Последний орк - Де Мари Сильвана (читаемые книги читать .TXT) 📗
Но все же к жестокости, этому неотъемлемому компоненту гремучей смеси ее характера, следовало относиться как к особенно ценной редкости и использовать очень экономно.
Королева вызвала церемониймейстера и приказала ему как можно быстрее и лучше захоронить тела орков и особенно то, что осталось от их голов. Она посоветовала ему устроить кладбище для орков где-нибудь в лесу, подальше от дорог и троп, дабы избежать осквернения могил, и попросила, чтобы это место было…
— Приличным? — помог ей пожилой придворный.
— Да, приличным, — подтвердила королева.
— За рощей, где капитан Ранкстрайл приказал создать лагерь для пленных, есть каштановый лес, — предложил церемониймейстер.
— Я думаю, это подходящее место, — ответила королева.
Она не хотела, чтобы дети Йорша росли в городе, где во время полдника на хлеб с медом могли сесть те же мухи, что только что пировали в гниющих глазницах отрубленных голов.
После того как церемониймейстер удалился, Розальба еще долго думала об Авроре и Ранкстрайле — и как она раньше не догадалась…
Она от всей души пожелала им любить друг друга как можно дольше, иметь сыновей и дочерей, видеть, как они рождаются, растут и взрослеют.
Она мысленно пожелала им увидеть, как родятся их внуки и дети их внуков.
Она пожелала им дожить до глубокой старости и умереть в один день, держась за руки.
Потом наконец разрыдалась. Это были нестерпимые, безудержные рыдания, которые, казалось, никогда не закончатся; она судорожно всхлипывала и тряслась всем телом, как последний листок на осеннем ветру. Сжавшись в комок на каменном троне, где когда-то и Ардуин оплакивал в отчаянии свою навеки потерянную супругу, Розальба рыдала, и сердце ее переполнялось болью, которая до сих пор таилась в самом дальнем уголке ее души, загнанная туда лишь необходимостью сражаться с орками. Теперь же война была позади, и ничто не отделяло Роби от мысли, что ее супруг навсегда исчез по ту сторону ветра и звезд.
Одна рука ее лежала на эфесе меча Йорша, другая — на зеленоватой нефритовой подвеске Ардуина.
Розальба проплакала почти всю ночь. Холод стал невыносимым. Каменный трон казался вырубленным изо льда. Королеву трясло. Она поднялась и с трудом направилась к своим покоям. В центре большой кровати с шелковым балдахином, обшитым по краю очень тонким и дорогим кружевом, ровно дышали во сне ее дети. Розальба сложила оружие, скользнула под одеяло и обняла своих теплых малюток. Холод постепенно отступал, и последние сдавленные рыдания успокаивались. Проснулась Эрброу и посмотрела на мать в свете огня, полыхавшего в огромном камине, согревавшем комнату. Дочь потрогала ее лицо, залитое слезами.
— Мама айа, — с сожалением прошептала она.
— Все уже прошло, — успокоила ее Розальба.
Девочка кивнула. Их дочь. У ее дочери были глаза Йорша. Рядом спали ее сыновья, их дети, ее и Йорша. По ту сторону толстых стен, под последними звездами, спали остальные жители города. Йорш исчез по ту сторону ветра, но все равно ее жизнь была бесценным даром, и она радовалась тому, что живет.
Розальба обняла Эрброу и зарылась лицом в ее черные кудри.
— Папа десь, — прошептала малышка.
— Ты видела папу? Ты видела папу во сне?
Девочка кивнула.
— Папа десь, — повторила она. Потом решительно указала ручкой на себя: — Касивая, — добавила она.
— Папа сказал, что ты красивая, — перевела Роби.
Эрброу кивнула. Роби задумалась, как долго девочка сможет хранить память об отце. Она была счастлива, что Эрброу видит его во сне.
Малышка протянула руку и дотронулась до нефритовой подвески на шее у матери.
— Это дугой папа.
— Это другой папа. Был еще другой папа? Другой мужчина? Другой мужчина, у которого была эта подвеска?
Малышка кивнула.
— Ты видела его?
Эрброу указала на камин.
— Босёй и чёный.
— Большой и черный. Высокий, большой мужчина? Темный? В темном плаще? С этой подвеской? Ты видела большого мужчину в черном плаще с этой подвеской на шее?
Эрброу снова кивнула, потом приложила руку к правой щеке и помрачнела.
— Айа.
— У него была… ранена щека? Обожжена огнем?
— Айа, — опять подтвердила девочка. Потом улыбнулась и снова указала ручкой на себя: — Касивая, — радостно повторила она.
— Он тоже сказал тебе, что ты красивая?
Эрброу кивнула. Мать прижала ее к себе.
Она долго не разжимала своих объятий. Может, это был просто сон, сон, в котором девочка вспомнила своего отца и каким-то образом угадала настоящий облик сира Ардуина.
А может, ее дочь могла видеть и угадывать тени прошлого, как сама она видела будущее.
Или, может, смерть — это не просто пустота, а место, откуда можно иногда возвращаться, чтобы навестить своих родных. Может, Йоршу и Ардуину было позволено выйти за врата смерти, чтобы поприветствовать существо, в жилах которого текла кровь эльфов, орков и людей.
Она увидела на сундуке приготовленные Парцией льняные распашонки: для Йорша — вышитые голубым, для Ардуина — зеленым. На них лежали деревянные волчок и лошадка, которые сделал для Эрброу Соларио. Розальба улыбнулась великодушию дочери, подарившей свои игрушки братикам, и спросила у малышки, где ее лодочка и кукла: лишь сейчас она заметила, что уже давно не видела их у Эрброу.
— Босе нету, — ответила та, разводя ручками.
Розальба огорчилась.
Эти игрушки сделали для нее родители, и Йорш принес их ей, подобрав на развалинах ее дома. Сердце Роби всегда переполнялось нежностью при виде того, как Эрброу играет с лодочкой и куклой.
— У тебя их больше нет? Ты их потеряла? О нет… — не смогла удержаться она.
Но сразу же пожалела о своих словах. Какое дело ей было до игрушек! Главное — это ее дети. Этой ночью, наполненной нежностью, она не хотела, чтобы Эрброу расстраивалась оттого, что потеряла куклу и лодочку, пусть даже это было все, что осталось от детства самой Роби. Дети рассеянны — это нормально. Судьба всех игрушек — быть потерянными, сломанными, забытыми.
Но Эрброу нисколько не смутилась и совсем не расстроилась.
— Аккайл, — безмятежно объяснила она.
— Ранкстрайл? Ты отдала их капитану Ранкстрайлу? — в недоумении переспросила Розальба. — Лодочку и куклу? Капитану?
— Аккайл, Аоа. Деки, — объяснила подробнее Эрброу, вновь разводя ручками, как кто-то, кто объясняет и без того понятные вещи.
— Ранкстрайл и Аврора, детки? Ты подарила их Ранкстрайлу и Авроре для их будущих детей?
Эрброу кивнула и, зевая, потянулась. Розальба расхохоталась. Впервые после того, как она потеряла Йорша, Роби слышала звук собственного смеха.
— Молодец, дочка, отличная мысль! Значит, мы уже сделали им свадебный подарок, да?
Она говорила уже сама с собой. Голубые глаза Эрброу были закрыты, девочка спокойно посапывала во сне. Длинный путь нежности, пройденный куклой и лодочкой, не завершался: теперь они должны были достаться детям Авроры и капитана.
— Действительно, отличная идея, — тихонько добавила Розальба, обращаясь к спящей девочке. — Мы первыми сделали им подарок и произвели тем самым хорошее впечатление; к тому же мы еще дешево отделались, ведь в этой земле, истощенной тридцатью годами правления Судьи-администратора и месяцем осады орков, золотом да серебром лучше не разбрасываться.
Вдруг она с ужасом вспомнила, что прокляла Аврору.
Эта мысль убила ее радость, как град и холод убивают первые апрельские цветы.
Розальба никогда не молилась.
Ни разу в своей жизни она не просила о чем-то богов.
Если они ничего не могли сделать, то не стоило тратить время на молитвы. Если же, будучи всесильными, они допускали страдание, нищету и произвол, попранную справедливость и преданную невинность, то она тем более предпочла бы скорее спуститься в преисподнюю, чем молиться таким богам. Она не молилась, когда казнили ее родителей. Она не молилась перед смертью Йорша. Она никогда не молилась о том, чтобы ее дети родились здоровыми, считая это нечестным по отношению к женщинам, которые не сделали никому ничего плохого, но дети которых родились калеками телом или разумом. За всю свою жизнь Роби не произнесла ни слова молитвы.
