Последний орк - Де Мари Сильвана (читаемые книги читать .TXT) 📗

Королева немного помолчала, потом вновь обратилась к Авроре:

— Итак, вы говорили?..

Аврора продолжила рассказ:

— Сын Ардуина взошел на престол, но не смог найти себе супругу. Он умер, не оставив потомства. Сын орка — никто не желал, чтобы в жилах собственных детей текла кровь орков. Старый Ардуин велел своим дочерям затеряться среди простых людей: так ни одна из них не была бы приговорена к одиночеству. Принцесса Джада умерла вскоре после рождения своей последней дочери, пронзенная последней стрелой последнего лучника последней банды орков, спасавшихся бегством. Ярость Ардуина была неописуема. Король, который знал, что такое справедливость, но не ведал милости, очистил от орков все земли людей, укрепил границы, сделал Изведанные земли неприступными. Он остался единственным орком, ходившим по земле людей, последним. После смерти Джады и после окончательной победы над орками Ардуину осталось лишь отчаяние и одиночество: он удалился в королевские библиотеки. Кто-то научил его письму и древним языкам, в том числе и эльфийскому. Его сын был единогласно избран королем, его прозвали Мудрым, но Ардуину пришлось познать еще одну боль потери: жизнь его сына, совсем еще молодого, унесла какая-то странная лихорадка, которую никто не смог вылечить. Не исключено, что он был отравлен…

— То есть я — потомок одной из дочерей Ардуина? — прервала ее Розальба. — Я победила, потому что в венах моих течет кровь орка, не говоря уж о крови короля, которого запомнили как Кого-то Там Жестокого?

Наступило молчание. Казалось, Аврора собирается с мыслями, подбирает слова.

— Моя госпожа, — наконец сказала она, — без сомнения, в ваших жилах течет кровь Ардуина Справедливого и Джады, но вы победили не из-за этого. Вы победили, потому что вы — это вы. Да, вы потомок Ардуина, но не вы одна. Ни ваши родители, ни их предки не были единственными детьми в семьях, и у вас наверняка имеется множество кузенов, кузин и других дальних родственников, которые могут похвастаться тем же происхождением. Но никто из них не привел нас к победе, лишь вы. Вы научились военной стратегии, сопровождая вашего отца на охоте, любовь вашей матери подарила вам веру, ваш супруг одарил вас способностью зажигать сердца, ваши дети и необходимость спасти их дали вам мужество и ярость, которые ничем не остановишь.

Взгляд зеленых глаз Авроры оторвался от лица Розальбы и ненадолго задержался на непроницаемом лице капитана Ранкстрайла. Потом устремился вдаль, к вершинам Черных гор, нависших над горизонтом.

— Мы — это не только кровь, которая течет в наших венах, — добавила она. — Так было раньше. Порядочные люди рождали порядочных людей, подонки — подонков. Начиная с короля и заканчивая предателем, не исключая героев и демонов, все рождались с предначертанной золотом или грязью судьбой, и им оставалось лишь следовать ей. Если терялась честь, то безвозвратно: позор становился приговором, который не отменялся даже после смерти, падая на головы всех потомков приговоренного. Бесчестие становилось замкнутым кругом из огня и железа, и выхода из него не было. Добро и зло разделялись раскаленными докрасна границами. Честью считалось сражаться с орками и демонами, которых изрыгала преисподняя и злоба которых, как и существование Небес, не ставилась ни под какое сомнение. Этот мир исчез, как исчезли эльфы, драконы и эринии. Мы — это мы. Мы — это то, что мы выбираем, а не кровь, которая течет в наших венах. Каждый из нас должен искать свой путь через тернии к звездам, не зная до конца, где добро и где зло, и определяя это самостоятельно из раза в раз, иногда ошибаясь и начиная все сначала. Каждый из нас будет сам выбирать между честью и бесчестьем: путь, ведущий к свету, может быть затерян среди болот и грязи, и придется иной раз ползти, чтобы добраться до цели. Все мы должны будем научиться подниматься после падений, ибо герои, которые никогда не падали, сошли один за другим в царство смерти, и остались только мы. Каждый день, на закате, мы будем взвешивать наше мужество и нашу трусость, и если мужество перевесит, то, значит, день был хорошим. Вы не представляете себе, госпожа, что значит стыдиться крови, которая течет в твоих жилах. Ваши родители были казнены, и слова «несправедливость» недостаточно, чтобы описать их казнь, но они умерли, любя друг друга и держась за руки. Вы гордитесь ими, так же как ваш супруг гордился своими родителями: мне неизвестно, знал ли он их, но, без сомнения, не переставал гордиться ими. Боль, которую несет с собой смерть родителей, — чистая боль, в ней нет стыда. Мне повезло меньше, чем вам. В течение всей моей жизни я не переставала разрываться надвое. В некотором смысле, я дочь орка. Мой отец без всякого промедления убил бы вас, когда вы были ребенком, как убил бы и вашу двухлетнюю дочь, а, как говорила Джада, тот, кто убивает детей, сам становится орком. Освободив нашу землю от орков, мы должны будем помнить, что остался еще один, последний, укрывшийся в Алиле, среди Северных гор. Я знаю все преступления моего отца, но, несмотря на это, где-то в уголке моей памяти осталась его улыбка, сиявшая на его лице, когда он играл со мной в детстве. Долгое время я верила, что мой удел — одиночество, ибо я не желала, чтобы в венах моих потомков текла кровь монстра, но теперь я не так в этом уверена. Несколько часов, проведенных в обществе вашей дочери, открыли мне мою душу лучше, чем я могла себе представить. Я верю, что каждый из нас — это те поступки, которые он совершает, а не кровь, которая течет в его венах. Это относилось к сиру Ардуину. Так же как… и ко мне. К любому из нас. Наверное, часть нашей души остается неизменной, что бы мы ни делали, и эта неиспорченная часть передается потом нашим детям. Поэтому, даже если необъятен наш стыд за родителей, мы имеем право не стыдиться самих себя, хоть и являемся их детьми и потомками.

Аврора прервалась. Ее взгляд скользил за окном, но не вдалеке, по вершинам гор, а вблизи, по черепам орков, насаженным на колья. Ее лицо посерело от этой картины, глаза помутнели, словно море в те часы, когда исчезает солнце и горизонт застилают огромные черные тучи.

— Вам следует бороться на два фронта: побеждать орков, орду за ордой, зная, что на место убитых придут новые, и ни на мгновение не терять вашу душу, не забывать, что такое милосердие, не превращаться в одну из них.

— Тот, кто желает смерти моим детям, будет убит, — спокойно ответила ей Розальба. — И голова его попадет на эти алебарды над сточными канавами у болот.

— Нет, даже головы тех, кто хочет убить ваших детей, не должны торчать за вашими окнами! Вы не знаете… Простите меня, госпожа, но вы не можете понять… Есть нечто ужасное в обезглавливании: вся человеческая сущность разбивается…

— Именно поэтому я так и делаю, — перебила ее Розальба. — Орки не боятся смерти. Единственное, что пугает их, — это возможность блуждать по царству смерти без головы, в то время как остальные мертвецы будут покатываться со смеху.

— Орки до ужаса боятся смерти, как и все те, кто во всю глотку кричит, что любит смерть и что в любой момент готов принести в жертву собственную жизнь, только бы разрушить чужую. Лишь сея смерть и желая смерти, они верят, что могут властвовать над ней. Чего они не выносят, так это ожидания собственной смерти, которая наступит неизвестно когда; они не могут просто жить, как все, кто не является ни самоубийцей, ни убийцей. Когда орк умирает и тем более когда ему мертвому отрубают голову, вся боль мира распространяется вокруг него, словно бездонная пропасть, — как вы можете не чувствовать этого! Неужели вы еще не заметили, что ваша дочь шагает с опущенным в землю взглядом, чтобы не видеть… этого!

Аврора указала на отрубленные головы, видимые в отблесках огня.

— Эрброу не смотрит на орков, потому что боится их: орки напугали ее до смерти…

— Ваша дочь не смотрит на них, потому что слышит боль их смерти и ужас их обезглавливания. Не допустите, чтобы ваши дети и все остальные дети Далигара росли там, где во время полдника на хлеб с медом садятся те же мухи, что только что пировали в пустых глазницах гниющего черепа. Прошу прощения, госпожа, — вся трясясь, продолжала Аврора, — но ваш супруг никогда бы этого не позволил. Отсутствие сострадания было бы для него настоящим мучением, подобным открытой ране. Мы должны лечить раненых: и наших, и орков. Пленные должны жить!