Джонни и мертвецы - Пратчетт Терри Дэвид Джон (читать книги без сокращений TXT) 📗
— Обрываем буки, — поправил кто-то из мертвецов.
— Буги, — поправил Олдермен, чуть сбавляя темп. — Буги, вот что. Мистер Бенбоу — он умер в тридцать втором — говорит, это называется «тряхнем стариной и рванем буги».
— И так весь вечер, — вступил в разговор мистер Порокки. Он сидел на мостовой. Точнее, примерно в полуметре над мостовой. — Мы нашли несколько чрезвычайно интересных станций. Кстати, что такое ди-джей?
— Диск-жокей. — Джонни сдался и уселся на край тротуара. — Он крутит пластинки и все дела.
— Это какой-то вид наказания?
— Очень многим нравится этим заниматься.
— Весьма странно. Они не умалишенные, нет?
Песня закончилась. Танцоры перестали вертеться, но медленно и очень неохотно.
Миссис Либерти поправила сползшую на глаза шляпу.
— Это было чудесно! — сказала она. — Мистер Флетчер! Будьте добры, распорядитесь, чтобы господин из беспроволочника сыграл еще что-нибудь.
Невольно заинтересовавшись, Джонни отправился к телефонной будке. Мистер Флетчер стоял на коленях, запустив обе руки внутрь аппарата. За ним наблюдали двое мертвецов: довольно мрачный Уильям Банни-Лист и старик с похожей на одуванчик копной седых волос — этакой афро а-ля «сумасшедший ученый».
— А, это ты, — сказал Уильям Банни-Лист. — И это ты называешь жизнью?
— Я? — изумился Джонни. — Я это никак не называю.
— Этот тип в приемнике посмеялся надо мной, тебе не кажется?
— Нет, что вы. — Джонни скрестил пальцы.
— Мосье Банни-Лист не в духе, потому что он дозвонился-таки в Москву, — сказал седой. — И узнал, что они уже сыты по горло всякими революциями, зато им не помешало бы мыло.
— Грязные буржуи, вот они кто! — выпалил Уильям Банни-Лист.
— Но не прочь стать чистыми буржуями, что уже неплохо, — утешил его мистер Флетчер. — Куда теперь позвоним?
— А разве вам не нужны монеты? — спросил Джонни.
Мистер Флетчер рассмеялся.
— Будемте знакомы, молодой человек, — седой протянул Джонни полупрозрачную руку. — Соломон Эйнштейн. 1869-1932.
— Эйнштейн? Вы — родственник Альберта Эйнштейна? — ахнул Джонни.
— Ну! Он мне седьмая вода на киселе, — кивнул Соломон Эйнштейн. — Дальняя родня. Относительная, хе-хе.
Джонни показалось, что эту фразу мистер Эйнштейн произносит в миллионный раз, но по-прежнему с удовольствием.
— Кому вы звоните? — спросил Джонни.
— Да так. Интересуемся, что делается в мире, — откликнулся мистер Флетчер. — Как называются те штуки, что кругами летают по небу?
— Не знаю. Фрисби?
— Мистер Порокки их помнит. Они летают вокруг Земли.
— Спутники?
— Точно!
— Но откуда вы узнали, как…
— Не могу объяснить. Наверное, все упростилось. Я смотрю и вижу все как на ладони.
— Что все?
— Провода, кабели… э… спутники… И потом, когда нет тела, всем этим гораздо легче пользоваться.
— To есть?
— Во-первых, я не обязан все время оставаться в одном и том же месте.
— Но я думал, вы…
Мистер Флетчер исчез. Через несколько секунд он появился.
— Изумительно, — сказал он. — Ох и повеселимся мы, честное изобретательское!
— Не понима…
— Джонни!
Это был мистер Порокки.
К Двинутому Джиму чудом пробился кто-то из живых, и теперь мертвецы, фыркая от смеха, пытались плясать под какое-то кантри.
— Да что здесь происходит? — взвыл Джонни. — Вы же сказали, что не можете покидать кладбище!
— А тебе никто не объяснял? В школе, например?
— Да нет, нас не учат, как вести себя с приз… Ой, извините, с усопшими.
— Мы не призраки, Джонни. Призрак — создание весьма жалкое. О боже, как трудно толковать с живыми… Когда-то я и сам был живым, поэтому знаю, о чем говорю.
Покойный мистер Порокки посмотрел на Джонни. Тот явно ничего не понимал.
— Мы — другое дело, — сказал он. — Сейчас, когда ты видишь и слышишь нас, мы свободны. Ты даешь нам то, чего нам недостает.
— Что?
— Не могу объяснить. Но пока ты думаешь о нас, мы свободны.
— Выходит, моя голова не должна вертеться волчком?
— Это был бы неплохой фокус. Ты это умеешь?
— Нет.
— На нет и суда нет.
— Но, знаете, я немного беспокоюсь: вдруг я якшаюсь с нечистой силой?..
Похоже, этого говорить не следовало. Ни мистеру Порокки — мистеру Порокки в полосатых брюках, черной бабочке, с неизменной свежей гвоздикой в петлице, — ни миссис Либерти, ни высокому бородачу Уильяму Банни-Листу, который стал бы Карлом Марксом, если бы сам Карл Маркс его не опередил.
— Боже мой, я надеюсь, ты не якшаешься с нечистой силой, — встревожился мистер Порокки. — Отцу Керни (1891-1949) это придется не по вкусу.
— Кто такой отец Керни?
— Он только что отплясывал с миссис Либерти. О господи. Заварили мы кашу, верно?
— Гоните его. Джонни обернулся.
Один мертвец оставался на кладбище. Он стоял у самой ограды, вцепившись в ржавые прутья, как узник в тюремную решетку, и был очень похож на мистера Порокки, но в очках. Диво, что их стекла не плавились, — Джонни ни у кого еще не встречал столь жгучего взгляда. Сейчас этот взгляд жег его левое ухо.
— Кто это? — спросил он.
— Мистер Строгг, — ответил мистер Порокки, не оглядываясь.
— Ах да. Я ничего не нашел о нем в газетах.
— Ничего удивительного, — мистер Порокки понизил голос— В те дни отнюдь не все предавали гласности.
— Уходи, мальчик. Не суй нос куда не следует, — вмешался мистер Строгг. — Ты рискуешь своей бессмертной душой. И их душами. Ступай прочь, скверный мальчишка.
Джонни впал в ступор. Он посмотрел на мостовую, на танцоров, на ученых, собравшихся вокруг телефонной будки. Чуть поодаль Стэнли Нетудэй в трусах до колен учил группу мертвецов постарше играть в футбол. На его бутсах виднелись крупные буквы «П» и «Л».
Мистер Порокки смотрел куда-то прямо перед собой.
— Гм…—начал Джонни.
— Тут я ничем не могу тебе помочь, — сказал мистер Порокки. — Кое с чем нужно справляться самому.
Должно быть, Джонни пошел домой. Он этого не помнил. Но проснулся в своей кровати.
Интересно, что покойники делают по воскресеньям, задумался Джонни. По воскресеньям Сплинбери преодолевал своего рода скуковой барьер и оказывался по другую сторону скуки.
Большинство сплинберийцев поступали традиционно: приодевшись, садились в машины и всей семьей отправлялись на окраину города, в Мекку обывателя — Цветоводческий мегасуперцентр. Там в изобилии были представлены растения в горшках, которые развозились по домам, с тем чтобы в течение недели до следующего посещения Центра пасть жертвой центрального отопления.
Пассаж по воскресеньям вымирал. Тусоваться было негде.
— В этом городе все равно, кем быть, мертвым или живым, — сказал Холодец. — Невелика разница.
— Никто вчера ночью не слушал радио? — спросил Джонни.
Оказалось, никто. У него отлегло от сердца.
— Вот вырасту, — сказал Холодец, — только меня здесь и видели. Гад буду. Знаете, что это за городишко? Место, откуда уезжают. Уезжают, а не живут.
— И куда же ты двинешь? — спросил Джонни.
— Мир такой огромный! — сказал Холодец. — Горы! Америка! Австралия! Тьма-тьмущая стран, городов, континентов!
— А позавчера ты говорил, что, скорей всего, устроишься на работу к своему дяде, в торговлю, — удивился Бигмак.
— Ну да… но… в общем, пока-а я созрею, чтобы уехать… успею и поторговать, — сказал Холодец.
— А я думал, ты собираешься стать большой шишкой по компьютерам, — заметил Ноу Йоу.
— Запросто. Раз плюнуть. Если захочу.
— Это значит, если случится чудо и ты сдашь математику и английский, — уточнил Бигмак.
— Просто у меня талантливые руки, — сказал Холодец.
— То есть ты просто тычешь в клавиши, пока что-нибудь не произойдет.
— Ну и что? Очень часто что-нибудь происходит.
— А я двину в армию, — мечтательно сказал Бигмак. — В ВДВ.
