Последнее предупреждение - Паттерсон Джеймс (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
— Да… видать, трудновато тебе приходилось, — сочувственно качает головой Клык, а мои глаза расширяются все больше и больше.
— Макс? — Мелани протягивает мне пакет с молоком. — Молока хочешь?
— Какое, к черту, молоко? — автоматически вырывается у меня. — Ой, извините… Я хотела сказать, нет, спасибо. Может, Газзи хочет — он молоко любит.
— А тебе сколько лет? — спрашивает Бриджит Клыка.
Я чуть не подавилась своей картофелиной.
— Думаю, четырнадцать. Никто из нас своего дня рождения точно не знает. Но нам кажется, что Макс, Игги и мне — примерно четырнадцать.
— А ты старше выглядишь, — пробормотала Бриджит.
Не в силах сносить это ни минутой дольше, вскакиваю на ноги. Пулей вылетаю за дверь, ухитрившись на ходу из себя выдавить:
— Мне не хватает воздуха. Пойду подышу.
Все удивленно уставились на мои лихорадочные телодвижения, и тринадцать пар глаз, включая Тотала и Акелу, не отрываются от меня до тех пор, пока я не скрываюсь из виду, выскочив по трапу на палубу.
— Макс, что случилось? — кричит мне вдогонку Сью-Энн.
Но я ее игнорирую. Несусь по палубе, дрожащей у меня под ногами от работающих внизу моторов. Едва не врезавшись в перила, в последний момент вскакиваю на узкий стальной парапет и прыгаю. В метре от воды раскрываю крылья. Отчаянно работая ими — вверх-вниз, вверх-вниз — уношусь в холодное ночное небо. Десять-двадцать секунд, и «Венди К» превращается в крошечную точку с белым завитком пара на черной поверхности океана. Становится легче. По крайней мере, хоть дышать можно.
Макс, Макс, послушай. Что происходит? В кои веки раз голос внутри моей головы — мой собственный внутренний голос. Но я себе не отвечаю. Только ловлю потоки воздуха и, оседлав их, качу на автопилоте. Глубоко дышу и думаю про глобальное потепление и про то, что делают ученые, про Клыка и Бриджит, про Клыка и про меня, про меня и про стаю.
Я даже совсем потеряла бдительность. Почти совсем.
Где-то с месяц назад мама сделала мне операцию (Она ветеринар. Согласитесь, очень уместная профессия для мамы человека-птицы). И вынула у меня из руки вживленный туда в детстве чип отслеживания. Обезумев от анестезии, я наболтала Клыку всякой ерунды. Он после этой ерундой мне пару раз в нос тыкал. Потом пару раз поцеловал. Убей меня Бог, не пойму, к чему он клонил. У меня от всего этого голова шла кругом: с одной стороны, хотелось дать волю своим эмоциям, будь что будет. Пусть бы все шло, как идет, а там видно будет. С другой — всего боюсь: с ним плохо, а без него еще хуже.
А он теперь еще строит глазки этой ученой докторше, которая на семь лет его старше.
И еще кое-что всплыло в моем сознании, пока я устало, все сокращающимися кругами возвращалась вниз, на корабль: Клык никогда, ни разу не сказал мне того, что я наговорила ему под наркозом.
34
Когда я вернулась на корабль, на палубе меня ждали все семеро ученых. У троих в руках зажаты наведенные на меня бинокли ночного наблюдения. Короткая пробежка, и я торможу на корме. Подхожу к ним. Крылья пока остывают и еще раскрыты.
— Что случилось? — спрашиваю со внезапно сжавшимся от недоброго предчувствия сердцем.
Без меня что-то произошло? Корабль атаковали? Стая? Кто-то заболел? Ранен? Я вроде старалась не выпускать их из виду, но так ушла в мысли о своей мыльной опере, что вполне могла не заметить даже выпрыгнувшего из воды на корабль громадного кита-убийцу.
— Мы просто… смотрели, — спокойно объясняет Поль Карей.
— Я вас спрашиваю, со стаей все в порядке?
— Да ничего не случилось, успокойся. Просто мы никогда не видели, чтобы кто-то летал.
— Еще бы, конечно, не видели.
— А это… приятно? — любопытствует Мелани.
Опять они пристают со своими вопросами. Еще немного и опять нос не в свои дела сунут. Я уже насторожилась и готова ощетиниться, но пока способна ответить им по-человечески:
— Очень. Лучше, чем летать, ничего в жизни нет.
Может, это, конечно, только в нашей жизни. Но мне и думать не приходится, у нас сильно ограниченное поле для сравнения: расти в собачьей конуре, подвергаться кошмарным экспериментам, удирать от погонь, быть атакованными всюду, куда не приткнешься.
— Хотела бы я… — Бриджит остановилась на полуслове и покачала головой.
— Что?
Она сильно смутилась.
— Я зоолог, как Поль. Я здесь изучаю животный мир Южного полюса. Как ученый я ужасно хочу задать тебе сотню вопросов, чтобы понять, что отличает тебя от человека. Но как человек я понимаю, как тяжело тебе будет эти вопросы слышать, не говоря о том, чтобы на них отвечать.
Я прикусила язык, чтоб не нахамить и не сказать ей что-нибудь вроде: «Почему бы тебе не спросить Клыка?»
А она, между тем, продолжает:
— Ты человек, разумный, смелый, глубоко чувствующий. Я не могу спросить птицу, что она чувствует в полете. А тебя могу. Но сам факт того, что ты можешь ответить, проанализировать свои чувства, означает, что мои вопросы будут ужасно бестактны, что я могу причинить ими боль. Так что ты прости меня заранее, а я постараюсь попридержать свое естественнонаучное любопытство.
— Желаю успеха, — усмехается Поль. — Коли ты ученый, любопытство у тебя в крови. Сомневаюсь, что его «попридержать» можно. У таких, как ты, оно все равно прорвется, придерживай его или нет.
Бриджит кивает, но по глазам видно: ей стыдно.
С такими людьми я еще не встречалась. Ученые, с которыми нас до сих пор сводила жизнь, все хотели засадить нас в клетки и понавтыкать в нас иголок. А эти, хотя и нисколько не менее любопытны, чем остальные, — совсем другие. С любопытством у них соседствует уважение к нам, они признают в каждом из нас человека и знают, что у нас, как у каждого, есть своя больная мозоль. По крайней мере, пока… Интересно, как долго это продлится?
— Я пошла в трюм, — коротко бросаю я Бриджит и направляюсь к кормовому трапу. (Заметь, мой внимательный читатель, я уже и словечки морские подцепила: «трап», «корма».)
Едва занеся ногу на первую ступеньку — лестницы здесь, надо сказать, все крутые, а ступеньки узкие, — замечаю, что Клык поджидает меня внизу.
— Что с тобой происходит? Унеслась как ошпаренная…
Он что, думает, я ему все сейчас как на духу выложу? Держи карман шире!
— Подышать захотелось, — я стараюсь протиснуться мимо него. Но он берет меня за обе руки и не дает двинуться с места. Начинать драку неохота. Поэтому я спускаю на тормозах.
— А ну говори, чего ты с ума сходишь, — он наклонился ко мне вплотную и чуть не упирается в меня лбом.
— Кто тебе сказал? Говорю же, ничего не происходит. Отстань от меня, пожалуйста.
Уж кому-кому, а Клыку пора помнить про мое упрямство.
— Макс, если бы ты мне что-нибудь объяснила…
— Что мне тебе объяснять? Про нас? Какое такое «нас», когда ты гоняешься за каждой юбкой?! — идиотка, что я такое опять ему смолола? Глаза у Клыка расширились. Какого хрена я себя выдала! К тому же Бриджит Двайер не носит юбки.
Вырываю от него руки и чувствую, что щеки у меня пылают. Мне тошно, и в голове у меня полная неразбериха. Самое любимое мое состояние.
— Макс, ты не права. — Голос у Клыка низкий и теплый, такой, от которого у меня всегда бегают мурашки. — «Ты и я», «мы», «нас» — это прочно и нерушимо, что бы ты ни думала и ни говорила.
С силой его оттолкнув, протискиваюсь мимо него и стараюсь не побежать в комнату, которую мы делим с Надж и Ангелом.
35
— Макс!
Только я переступила порог, на меня набросились взбудораженные крылатые дети. Игги и Газзи сидят на моей банке. Кроме меня и Клыка, все в сборе. Наша кабина точно бурлит энергией — хоть моторы к ней подсоединяй.
— Ну что вам? — стараюсь унять свои разгулявшиеся нервы.
— Макс, — елозит на месте Надж. — Здесь классно! Это лучше, чем ходить в школу. И уж точно лучше, чем вечно удирать от кого-то. И есть чем заняться, и занятие это интересное, и защитить нас есть кому, кормят, крыша над головой есть. Все вместе. Одним словом, здесь клево.
