.

Джез пинает дверь три раза подряд, и она с треском распахивается. В носы, перебивая запах виски, ударяет трупная вонь. Джез морщится и зажимает рот и нос ладонью. Глаза, над пальцами, широко раскрыты.

Ред смотрит на него и Кейт.

– Держитесь?

Кейт кивает, Джез отнимает руку ото рта.

– Вот дерьмо, я стер большую часть виски. Подождите секундочку.

Он вытаскивает бутылку из кармана, отвинчивает крышку, прикрывает ладонью горлышко, переворачивает бутылку и пробегает ладонью вокруг носа и рта.

– Так-то лучше. Спасибо.

Они заходят, медленно и осторожно, словно водолазы, движущиеся в незнакомой подводной каверне. Жесты заменяют слова, а там, где без слов не обойтись, звучит шепот. По правде сказать, никакой необходимости соблюдать тишину нет, это получается непроизвольно. Как-никак это место четыре месяца не вбирало в себя ни единого звука.

Воздух в помещении тяжелый, густой от смрада. Здесь темно, потому что шторы задернуты.

Ред тянется к выключателю у двери и нажимает его. Никакого результата.

– По-моему, электричество отключено, – шепотом произносит Кейт.

Ред кивает.

Джез бочком продвигается мимо них в прихожую, заглядывает по ту сторону двери и указывает на то, что ее блокировало. Множество конвертов, брошюр и тому подобного. Корреспонденция, приходившая на имя покойного. Ее бросали в щель, не зная, что, хотя адресат дома, ему все это уже не прочесть.

Джез не глядя отступает назад и натыкается на Кейт, которая, чтобы не потерять равновесия, хватается за край двери. И удивленно ахает.

– Что? – шепчет Ред.

– Посмотри. Слой резины, вокруг всей двери. По краям. Все щели были закрыты резиной.

Черная резина, вроде велосипедной, по всему периметру двери.

– Надо же, – говорит Джез, – дверь фактически герметизирована. На лестнице не воняет, поэтому никто из соседей не насторожился.

– Смышленый малый, – замечает Ред.

– Я или Серебряный Язык? – спрашивает Джез.

– Он, конечно. Куда тебе до него. Большинству людей такое бы и в голову не пришло.

Они начинают быстрый и энергичный осмотр квартиры. Выясняется, что резиновыми полосками герметизированы и окна. В гостиной нет ничего необычного. Так же, как в кухне. И в ванной.

Тело Питера находят в спальне, самой дальней комнате от входной двери и последней, куда они заглядывают. Самодельный крест прислонен к дальней стене, и безобразно разложившееся тело свисает с него вниз головой, как отвратительная летучая мышь. Кожа на теле местами темно-зеленая и черная, с белыми вкраплениями личинок. Лицо распухло и вздулось, как воздушный шар. Глаза вытекли, остались лишь черные овалы глазниц. Засохшая темно-коричневая кровь, вытекавшая оттуда, где руки и ноги были гвоздями прибиты к дереву, бороздками засохла на перевернутом теле.

На полу, между дверью и трупом, черный линолеум. Ступив на него, Ред чувствует, как начинают скользить его ноги, и понимает.

Это не линолеум.

Свернувшаяся кровь образовала корку поверх пола, как разлитый горячий шоколад.

Понедельник, 29 июня 1998 года

Серебряный Язык изо всех сил тянет за веревку, скрепляющую два куска дерева вместе, под прямым углом. Она не подалась ни на дюйм. Очень хорошо.

Питер Симпсон смотрит на него. Глаза над заклеивающей рот полоской скотча размером с блюдце и побелели от ужаса. Питер должен знать, что Серебряный Язык собирается убить его. Поэтому он открыл свое лицо с самого начала и продолжает показывать: каждую ночь, когда возвращается с работы, и каждое утро, когда уходит снова. Дважды в день, всю неделю.

Никто из увидевших его лицо и узнавших, кто он таков, не остался в живых. Если кто-то узрел его лик хотя бы единожды, он обречен на смерть. Будь у Серебряного Языка намерение отпустить Питера, он не показал бы ему своего лица. А раз показал, значит, не отпустит. Во всяком случае, живым.