Выстрел с монитора (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (онлайн книга без .TXT) 📗
— Даже с Майкой?
— С кем?
— Ой… Я хотел сказать — с Вьюшкой. — Мальчик громко заскрипел стулом, отвернул лицо.
Пассажир оставил тетрадь, снял очки.
— Я понял, — сказал он вроде бы виновато. — У тебя есть сестренка. Ее зовут Майка.
— Ну, есть… — Мальчик низко–низко нагнулся, стал дергать шнурки. Суетливо скинул йеды, вскарабкался на свою койку. Лег лицом к стенке. Странно притих.
Пассажир посидел с полминуты. Растерянно встал. Спина мальчика под бело–розовой клетчатой тканью напряженно застыла.
— Я тебя чем–то обидел? — тихо спросил Пассажир.
Мальчик пошевелился. Потом повернулся — неловко, медленно.
—. Да нет, что вы… — прошептал он.
Пассажир стоял между койкой и лампой, лицо мальчика покрывала тень. И все же видно было, что глаза у него мокрые.
— Я понимаю, ты, наверно, соскучился по сестренке. Но ведь завтра уже вернешься…
— Да не в том дело… — Мальчик посопел, потерся щекой о подушку. Он смотрел мимо Пассажира.
Тот сокрушенно сказал:
— Значит, это я тебя своим чтением расстроил. Ну, извини…
— Да нет. Я сам себя расстроил, — отозвался мальчик сердито. И вдруг чуть–чуть улыбнулся: — Я такой… У меня вроде как у Гальки: иногда ни с того ни с сего капли из глаз…
— Это хоть у кого бывает, — осторожно заметил Пассажир.
Мальчик мазнул пальцами по глазам и решительно спросил:
— Вы думаете, я из–за немецкого в Лисьи Норы поехал?
Пассажир выжидательно молчал.
— Из–за Майки, — выдохнул мальчик.
Видимо, долго копилась у него печаль и обида, если теперь выплеснулась навстречу случайному попутчику… Впрочем, не такому уж случайному: ведь полсуток вместе. И как–то, наверно, связал их третий человек — маленький житель старого города Реттерхальма…
— Я ее совсем крошечную на руках таскал, — прошептал мальчик. — Целыми днями… Мне самому шесть лет было, а она горластая такая оказалась и хитрая: лежит — орет, на руки возьмешь — молчит. Я сам реву, а ее таскаю, потому что страшно: вдруг задохнется от крика! А больше с ней некому было, папа на работе…
— А… мама?
— Она умерла, когда Майка родилась.
— Извини, малыш…
— Но вы не думайте, что я на Майку злился! Наоборот… Я от нее не отходил, потому что она… ну, как частичка мамы. Дрожал за нее… А у нее потом спина стала болеть. Сколиоз… — Мальчик говорил, глядя в угол каюты, и глаза у него стеклянно блестели. — Когда лежит — больно. Плачет: «Возьми на ручки». А большая уже… Я ее глажу, каждый позвонок прощупываю… Вот тогда и научился боль прогонять руками… Иногда она еще сама не знает, что скоро у нее заболит, а я уже чувствую… Потом у нее прошло. Но она все равно от меня ни на шаг…
Мальчик вздохнул прерывисто, словно после долгого плача.
— Ну… а что случилось–то? — негромко сказал Пассажир.
— Да… вроде бы ничего такого. Папа женился весной… Я и сам папе говорил: давай, всем лучше будет. И правда, лучше стало, она хорошая, тетя Зоя. Безрукавку мне связала… Только Майка…
— Что? Не призндот ее?
— Да наоборот… — Мальчик дернул головой, зло всхлипнул в подушку. — Сразу к ней прилипла. А меня будто больше нет… Отец говорит: ты должен понимать, — девочке мама нужна, ты держись. Ну, я и держался… Потому что ведь никто же не виноват, я понимаю. А все равно… И тетя Зоя все чувствует. Мы с папой тогда и решили, чтобы в Лисьи Норы на время…
Пассажир медленно отступил, сед. в кресло.
— Вот, значит, как у тебя… Тут такое дело, а я тебя сказками развлекаю.
— Разве это сказка? — насупленно спросил мальчик. — Вы же говорили, что по правде.
— Да… Для меня это правда, а для тебя… Что тебе до какого–то мальчишки из далеких времен, когда своих переживаний хватает, верно?
— Нет… — вздохнул мальчик. — Не верно. Мне все равно интересно. Просто я… раскис маленько, когда Майка вспомнилась. Вы не обижайтесь.
— Да что ты, голубчик! Разве я обижаюсь!
— А что было дальше? С Гальной…
— Значит, можно продолжать?
Мальчик кивнул, мазнув носом по подушке.
— А ты не устал? Поздно уже…
Пароход все стоял у пристани, машина молчала. Видно, и правда что–то случилось. Люди за стенкой примолкли. Только шаги вахтенного на верхней палубе нарушали тишину.
— Я не устал, — сказал мальчик. — Только можно я буду здесь? Лежать и слушать.
— «По лестницам и тропинкам, по кривой улице Булочников Галька спустился с холма. Никто не встретился на пути. Дома кончились, и дорога пошла вдоль реки. Галька шагал быстро. Тоска сидела в нем, как ледяной комок. Он почти не думал, что будет впереди. Знал только, что в город не вернется и в Кобург не поедет. Может, выроет землянку и станет жить, как отшельник. Может, просто умрет где–нибудь у края дороги, и, когда его найдут, у кого–нибудь шевельнется совесть.
К середине ночи он увидел заброшенное строение, сделанное из перевернутого баркаса. Забрался туда. Внутри были нары с остатками соломы. Галька съежился на них и уснул.
…Проснувшись, он сразу вспомнил все, что случилось. И так ему стало тяжело на душе, что не захотелось открывать глаза. Наконец он все–таки открыл их.
Солнце било в щели и косое окошко. Но не это первым делом увидел Галька. Он увидел большой никелированный револьвер, наведенный прямо ему в лоб. В стволе был крупный черный глазок. Держал оружие краснолицый мужчина с бакенбардами, в матросском берете с помпоном.
— Тихо, птенчик, — просипел он и прищурил левый глаз. — Шевельнешься — и пуля.
Этого еще не хватало! Что, весь мир ополчился на Гальку?
Ни капельки страха не испытал Галька, только горькую досаду. И опять заболели рубцы от приснившихся побоев.
— Ну и черт с тобой, стреляй… — Он отвернулся. — Дурак…
— А ну, встань! — рявкнул дядька в берете. — Руки вверх!
Галька поднялся с нар. Но рук не поднял, сунул их в карманы. И пальцы нащупали монетку Лотика. Это неожиданно обрадовало Гальку. Будто надежда появилась.
— Чего орешь? — сказал он. — Твой сарай, что ли?
Вошел красивый офицер с усиками. В белом кителе с двумя звездочками на рукаве. Моряк с бакенбардами опустил револьвер.
— Господин лейтенант, здесь мальчишка. Я боюсь, не лазутчик ли. Грубит, господин лейтенант…
— Кто такой? — резко спросил офицер.
— А вы? — сказал Галька. В нем шевельнулось любопытство: что будет дальше?
— Отвечай, сопляк! — крикнул лейтенант. Он был очень молодой. Он покраснел.
— Сам сопляк! — Гальке нечего было терять.
— Боцман! — полыхая девичьими ушами, отчетливо проговорил лейтенант. — Позовите матроса, пусть всыплет этому… два десятка линьков. Для воспитания вежливости.
— Слу… — начал боцман.
Галька прыгнул, вцепился в ствол, дернул вниз, перехватил рубчатую рукоятку. С усилием, но быстро взвел курок. Револьвер был знакомый — армейский «смит–вессон». Такие «пушки» показывали мальчишкам офицеры форта, когда те наведывались в гости.
Галька опять метнулся на нары.
— Не подходить! Выстрелю, честное слово!.. Мне все равно…
— Идиот, — сказал лейтенант боцману. — Вы будете разжалованы… Эй, ты, брось оружие!
— Стоять! — Галька глянул на лейтенанта поверх ствола. Звенело в Гальке бесстрашие.
Нагнувшись, шагнул в сарай седой моряк. Сухой, стройный, с черным эполетом на левом плече. Сказал спокойно, как дома:
— Что тут за шум?.. Боцман, это ваш револьвер у мальчика? Десять суток ареста по возвращении на базу. Мальчик, оставь оружие, настреляешься еще в жизни.
Этому человеку со спокойным голосом и резко–синими глазами Галька подчинился без промедления. Но и–без–боязни. Бросил «смит–вессон» на солому, шагнул с нар.
— Ты из Реттерхальма? — спросил седой офицер.
Галька кивнул.
— Сбежал, что ли, из дома?
Галька помотал головой. И понял, что расплачется.
— Ладно, разговоры потом, — решил офицер. — Ты, наверное, голоден?.. Лейтенант, распорядитесь… — Он опять повернулся к Гальке. — Я командир монитора. Капитан–командор Элиот Красс».
