Мессия - Старлинг Борис (полная версия книги .txt) 📗
– Да, но это начинается в семь тридцать.
– В семь тридцать вечера?
– Да.
– Значит, – Джез смотрит на свои часы, – через час.
– Да.
– Вы будете там?
Пауза.
– Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос.
– Сэр, вы бы очень помогли, если бы согласились встретиться...
– Я не могу. Вы не понимаете. Нам не разрешено говорить о церкви за пределами ее стен. Нам не разрешено говорить о том, что мы принадлежим к ней. Нам не разрешается сообщать о существовании церкви. Израэль убил бы меня, если бы я сделал это.
Убил меня.
– Вы это говорите в буквальном смысле? Что он убил бы вас?
– Хм... Да, я думаю, да.
– А за что бы он вас убил? За то, что вы упомянули о церкви, или за то, что заподозрили в нем убийцу?
Вопрос остается без ответа.
– Вы знаете, какое любимое высказывание у Израэля?
– Какое?
– Что Христос был предан одним из Его учеников.
84
Поскольку Ред так и не вернулся с консультации, Кейт с Джезом отправляются на Филлимор-Террас вдвоем.
На одной стороне улицы теснятся поблекшие, но сохраняющие следы былого величия старые здания, а на другой бросается в глаза свежая, еще не потускневшая от возраста и городских дымов кладка новых строений. Джез и Кейт движутся меж двумя мирами, старым и новым, и, пройдя мимо сложенного из бледного песчаника здания Кенсингтонской объединенной реформистской церкви, останавливаются у дома тридцать два.
Джез нажимает на дверной звонок. Изнутри слышатся тяжелые шаги. Потом звучит низкий, поднимающийся из живота и звучащий по мере подъема к горлу все глубже баритон.
– Входите, дети мои.
Он огромен. Огромен. Росту в нем никак не меньше шести футов восьми дюймов. Массивная голова увенчана ежиком волос, желтых от воздействия перекиси, с черными корнями. Рукава его черной рубахи закатаны, открывая взору похожие на дубовые перила предплечья и чудовищные кулачищи.
Он заполняет почти весь дверной проем. Свет из холла позади обрисовывает очертания его тела, создавая вокруг него нечто вроде ауры. В мешках под глазами затаились враждебность и испуг. Его баритон громыхает злобой.
– Я ждал других гостей. Кто вы?
– Вас зовут Израэль? – спрашивает Кейт.
– Я спросил, кто вы. Будьте добры ответить.
Кейт достает свой жетон и держит его где-то между своей грудью и его талией.
– Детективы-инспекторы Джез Клифтон и Кейт Бошам.
Он более чем на фут выше Кейт и, вероятно, в два раза тяжелее, но ее это не смущает.
– Да, я Израэль. Что вам нужно?
– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
– Боюсь, что сейчас это невозможно.
– А я боюсь, что придется.
– Вам надо будет прийти как-нибудь в другой раз.
– Нет. Сейчас самое время. Но если хотите, мы можем поговорить с вами после того, как вы закончите с сегодняшними библейскими занятиями. Заодно и послушаем.
Израэль явно растерян. Похоже, из-за того, что им известно об изучении Библии.
Света в проеме становится больше, а фигура Израэля словно съеживается. Они не сразу понимают, что он просто отступил назад от двери, чтобы дать им войти.
Дверь плотно, со щелчком закрывается за ними, и они следуют за Израэлем вверх по лестнице. Под ногами темно-зеленый ковер, по обе стороны темно-красные стены и картины в рамах, сопровождающие подъем, как рекламные плакаты над эскалаторами в метро. Точнее, не картины, а стилизованные под старину офорты, изображающие бородатых мужчин в старинных одеяниях. Лица у них разные, но эти люди явно принадлежат к некой общности.
К какой именно, Джез понимает, только поднявшись до пятого портрета – изображения человека с большим ножом в правой руке.
Это апостолы.
Петр с ключами, Фома с архитектурным угольником, Симон с пилой. Остальных узнать труднее.
Джез слегка подталкивает Кейт локтем и кивает на картины. Она поднимает брови. На вершине лестницы Израэль поворачивает налево и заводит их в светлый ультрасовременный кабинет, никак не вяжущийся с общей стилистикой здания. Впечатление такое, будто ты, шагнув за дверь клуба джентльменов, оказался в операционной. Очевидно, это офис Израэля. Посреди комнаты массивный стеклянный письменный стол; в углу смыкаются две стоящие у стен софы; выше двери, чуть слева, в стену вмонтирован телевизор. На потолке яркие галогенные светильники.
Израэль выдвигает два стула для Джеза и Кейт, огибает стол и опускает свой внушительный корпус в черное кожаное вращающееся кресло, которое слегка кренится под его весом.
– Чем могу служить?
Он обращает свой вопрос Джезу, но отвечает на него Кейт.
– Как я и говорила, мы бы хотели задать вам несколько вопросов.
– Относительно чего?
– В общем...
Звенит входной колокольчик, оборвав Кейт. От досады она громко вздыхает.
– Прошу прощения, – говорит Израэль. – Очевидно, пришли люди, за которых я принял вас. Я скоро вернусь.
Безупречно вежливый, но отнюдь не ставший приветливее, Израэль поднимается и выходит из комнаты.
Джез изучает рабочий стол Израэля: компьютер с монитором, принтер на отдельном приставном столике, пластиковый черный короб для корреспонденции с тремя секциями. В них писчая бумага, конверты и почтовые марки. Пресс-папье обтянуто темно-красной кожей, того же цвета, что и стены снаружи кабинета. Все в идеальном порядке.
Они слышат, как внизу открывается входная дверь и заходят новоприбывшие. Обмен приветствиями – к зычному голосу Израэля добавляются два женских.
Кейт встает со стула и тихонько прокрадывается из кабинета на площадку над лестницей. Она вглядывается вниз, в холл, но единственное, что ей видно, – это макушки голов. Даже когда смотришь почти вертикально вниз, обесцвеченная макушка Израэля маячит гораздо выше, чем седые пучки на головах его собеседниц.
Кейт возвращается в кабинет Израэля.
– Кто там? – спрашивает Джез.
Она пожимает плечами.
Скрипят ступени. Израэль возвращается обратно и сразу, с порога, начинает говорить:
– Прошу прощения за то, что вынужден был прервать нашу беседу. Прибыли последние из чад, занимающихся изучением Библии. Наше собрание должно начаться через пять минут, и мне не хотелось бы задерживать начало. Если желаете, можете пойти и посидеть в задних рядах. Обычно это продолжается минут двадцать. Я не затягиваю такие встречи надолго.
