У меня к вам несколько вопросов - Маккай Ребекка (книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Он сказал, так тихо, словно боялся, что нас кто-то услышит:
— Вот поэтому он всегда чувствовал свою ответственность. Они каким-то образом неправильно друг друга поняли. Он думал, что она встретится с ним на матрасах, а она думала, он ждет ее в сарае.
— Так вы все знали, что она была в сарае? Я не… не пойми неправильно, я никого ни в чем не обвиняю, но это было серьезно, что вы не сказали полиции про сарай.
— Мы не знали, что это случилось там.
— Само собой, конечно. Но, если бы полиция заглянула туда, если бы там нашли кровь, это могло бы что-то изменить.
Он кивнул.
— Точно, это могло бы изменить приговор с одного невиновного человека на другого. Я не говорю, что ставлю свободу Робби выше свободы Омара, но мы не можем знать, что еще они бы там усмотрели.
Мне захотелось наорать на него по нескольким причинам. Во-первых, потому, что он явно ставил Робби выше Омара. Во-вторых, его, похоже, не волновало правосудие в отношении Талии, мысль о том, что она не обрела покой и тот, кто расправился с ней, может причинить вред другим людям.
Но я не наорала на него, а вместо этого подложила валик себе под лопатки, расправив плечи и выставив сиськи.
Мне стало интересно, сказал бы Майк о чем-нибудь из этого, если бы его вызвали в суд, — при всех его профессиональных убеждениях, его личной этике. Между прочим, я записывала весь наш разговор на телефон. Я не идиотка.
— Тогда это тем более оправдано — что вы согласовали свои истории. Он был в опасности.
Я проглотила скопившуюся слюну и сказала:
— Даже если Робби пришел на матрасы чуть позже, вы должны были сказать, что он был с вами с самого начала, так ведь? А то бы они стали что-нибудь вынюхивать. Еще бы повесили это на него.
Я ожидала, что Майк насторожится, но он только пожал плечами.
— Ну, он был с нами.
— Ты помнишь, как шел с ним?
— После стольких лет, как тебе сказать… Но он на фотках с самого начала. Это сто процентов.
— А, точно, — сказала я. — Он на самой первой. Зная его, сам же, наверно, и предложил устроить фотосессию.
— Точно. Если бы мы были современными подростками, он был бы королем «Инстаграма». [82] Он всегда хотел, чтобы всем запомнилось, как они веселились.
— Он красавчик, — сказала я. — Просто красавчик.
— Слюнтяй он. Он слушал «Призрака оперы». Я никогда не мог понять, как парень может слушать «Призрака оперы» и не стать для всех чудиком? Никто не ставил под вопрос его ориентацию.
— Значит, если бы тебя спросили в суде, — сказала я, — был ли он там с самого начала, ты бы ответил положительно? Потому что у меня какой-то мандраж перед показаниями. Типа разве можно все помнить? Прошло столько времени.
— Я думаю, нам помогло, что мы сразу все проговорили. Мы сидели вместе и выслушивали всех, кто был в лесу, чтобы точно знать, во сколько мы туда пришли.
— Это Робби позаботился? Похоже, он так ловко провернул все это, проявил фотографии и все такое.
Я отхлебнула виски и намеренно пролила немного себе на подбородок, на майку, так что мне пришлось вытираться.
Майк старательно удерживал взгляд поверх моей головы.
— Вообще, да, — сказал он. — Это он собрал нас всех. Или, может… наверно, мы просто собрались у него в комнате проверить, как он. Это было на другой день после того, как ее нашли. Он стал записывать все в блокнот, кто там был и во сколько мы ушли из театра. Это помогло ему переварить все это.
Ах ты ублюдок. Мажорный курчавый мелкий ублюдок.
— Ну да, — сказала я. — И готова спорить, ему было страшно. Что его обвинят. То есть что, если бы его там не было? Или если бы он подошел к вам позже или ушел раньше?
— Но это не так, — сказал Майк, и мне показалось, что ему стало не по себе. Он с раздражением посмотрел на свой телефон. — Господи, поздно уже, — сказал он.
Я бросила в него подушкой.
— Да вообще! Проваливай и дай мне выспаться!
И он отчалил. Майк Стайлз вышел из моего номера, словно любовник после тайного свидания. Девушка-подросток, живущая во мне с 1995 года, смотрела на все это широко раскрытыми глазами.
Я прошептала ей:
— Это не то, что ты думаешь.
26
У меня к вам несколько вопросов.
Вы знали, что это Робби? Или хотя бы, что это не Омар? Вы понимали, когда его арестовали, что слухи о некоем парне постарше касались вас?
Робби что-то увидел? Он застал вас с Талией? Она говорила вам, что он что-то подозревает? Говорила, что он знает? Говорила, что как-то вечером, в начале той весны, она во всем призналась Робби — или хотя бы призналась, что у нее есть кто-то, даже если не назвала вас? Она говорила вам, что он разозлился? Что он пугает ее?
Когда полиция стала задавать вопросы, вы сознательно умолчали, что у Робби мог быть мотив, понимая, что, если вы укажете на него, он может указать на вас? А может, вы даже заключили с ним что-то вроде сделки? Обменялись многозначительными взглядами в столовой, как бы говорящими: «Нам обоим лучше помалкивать»?
Вы согласились на работу в Болгарии до того, как умерла Талия? Вы рассказали ей об этом, и она взбесилась, что вы покинете страну, и проболталась о чем-то Робби? Или вы стали лихорадочно искать работу сразу после ее смерти, понимая, что, если останетесь, неизбежные слухи могут усложнить вам жизнь?
Пока не арестовали Омара, вы боялись, что возьмут вас? О чем вы больше думали бессонными ночами — о себе или о том, что случилось с Талией? Вы благодарили бога за ваше алиби, за то, что болтали со мной, пока закатывали литавры? Вы позаботились, чтобы ваша жена запомнила, во сколько вы пришли домой?
Вы думали о том, как бы все сложилось, если бы вы вмешались? Если бы вы подставились, чтобы спасти Омара? Чтобы добиться справедливости для Талии, которую — я в этом уверена — вы считали, что любите? Это серьезный вопрос, я понимаю. Это разрушило бы ваш брак, вашу карьеру. (Карьеры и браки рушатся и из-за меньшего.) Но вы могли бы рассказать свою версию случившегося. Талия уже не могла вам возразить.
Вы задумывались о том, как в тюрьме проводят досмотр полостей тела? Задумывались, как надзиратели вершат самосуд, выбивая людям зубы за то, что к ним не проявили должного уважения?
Вы пытались представить, как все могло бы обернуться, если бы самый близкий для Талии взрослый в Грэнби проявил мудрость и стал тем, кому она могла бы довериться, тем, кто заметил бы, что она несчастна с Робби, что она не ест, что он злится и давит на нее?
Если бы вы дали себе труд отнестись к этой ситуации по-взрослому и вмешаться, что бы тогда было?
Осталась бы она жива? Вы хорошо спите? Вам снятся сны?
Есть ли в ваших снах прощение?
27
В понедельник утром я забила на безрезультатные поиски в «Гугле» и написала Яхаву вопрос, что произойдет, если на таком позднем этапе обнаружатся новые улики.
«Какого рода улики?» — написал он.
Что ж, в этом и заключалась проблема. Это не было уликой в полном смысле слова. И она не являлась новой. Даже Эми Марч не проявила к ней особого интереса. Я написала: «Скажем так, улика, которая разрушает твердое алиби другого подозреваемого».
«Если обвинение скрыло что-то такое, — написал он, — это было бы нарушением Брейди [83]».
«Нет, ничего такого. Скорее, если всплывет что-то новое или свидетель изменит свои показания».
Мечтай, мечтай. Даже если бы мне удалось расколоть Майка — а я сомневалась, что там еще есть что раскалывать, — его не было в списке свидетелей, что осложняло дело. Сакина никогда не меняла показаний. А Бет отбыла восвояси и ненавидела меня. Что мне оставалось: выйти на Бендта Йенсена в Дании и спросить, не помнит ли он, кто и в каком порядке пришел к матрасам двадцать семь лет назад?
Джефф был на связи с несколькими людьми, бывшими на матрасной вечеринке, и планировал провести день, cписываясь с Джимми Скальцитти, и Шипучкой, и одним лыжником по фамилии Кирцман, о котором я помнила в основном, что он громко чихал. Он хотел попробовать выяснить что-то конкретное.
