КлаТбище домашних жЫвотных - Кинг Стивен (лучшие книги .txt) 📗
– Мило, – сказала Рэйчел, но как-то неубедительно.
– Ух ты! – воскликнула Элли.
Луис снял с плеч рюкзак, вытащил Гейджа и пустил его ползать по скошенной траве. Луис почувствовал долгожданное облегчение в спине.
Элли носилась от одного памятника к другому, и для каждого у нее находилось восторженное восклицание. Луис пошел следом за ней, а Рэйчел осталась присматривать за малышом. Джад уселся на землю, привалился спиной к выступавшему из земли валуну и закурил.
Луис заметил, что в расположении надгробий и вправду присутствовала система. Они располагались не как попало, а грубыми концентрическими кругами.
«КОТИК СМАКИ, – было написано на надгробии из деревянного ящика. Почерком детским, но аккуратным. – ОН БЫЛ ПОСЛУШНЫМ». И ниже: «1971–1974». Чуть подальше, тоже во внешнем круге, Луис обнаружил кусок шифера с выцветшей, но вполне четкой надписью красной краской: «БИФФЕР». Под ней был стишок: «БИФФЕР, БИФФЕР, ХОРОШИЙ ПЕС / СТОЛЬКО РАДОСТИ ТЫ НАМ ПРИНЕС».
– Биффер – кокер-спаниель Десслеров, – пояснил Джад. Он продавил в земле ямку и аккуратно стряхивал туда пепел. – Попал под мусоровоз в прошлом году. Хороший стих сочинили, да?
– Да, – согласился Луис.
На некоторых могилах лежали цветы, иногда свежие, но в основном старые, давно увядшие. Больше половины надписей, сделанных краской или карандашом, выцвели настолько, что Луис не смог их прочесть. Встречались и вовсе безымянные надгробия, и Луис подумал, что, наверное, надписи были, но их сделали мелком.
– Мама! – крикнула Элли. – Тут золотая рыбка! Иди посмотри!
– Не хочу, – отозвалась Рэйчел, и Луис взглянул на нее. Она стояла на самом краю поляны, за пределами внешнего круга надгробий, и вид у нее был потерянный и несчастный. Луис подумал: Ей не по себе даже здесь. Рэйчел всегда очень болезненно воспринимала все, что было связано со смертью (хотя вряд ли кто-либо относится к смерти легко). Возможно, из-за сестры. Ее сестра умерла очень юной, и пережитое потрясение оставило в душе Рэйчел глубокую рану – рану, которую лучше не бередить, о чем Луис узнал еще в самом начале их совместной жизни. Сестру звали Зельда, и она умерла от цереброспинального менингита. Вероятно, болезнь была долгой, мучительной и тяжелой, а Рэйчел в то время находилась в самом впечатлительном возрасте. Вряд ли можно винить ее в том, что ей хочется это забыть.
Луис подмигнул жене, и та с благодарностью улыбнулась в ответ.
Луис огляделся по сторонам. Это была естественная поляна, чем, видимо, и объяснялся буйный рост травы; солнце беспрепятственно освещало землю. Но все равно за поляной ухаживали и заботливо ее поливали. А значит, дети таскали сюда банки с водой или даже канистры, которые будут потяжелее Гейджа в рюкзаке. Странно, что здешним детишкам это не надоедает, подумал Луис. Если судить по его собственным детским воспоминаниям, подкрепленным общением с Элли, энтузиазм у детей вспыхивает мгновенно, горит жарким пламенем и быстро гаснет.
Ближе к центру располагались более старые могилы; здесь многие надписи не читались вообще, а те, что можно было прочесть, уводили все дальше и дальше в прошлое. Там покоился ТРИКСИ, который ПАГИБ НА ШОССЕ 15 СЕНТ. 1968. В том же ряду Луис приметил широкую доску, вкопанную глубоко в землю. За годы она покоробилась и накренилась, но Луис сумел разобрать слова: «ПАМЯТИ МАРТЫ, НАШЕЙ ЛЮБИМОЙ КРАЛЬЧИХИ, УМИРШЕЙ 1 МАРТА 1965». В следующем круге обрели вечный покой ГЕНЕРАЛ ПАТТОН («НАШ! СЛАВНЫЙ! ПЕС!» – кричала надпись), умерший в 1958-м, и ПОЛИНЕЗИЯ (видимо, попугайчик, если Луис еще что-то помнил из «Доктора Дулиттла»), выдавшая свое последнее «Полли хочет крекер» летом 1953-го. В следующих двух рядах надписей не осталось вообще, а потом – все еще далеко от центра – Луис увидел кусок песчаника с неумело выбитыми на нем словами: «ХАННА, САМАЯ ЛУЧШАЯ СОБАКА НА СВЕТЕ 1929–1939». Конечно, песчаник – относительно мягкий камень, что было видно даже по самой эпитафии, напоминавшей скорее след от надписи, нежели собственно надпись, но Луис все равно поразился, представив, сколько часов понадобилось ребенку, чтобы вырезать в камне эти шесть слов и две даты. В них было вложено столько любви и скорби, что это казалось почти запредельным; люди не делают такого даже для собственных родителей, даже для собственных детей, если те умирают раньше.
– Так, значит, оно тут давно, – сказал Луис Джаду, который уже докурил и теперь подошел к нему.
Старик кивнул.
– Пойдемте, Луис. Я вам кое-что покажу.
Они подошли к третьему от центра ряду. Круговое расположение могил, которое на внешних рядах казалось скорее случайным совпадением, здесь уже было явным. Джад остановился перед небольшим куском шифера, упавшим на землю. Осторожно опустился на колени и поставил шифер на место.
– Здесь раньше были слова, – сказал он. – Я их сам вырезал, но они давно стерлись. Здесь я похоронил своего первого пса, моего Спота. Он умер от старости в тысяча девятьсот четырнадцатом, в тот же год, когда началась Первая мировая.
Сраженный мыслью о том, что это кладбище намного старше многих кладбищ для людей, Луис прошел в центр и осмотрел некоторые могилы. Надписи на них не читались, большинство надгробий почти целиком ушло в землю. Одна из могил совсем заросла травой, и когда Луис ставил на место поваленную плиту, земля отозвалась протестующим звуком рвущихся стебельков. На открывшемся пятачке копошились слепые жуки. Луис почувствовал, как по спине пробежал холодок, и подумал: Погост для животных. Все-таки мне здесь не особенно нравится.
– И давно здесь это кладбище?
– Я не знаю, – ответил Джад, засунув руки в карманы. – Оно уже было, когда умер Спот. Ну, это понятно. Тогда у меня была куча друзей. Они помогали мне вырыть могилу для Спота. Копать тут непросто, скажу вам… земля каменистая, твердая. Я тоже им помогал. – Он указал заскорузлым мозолистым пальцем на одну из могил. – Вон там лежит пес Пита Лавассе, если я правильно помню, а там – все три кошки Альбиона Гротли, рядком друг за другом. Старик Фритчи держал почтовых голубей. Мы с Элом Гротли и Карлом Ханной похоронили тут голубя, которого загрызла собака. Вон там он лежит. – Джад на секунду умолк. – Я последний из той компании. Все уже умерли. Никого нет.
Луис ничего не сказал, просто стоял и смотрел на могилы животных, засунув руки в карманы.
– Земля каменистая, твердая, – повторил Джад. – Только вот на погост и годится.
Гейдж пискляво захныкал, и Рэйчел взяла его на руки.
– Он голодный, – сказала она. – По-моему, пора возвращаться, Лу.
Пойдем уже, да? – спрашивал ее взгляд.
– Да, конечно. – Луис надел рюкзак и повернулся спиной к Рэйчел, чтобы ей было удобнее засунуть внутрь Гейджа. Элли! – Элли, ты где?
– Вон она. – Рэйчел указала на кучу валежника. Элли карабкалась на него, как на лесенку в школьном дворе.
– Эй, малышка, слезай оттуда! – встревоженно крикнул Джад. – Попадет нога не в ту дырку, эти стволы-ветки сдвинутся, и сломаешь себе лодыжку.
Элли спрыгнула вниз.
– Ой! – Она подошла к ним, потирая бедро. На коже царапины не было, но сухая колючая ветка разорвала Элли брючки.
– Вот я о том и толкую. – Джад потрепал ее по голове. – На такой старый валежник лучше не лезть. Даже тот, кто хорошо знает лес, никогда на него не полезет, если можно его обойти. Понимаешь, упавшие деревья, когда они валятся в кучу, становятся злыми. И даже могут тебя укусить.
– Правда? – спросила Элли.
– Чистая правда. Смотри, они навалены, как солома. Наступишь куда-нибудь не туда, и они все обрушатся лавиной.
Элли посмотрела на Луиса:
– Это правда, папа?
– Думаю, да.
– Фу! – Она обернулась к валежнику и крикнула во весь голос: – Вы порвали мне брючки, гадкие деревья!
Трое взрослых рассмеялись. Валежник молчал. Он просто был. Лежал, выгорая на солнце, там же, где и всегда – все последние десятки лет. Луис подумал, что валежник похож на скелет какого-то древнего чудища, возможно, убитого честным и благородным рыцарем. Кости дракона, сложенные в гигантский курган.
