Арктания - Гребнев Григорий Никитич (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
— Почему вы носите светофильтры? — спросил Британов.
— Остатки полярной слепоты, — нехотя ответил Мерс.
Задав свой странный вопрос. Мерс продолжал стоять все в той же позе смиренного молодого пастора, исповедующего грешника.
Профессор с любопытством разглядывал его.
— Вы хотите спросить, сможет ли в будущем наша наука вернуть жизнь человеку, у которого будет совершенно деформирован или даже уничтожен мозг? — спокойно спросил Британов.
— Да, — кротко ответил Мерс.
— Сможет. Я твердо знаю, что в будущем для человечества не будет ничего невозможного. Человек сможет сделать все. Я думаю, что я ответил на ваш вопрос, товарищ Мерс, — закончил профессор и отвернулся от бледного антарктического корреспондента.
— Вы меня простите, друзья, — сказал он, взглянув на свой перстень-хронометр, — я не могу вас дольше задерживать в этой комнате. Длительное пребывание здесь такой большой группы людей может вызвать скачок температуры в кане. Я, кажется, не удовлетворил вашей любознательности и не рассказал о сущности предстоящей своей работы. Но я надеюсь, что мы еще не в последний раз встречаемся.
Профессор подошел к Ирине. Погладил Асю по золотым кудрям.
— Я хочу попросить вас остаться на минуту, — сказал он.
Корреспонденты стали откланиваться. Последним вышел Мерс.
— Я хотел спросить у вас, Ирина… простите, Ирина Степановна, кажется?
— Да.
— …спросить у вас, Ирина Степановна, вот о чем. Удовлетворительное ли здоровье было у вашего сына?
Ирина удивленно взглянула на него.
— Да… А что?
— Мне необходимо знать все о его здоровье.
— Юра был абсолютно здоровым ребенком. Больше того, он вырос в Арктике. Он окреп и закалился в наших суровых условиях.
— Да, совершенно верно. Я это упустил из виду. А теперь скажите, не было ли у него каких-либо кожных заболеваний на лице и на руках?
— Нет. Абсолютно здоровая кожа на теле и на лице.
— Может быть, краснуха?
— Да нет же, говорю вам — ничего.
— Странно…
Профессор задумался.
— А что такое? — с беспокойством спросила Ирина. — Почему вы об этом спрашиваете?
— Я вам отвечу. Но предварительно разрешите еще вопрос.
— Пожалуйста..
— Ваш муж белой расы?
— Да, он русский.
— Значит, цвет кожи у вашего сына точно такой же, как и у вас? — спросил он.
— Да.
— У тети Рины родинка есть на шее, и у Юры родинка, — вставила Ася.
— Очень хорошо, — профессор ласково взглянул на девочку. — А теперь я вам объясню этот вопрос. Я еще не видел тела мальчика. Но главный врач островной больницы, когда водворял тело в эту кану, обратил внимание на совершенно необычайный, темный оттенок кожи на той руке, которая не была покрыта льдом. Он меня предупредил об этом, вот почему я и стал расспрашивать вас о здоровье мальчика и даже о цвете кожи его отца. Для меня это очень важно.
— А разве это хуже, когда темная кожа? Хуже для опыта? — тихо спросила Ирина.
— Нет, нет. Вы не тревожьтесь. Это решающего значения не имеет. Просто я удивлен. Нормальный цвет кожи у него сейчас должен быть бледно-восковой. Но мы посмотрим, посмотрим. Завтра я увижу вашего сына и первого приверженца моей теории, поплатившегося жизнью за свою глубокую веру в науку.
— Профессор! — Ирина схватила его за руку. — Профессор, я верю в вас. Сперва не верила, но когда слушала вот здесь, я поверила, — вы совершите чудо. Да, да, я знаю: это наука, но это будет и чудо. Профессор, я в жизни никогда не плакала. Как мне рассказать вам о моем горе?
Профессор растерянно бормотал что-то успокоительное, но, видимо, он и сам волновался и поэтому ничего внятного не мог сказать.
Ася совсем забыла, что должна успокаивать тетю Рину. Глядя на ее заплаканные глаза, она размазывала по лицу свои собственные, не менее обильные слезы и, всхлипывая, шептала:
— Профессор… профессор…
11.
Биение сердца
Татьяна Свенсон сидела между двумя койками. Справа лежал Ветлугин, слева, опустив ноги, обутые в мягкие комнатные туфли, сидел дед Андрейчик.
В этой палате они лежали вдвоем: Владимир Ветлугин и его тесть. Здесь было тихо и уютно. На подоконнике стояли цветы и маленький аквариум с красивыми амазонскими рыбками-полумесяцами.
Все трое молчали, и оттого больничный уют, тишина, цветы и даже ярко раскрашенные рыбки в аквариуме казались печальными, как тишина, цветы и яркие огни на похоронах. Татьяна Свенсон, Ветлугин и дед Андрейчик думали каждый по-своему, но все об одном и том же: о погибшем мальчике.
— Я все же не пойму, — сказала Татьяна, — почему Ирина не сказала ему в тот день, что будет буря?
— Откуда ей знать, что он такое выдумает? Это я, старый осел, знал о его затеях и молчал, — сокрушенным тоном произнес дед Андрейчик.
И снова наступила тягостная тишина. Молчание нарушил Ветлугин. Он будто рассуждал вслух:
— Это преступление…
Дед Андрейчик взглянул на него вопросительно.
— Ты о чем?
— Это преступление, — словно не расслышан вопроса, продолжал Ветлугин. Он поднял над одеялом свои забинтованные руки. — Подарить ребенку самолет и разрешить ему летать у полюса, где погода меняется каждые полчаса…
Ветлугин приподнялся на локтях.
Татьяна Свенсон с тревогой взглянула на бледного взлохмаченного начальника «Арктании».
— Владимир Андреевич, что с вами?
Он подержался еще немного на локтях и вновь опустился на подушку.
— Не в полюсе дело, а в том, что мы с тобой ротозеи, — ворчливо сказал старик. Затем добавил уже более примирительным тоном: — А я все-таки надеюсь на этого профессора. Если бы он не был так уверен, он не взялся бы за это дело. Факт…
В наступившей тишине явственно послышались шаги за дверью. Кто-то прошел по коридору и снова вернулся.
Это прошла Ирина. Уже пять часов подряд, прижав ладони к щекам, ходила она по коридору взад-вперед мимо белой двери, на которой висела дощечка с надписью: «Операционная». Тут же в коридоре рядком стояли журналисты, жадно прислушиваясь к таинственным шорохам за дверью операционной. Пригорюнившись, сидели в конце коридора няньки. Но Ирина ничего этого не замечала. Она запомнила одно: там, за белой дверью, лежит ее мальчик, ее Юра. Он мертвый. Над его трупом хлопочут какие-то люди в белых халатах. Они хотят оживить Юру. Они могут оживить его. Но могут и не оживить. Это опыт. И перед глазами молодой женщины возникала величественная голова профессора Британова. Ирина вновь и вновь до мельчайших подробностей вспоминала, как распахнулась дверь, как вошел вот в этот коридор седовласый, похожий на какого-то северного Зевса старик. Пар клубился вокруг его серебряной гривы. Зычным голосом (будто врач, пришедший с визитом к ребенку, больному коклюшем) он спросил:
— Ну, где тут умерший?
Она, Ирина, так растерялась тогда, что ни слова не могла вымолвить. Только испуганными глазами проводила Британова и его ассистентов в операционную комнату.
На минуту вспомнилось: «Но почему же у Юры черная рука, не покрытая льдом?..»
Кто-то окликнул ее:
— Рина!
Ирина вздрогнула и остановилась.
Перед нею стояла Татьяна Свенсон.
— Рина, присядь. Ведь ты свалишься так.
Ирина вздохнула, повела плечом и опять пошла по коридору мимо насторожившихся корреспондентов.
Внезапно дверь операционной открылась. Молодая белокурая ассистентка вышла, прикрыла за собой дверь и, сняв с лица марлевую маску, спросила:
— Корреспондент «Радио-Правды» здесь?
Бледный Мерc подошел вплотную к ней и вытянул шею, стараясь заглянуть в приоткрытую дверь, но его отстранил высокий плечистый юноша в золотистом костюме.
— Я от «Правды», — сказал он.
— Профессор разрешил вам установить микрофон. Наденьте халат, маску и войдите.
Ирина стояла в отдалении. Она хотела поймать взгляд ассистентки, но та, опустив глаза, ушла.
