Многоэтажная планета - Суханова Наталья Алексеевна (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
— Метаморфоз.
— Вот именно — изменение формы. Не мифический метаморфоз, когда в сказках и мифах повествуется о превращении людей в животных или превращениях одних животных в других. А самый обыкновенный метаморфоз…
— …жуков, бабочек…
— Вот именно тот метаморфоз, когда начинает свою жизнь насекомое, скажем, червячком, личинкой, и часто очень свирепой — не зря Кэрби и Спенс уподобили личинку змее, — затем переходит в стадию куколки…
— Я знаю.
— …а затем переходит во взрослое состояние, становится мухой, бабочкой и тому подобное…
— Но я все это знаю! — воскликнула Аня. — Какое это имеет отношение к моей бабушке?
Она все не могла преодолеть нетерпения.
— Слушай внимательно, старушка! А если не умеешь, то хотя бы не задавай вопросов. Так вот, на стадии куколки природа, сотворившая червячка-личинку, как бы сминает сделанное ею, разминает тесто, чтобы слепить существо заново, по-новому. Разрушаются органы, разрушаются ткани. У таких насекомых, как мухи, в первые дни существования куколки внутри только жидкая кашица. Она — как мешочек с джемом. И только потом из этой кашицы начинают образовываться новые органы…
— Вы словно лекцию мне читаете! Ой, простите, я слушаю!
— …совершенно новые органы! Идет сборка практически нового организма из старого сырья. Ну, как если бы переплавили токарный станок, а потом из этого металла сделали автомобиль. А почему? Как это происходит? Скажем, переплавкой руководят люди. И новую машину они делают по чертежам. А вот чертежи любого животного, и человека тоже, находятся в его клетках… Не перебивай, Аня, я все это к делу говорю. Команда к построению дается гормонами — химически активными веществами.
— Гормоны, феромоны, телергоны — я знаю, это приказы.
— С самого начала в теле личинки есть так называемые имагинальные диски, а попросту говоря — скопления клеток, из которых потом разовьется взрослая бабочка или жук, или муха. Эти клетки хранят чертежи взрослого насекомого, но пока не отдан приказ гормонами, детские ткани не разрушаются, взрослые органы не строятся.
— Вы… вы хотите сказать, что бабушка была разрушена и создана заново? Да? Это вы хотите сказать?
— Да, старушка.
— Но… Но ведь у этих личинок заранее есть, как вы сами только что сказали, имагинальные диски! А что же было у мертвой бабушки?
— В мертвом теле есть еще масса жизнеспособных клеток. А ведь каждая из триллионов клеток нашего тела содержит же план тела, что и первая клетка, из которой развился взрослый человек. Пойми, в принципе из любой твоей клетки можно получить снова тебя. Потому что в ней, в этой клетке, полный набор чертежей твоей особи, те же сорок шесть хромосом, которые дали тебе жизнь. На Земле еще до нашего отлета эмбриологи разделяли клетки зародыша лягушки, и каждая клетка вырастала в самостоятельный организм, причем все они были совершенно одинаковы. Итак, в принципе из любой твоей клетки можно получить новую Аню. Из любой-клетки моей — нового Михеича. Из любой еще не отмершей клетки Матильды Васильевны могла возникнуть новая Матильда Васильевна.
— Из младенца вырастает ребенок, а из ребенка — взрослый человек по приказу гормонов. Но у старых людей таких гормонов нет, как нет их и у старых насекомых!
— На Земле, старушка, на Земле! Но мы ведь не знаем, что происходит с животными на Флюидусе. Помнишь, ты сама мне напоминала, что на батискафе, из которого исчезло тело Бабоныки, нашли следы дефилиппуса. Возможно, дефилиппус вбрызнул в еще жизнеспособные клетки тела гормон, одновременно разрушающий ткани и создающий их заново… Кстати оказать, и такие опыты, пока еще с малым успехом, делаются на Земле. Сказка о мертвой и живой воде — ведь это, в сущности, сказка о гормонах.
— Знаете, я как будто сплю!
— Ты сказала: имагинальные диски. Если бы Матильда Васильевна обладала имагинальными дисками насекомого дефилиппуса, из нее бы дефилиппус и получился. Но у нее были только клетки, в которых закодирована она сама, Матильда Васильевна…
— Почему же тогда ствол родил ее не младенцем, а подростком, почти девушкой? Почему она родилась совершенно бесцветная? И с мягкими костями?
— Ответ, по-видимому, содержится в самом твоем вопросе. Заново ее вырастил ствол Флюидуса, а не женщина земная. Вырастил на свой лад. Команда была, вероятнее всего, отдана гормонами дефилиппуса. Оплывок и гормоны, феромоны дефилиппуса строили, воссоздавали ее на свой флюидусовский лад…
— Почему же вы до сих пор молчали?
— Потому что все это пока предположения. Каждый день дает проверку этой гипотезе. И, честно оказать, с каждым днем эта гипотеза представляется мне все более истинной.
— Это… эта… она будет понимать, соображать, разговаривать?
— Мозг у нее, во всяком случае, есть…
— Кто же она мне теперь? Бабушка? Сестра?
— Ну это, по-моему, не самый существенный из вопросов.
Аня сидела, прикрыв глаза, свыкаясь с услышанным. Все это было так невероятно, что она не знала, радоваться ей или скорбеть.
— Я буду называть ее Матильдой, — сказала она, поднимаясь.
В рассказе Михеича история с возрождением, обновлением, созданием заново Матильды Васильевны выглядела более или менее понятно, просто, как всегда это бывает в кратко описанной гипотезе. Но для ученых здесь было так много вопросов, так много загадочных, темных мест, что они, будь на то силы, работали бы, кажется, день и ночь.
Если бы хоть один дефилиппус оказался им доступен! Один-единственный! Но дефилиппусы куда-то совсем пропали. Может, их стало меньше, а может быть, они стали осторожнее. Ни одного дефилиппуса не удалось засечь за последнее время.
Над Бабушкиным оплывком работали все — приходилось устанавливать очередь. Сейчас он был «молчалив» и, по-видимому, мертв, этот оплывок. Но были остатки «кокона» юной Матильды. Оставалась сама яма, дыра, сужавшаяся понемногу.
— Здесь тигель был невообразимый, — сказал Володин, хмыкнув почтительно, когда обнаружили остатки почти совсем распавшегося гермошлема.
— Не копался бы — вырастили бы тебе, может быть, новый скафандр, — откликнулся шуткой Козмиди.
— Увы, в молекуле гермошлема не заложен план скафандра!
— В жизни не видел ничего интереснее оплывков!
— И загадочнее!
— Как, однако, мы привыкли земные загадки загадками не считать, а замечать только те, с которыми сталкиваемся на других планетах!
«Вот так бы и Фима сказал», — подумала Аня.
— Что же такое оплывки? — вопрошал, расширив глаза, Маазик. — Нечто вроде наростов на растениях, вызываемых паразитами, представляющих для этих паразитов обитель, колыбель, защиту? Возможно, дефилиппусы как раз и образуют оплывки?
— Почему бы не назвать оплывки маазиками? — вставил Козмиди.
Но Маазик даже не улыбнулся и даже не слышал, наверное. Он продолжал:
— А что, если оплывки — это просто покоящиеся формы дефилиппусов, нечто вроде панцирной фазы, способной переносить высушивание и вымораживание, яды и радиацию?
— Ну тогда уж, — оказал Козмиди, — это может быть и чем-то вроде твердых оболочек куколок…
— …к тому же напрочно сросшиеся со стволом.
— А я считаю, — сказала Заряна, — это скорее «электронные мамки», а сами импульсы — некие биологические часы, которые сообразуют свой ход с изменением «плода». Перед закладкой куколки оплывки раскрываются по определенному сигналу.
— Сезам, откройся!
— Именно! Этот сигнал известен одному лишь дефилиппусу. Когда же куколка созрела, срабатывают биологические часы, «электронная мамка» — и оплывок снова раскрывается.
— Как выскакивает кукушка при бое часов.
— Именно.
Импульсы Бабушкина оплывка были записаны от начала и до конца. Их воспроизвели у других оплывков. Увы, они и не подумали раскрыться. Возможно, «чужим» или же внешним сигналам оплывки не подчинялись. Могло быть и так, что запись или же воспроизведенные импульсы были грубыми. И, наконец, нельзя было исключить, что какой-то оттенок их не был замечен и воспроизведен.
