Обман - Фрэнсис Клэр (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗
У меня перехватывает дыхание.
– Правда?
Он берет меня за голову обеими руками, слегка притягивает к себе и осторожно целует в лоб.
– Да, дорогая Эллен, да.
ГЛАВА 18
Приближается Рождество, и жизнь поворачивается ко мне своей лучшей стороной.
Иногда, когда я гуляю в саду или хожу по магазинам, я останавливаюсь и про себя возношу хвалу Господу. То же самое делаю и когда готовлю, и когда работаю над нашим с Молли проектом. Я закрываю глаза. Меня переполняет благодарность. Наконец-то судьба снизошла ко мне. Не знаю, чем я это заслужила. Но если чувство благодарности связано с удачей, я стараюсь фиксировать его в себе почаще.
Когда же ночью я лежу рядом с Морландом, меня переполняет не просто благодарность, а какое-то гораздо более сложное и сильное чувство. Очевидно, это и есть любовь. И еще уверенность в том, что пока мы с Ричардом вместе, со мной ничего не случится. Так оно и есть. Морланд вселяет в меня уверенность, передавая мне часть своей капитальности в жизни.
В течение этого нескончаемого лета, когда Доусон сильно меня донимал, Ричард помогал избавиться от страхов, репетировал со мной каждую фразу перед предстоящей беседой в полиции, убеждал в том, что я сумею противостоять инспектору. Взяв на себя обязательство защищать меня, он отдался этому со всей страстью. Он превратился в моего друга, советника и любовника.
Когда думаю о своей судьбе, то мысленно часто спрашиваю себя, что я такого сделала, чтобы заслужить Ричарда? И не нахожу ответа на этот вопрос.
С октября Доусон меня не трогал. Официально расследование дела все еще продолжается. Дела об убийстве. Но поскольку выяснилось, что у Аткинса стопроцентное алиби, а больше подозреваемых нет, следственная бригада была сокращена с тридцати человек до тринадцати, а затем и вовсе до пяти. В последнее время до меня доходили слухи о том, что сейчас по этому делу активно не работает уже никто. Это вовсе не означает, что Доусон сдался. Он открыто так и заявил мне при нашей последней встрече. Это был ставший уже привычным допрос, и мы вели себя как актеры в длинной и скучной пьесе. Голоса у нас были невыразительными и усталыми. После одного из моих ответов повисла продолжительная пауза. Неожиданно Доусон сердито хлопнул ладонью по столу, как будто завершил какую-то тяжелую работу или принял трудное решение. Потом он поднялся и заявил, что проводит меня до машины. Открыв мне дверцу, Доусон сказал:
– У нас в полиции такое правило: расследование продолжается до тех пора, пока не принято решение о закрытии дела. – Он внимательно посмотрел на меня. – Можете быть уверены, миссис Ричмонд, что я сделаю все, от меня зависящее, для того чтобы это дело оставалось открытым столько, сколько будет нужно.
– Я благодарна вам за это, – ответила я без малейшей иронии. – Хотя вы знаете мое мнение относительно версии об убийстве.
Доусон склонил голову в знак понимания.
– Точно так же, как вы знаете, мое отношение к версии о самоубийстве. Я считаю ее недоказанной.
– Может, нам следовало согласиться с тем, что подлинных обстоятельств смерти Гарри мы никогда так и не узнаем?
– И вас это не угнетает, миссис Ричмонд?
– Нет, – сказала я после некоторого размышления. – Уже не угнетает. Больше всего я хочу теперь спокойной жизни.
– Вот как? Но ведь мы не всегда получаем то, чего хотим, не так ли?
Самое удивительное, что я как раз получила то, чего хотела. Конечно, внутри меня живут еще микроскопические остатки страхов, которые пришлось пережить нынешним летом, но я вовсе и не рассчитываю, что они исчезнут навсегда. В разгар следствия сердце у меня останавливалось при мысли о том, что Доусон вот-вот раскопает какую-нибудь страшную неопровержимую улику. Узнает о том, что Кэти в тот вечер была дома. А тот старик из домов береговой охраны поймет, какой важной информацией обладает и пойдет с ней в полицию. Или что Доусону придет в голову опросить людей, живущих на побережье. Ничего этого, к счастью, не случилось, но длительное напряженное ожидание беды в конце концов подорвало мои силы, и я свалилась с тяжелым гриппом. Оправилась я только через несколько недель, но долго еще испытывала слабость. И телесную, и душевную. Не знаю, если бы не Ричард, я, наверное, впала бы в глубокую депрессию и отключилась от всего.
Сейчас силы уже вернулись ко мне. Я могу спокойно, без пробуждений, проспать шесть часов подряд. Кошмары уже не мучают, и по утрам я чаще просыпаюсь с ощущением надежды. Правда, если Ричарда нет, я сплю по-прежнему плохо. Когда в октябре он в очередной раз уехал в Саудовскую Аравию, я пошла в ближайший зоомагазин и купила собаку. Джиффа. Родословная его неизвестна, и вообще я никогда не думала, что приобрету такую собаку – большую и мохнатую, без устали таскающую грязь в комнаты. Но Джифф привязался ко мне почти до самозабвения. Когда дома нет Морланда, он лежит на кровати у меня в ногах, такой теплый и шерстяной.
В начале сентября я наконец выехала из Пеннигейта. Арендовала небольшой коттедж в десяти милях в сторону от побережья в маленьком поселке, где до тебя никому нет дела. Дом требует покраски. В рамах – щели, и Ричарду пришлось забивать их ватой и оклеивать клейкой лентой, чтобы не сквозило. Но в целом в этом жилище есть свое очарование. И в камине отличная тяга. Когда мы с Морландом лежим в нашей спальне на втором этаже, то часто слышим какое-то шуршание на чердаке. Ричард неодобрительно говорит о наличии в доме грызунов, а я нахожу даже забавным делить жилище с местными мышами. Дом наш стоит в поселке несколько на отшибе, и это меня вполне устраивает, поскольку я до сих пор боюсь журналистов и нервничаю, если кто-то заглядывает через забор в наш двор.
Молли рассказала мне, что пресса довольно долго и активно мусолила версию об убийстве Гарри. Статьи по этому поводу появились практически во всех английских газетах. О ходе расследования регулярно сообщало телевидение. В самом начале подъездной дороги к Пеннигейту разбили лагерь несколько фотокорреспондентов, которые время от времени направляли свои объективы на мой дом. Меня замучили телефонные звонки. Журналисты, судя по всему, нашли контакт и с полицией. Во всяком случае, при наших с Леонардом первых визитах к Доусону возле полицейского управления, как правило, дежурило четыре-пять фотографов.
Слава Богу, этот массовый интерес прессы длился недолго. Вскоре журналисты перестали охотиться за мной. Только один из них, работавший, как я позже узнала, внештатно в бульварной газетенке, последовал за мной в новый поселок и регулярно появлялся на горизонте. На губах у него всегда блуждала плотоядная ухмылка, воротничок рубашки был засален, а видавшая виды шляпа – изрядно помята. Мы с Морландом прозвали его «Букмекер». Однажды этот писака попробовал заговорить со мной в магазине и нарвался на решительную отповедь со стороны Ричарда. Случай этот был мне неприятен. Меньше всего я хотела, чтобы газеты подхватили историю о вдовушке, быстро утешившейся с новым любовником. Но Морланд, видимо, серьезно испугал этого горе-журналиста, потому что в его газете тогда так ничего и не появилось.
После переезда в новый дом жизнь у меня совершенно переменилась. Самое главное – ко мне вернулось желание жить. Два раза в неделю я по полдня работаю на общественных началах в программе Молли по воспитанию малолетних правонарушителей. У меня нет каких-то особых талантов для такой работы, за исключением, пожалуй, умения слушать. Видимо, ребятам это нужно. Или же они просто чувствуют во мне какое-то душевное родство. Во всяком случае, говорят они со мной охотно. Я не давлю на них своими сентенциями и не донимаю вопросами, но к тому, что они говорят, отношусь серьезно. Когда же в разговорах они переступают нормы приличия, я достаточно твердо указываю им на это, и они нормально воспринимают мои замечания. Сами о себе ребята говорят, что полны дерьма. Лгуны, хвастуны, вандалы, воришки… Они признают, что при случае готовы обворовать собственных родителей. У них весьма туманные представления о добре и зле – словно у туристов, оценивающих обычаи других стран как нечто, безусловно, чуждое. Но так же, как в жизни, когда темные стороны уживаются со светлыми, ребята бывают и добрыми, и любознательными, и по-своему благодарными. Такими, какие они есть, ребята стали в основном под влиянием жизненных обстоятельств – неблагополучные семьи, смерть родителей и т. д. И я откровенно сочувствую им.
