Мизерере - Гранже Жан-Кристоф (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
— Сейчас его, наверное, нет на месте, — ответил он. — Роша на дежурстве.
— Вы ходите дозором?
Парень улыбнулся. Вокруг глаз собрались морщинки: он оказался старше, чем выглядел.
— Они воображают, что следят за всем, — прошептал он. — На самом деле мы сами за ними следим.
— Вы можете связаться с Роша?
Тот подошел поближе, не предлагая Касдану войти. Напротив, он словно целился в него взглядом. Будто мерку снимал. Парижский легавый с помятой физиономией, дрожа от нетерпения, в шесть утра ломится в дом.
— Что за срочность?
Касдан объяснил, в чем дело. Рассказал о Волокине. О том, что в детстве тот жил в Колонии. Касдан почти уверен, что до утра он не протянет. Нужно срочно вмешаться, пусть и вопреки закону.
— Входите. И успокойтесь. Я вызову Роша.
После сурового пейзажа всегда хочется укрыться в тепле и уюте жилой части фермы. Но чаще всего надежды не оправдываются. Плиточный пол. Бетонные стены. Скудная разношерстная мебель. Отопления нет. Ты уже в доме, но как будто остался снаружи. Во власти холода и ветра.
— Кофе?
Молодой человек жил в просторной квадратной комнате, где главным предметом обстановки служил большой стол, покрытый клеенкой. От этого полутемного помещения мурашки бежали по коже.
— Кофе, — согласился Касдан. — Только свяжитесь с Роша.
Тот молча стал готовить кофе. Кухня занимала один из углов комнаты. Напротив, в полумраке, Касдан различил неубранную постель. В этом тесном пространстве проходила вся жизнь.
Урчание кофемашины тут же сменилось потрескиванием рации. Парень вызывал своего начальника.
Он разлил кофе в две кружки.
— Роша сейчас будет.
— Он готов помочь?
— Поговорите с ним сами. Сахару?
Касдан отрицательно покачал головой. Отпил глоток. Горячий кофе помог ему справиться с собой. Надо сохранять спокойствие. Заручиться поддержкой этой маленькой армии. Без нее ему не прорваться. А если он не прорвется, Волокину конец.
Помолчав, он спросил:
— Давно вы живете в Арро?
Мужчина обувался в сапоги из гортекса.
— Всю жизнь.
— Вы родились в общине?
— Я сын Пьера Роша.
Только теперь Касдан обратил внимание на его необычайно светлые глаза. И вспомнил удивительное сияние глаз самого Роша. Сын унаследовал его хрустальные радужки.
— Вы должны мне кое-что объяснить.
Касдан обернулся на голос. В дверном проеме вырисовывалась фигура Роша-отца. Густые волосы. Широкие плечи, обтянутые блестящей курткой. Штурмовая винтовка под мышкой. Вместе они выглядели как на картине — воплощением силы и героизма.
Бывший полицейский повторил свой рассказ. Подчеркнув, что Волокина разоблачат в ближайшие часы, если только это еще не произошло.
— Ваш напарник чокнутый.
— Волокин — потрясающий полицейский. Но он камикадзе.
— И вы предлагаете вот так, с ходу, напасть на Колонию? Вместо завтрака?
— Речь идет не о нападении, а о проникновении. Вы хорошо знаете «Асунсьон». Наверняка вам известно, как туда пробраться. Надо вызволить Волокина. Это срочно. А потом можно обратиться к настоящей полиции.
Роша вошел в комнату и налил себе кружку кофе. Его спокойствие придавало ему сходство с каменистым пейзажем за окном.
— Если его еще не опознали, все достаточно просто. Добраться до зоны, где живут наемные рабочие, вполне реально. В противном случае его уже схватили, и тогда наша задача становится очень сложной. Практически невыполнимой.
— Вы мне поможете или я пойду один?
Роша улыбнулся и бесстрастно обратился к сыну. Ничто в их поведении не выдавало родственных чувств.
— Разбуди остальных. — Он обернулся к Касдану. — Вы поедете со мной. По дороге я объясню вам свой план.
— У вас уже есть план?
Роша шагнул вперед. Его светлые глаза напоминали море. Даже не море, а уголок моря, бухту, лагуну.
— План у меня здесь. — Он ткнул указательным пальцем себе в висок. — Давным-давно. Только случая все не представлялось. — Он снова улыбнулся.
Образовавшиеся морщинки сделали его особенно привлекательным.
— Возможно, вы с вашей историей о пробравшемся в Колонию легавом и есть этот случай. Такого еще не бывало.
Роша развернул на покрывавшей стол клеенке карту местности.
Касдан поставил кружку и сосредоточился.
Поход на Трою начался.
78
Первое, что Волокин услышал проснувшись, было пение. Отдаленное и неясное. «Готово. Попался. Я уже в аду», — подумал он. Потом понял, что поют не «Мизерере», а что-то другое. И заметил, что не может пошевелиться. Он не был связан, но тело его не слушалось.
Пение продолжалось.
Неподражаемо нежные голоса, казалось, преодолели свою материальную природу, превратившись в чистую абстракцию. Русскому вспомнился «Немецкий реквием» Брамса — одно из самых загадочных произведений в истории музыки. Но это был не «Реквием».
Волокин мысленно отвлекся от гипнотической силы музыки и попытался осмотреться. Обнаженный, он лежал на металлическом столе, покрытом бумагой. Плечи холодила стальная поверхность. Закрывавший Волокина длинный бумажный лист шевелился от его дыхания. Прямо в лицо светила хирургическая лампа. Вспомнилось, что такие светильники не отбрасывают тени, и от этой мысли ему стало страшно. Никакого укрытия. Он абсолютно беззащитен. И абсолютно уязвим.
Музыка снова захлестнула его сознание. Мягкие, сладостные волны, сплетенные из детских голосов. С опозданием Воло сообразил, что хор уже не вызывает у него аллергии. Он исцелился, но слишком поздно. Он был распростерт на своем смертном одре.
Сверхчеловеческим усилием ему удалось чуть-чуть приподнять голову над изголовьем. Неподалеку от операционного стола стоял круглый столик на одной ножке, покрытый зеленым сукном. Еще один светильник отбрасывал на него лужицу света.
За столиком трое играли в карты.
Все в бумажных масках и бледно-зеленых халатах.
Его охватило смятение. Нарастала паника. Волокин решил, что хирурги просто ждут, когда он очнется. Придет в себя, чтобы оперировать его без наркоза — чтобы причинить ему боль.
В этот миг один из мужчин оторвал глаза от карт и взглянул на Волокина. Под бумажными шапочками у всех игроков виднелись седые волосы. Три старика. Три хирурга. Порочные и безумные.
Врач прошептал с немецко-испанским акцентом:
— Наш друг просыпается.
Волокин опустил затылок на стол. Свет. Музыка. Тепло лампы. Холод металла. Кошмар. Сейчас его искромсают три нацистских хирурга, восставшие из своих южноамериканских могил. А пение звучало все громче и исходило отовсюду. Без нажима, без напора. Будто теплые волны отлива увлекали его в море.
Скрип стульев.
Волокин ухватился за этот звук. Один из мужчин поднялся. Шелест бумаги. Шорох бахил.
В его поле зрения появилось лицо в маске. Глубокие морщины вокруг глаз. Серая пергаментная кожа. Этот доктор не мог обратиться в прах, он уже был прахом. Он вспомнил Марко, Сэндмана, Песчаного человека, который борется с Человеком-пауком.
— «Хор пилигримов» из «Тангейзера»… — пробормотал старик. — Что может быть прекраснее?
Сверкающим скальпелем он медленно отбивал такт прямо под носом у Волокина, подпевая по-немецки. Воло глазам своим не верил. Он словно угодил в ужасную карикатуру. В легендарный и гнусный тандем нацистской жестокости и немецкой музыки.
— «Begluckt darf nun dich, о Heimat, ich schauen, und griiben froh deine lieblichen Auen…» — напевал он хриплым голосом. — Знаешь, что это значит?
Волокин не ответил. Распухший язык отяжелел, как галька. Теперь он понимал, что ему вкололи обезболивающее или какой-то другой парализующий препарат. Он умрет здесь, в руках врачей-извращенцев. Но хотя бы не будет страдать.
— «Я снова вижу тебя, край родимый», — прошептал хирург. — Слова, полные бесконечной печали. Словно обращенные к нам, вечным изгнанникам…
Волокин понял, что это было переложение оперы Вагнера для детских голосов. Его действительно исполнял хор «Асунсьон» где-то в соседней комнате. Хотя, возможно, музыка звучала в записи.
