Заколдованные леса - Тутуола Амос (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT, .FB2) 📗

Но вот к двум часам по дневному времени он приехал в одно небольшое селение, спрыгнул на землю у просторного дома, где жил самый главный в селении дух, и скрылся за дверью для обычного празднества, а минут через десять из этого дома вышел ужасающего вида слуга, который умел говорить только носом, а живот свисал у него по бокам на бедра, и он принес мне лошадиную пищу — охапку листьев да пригоршню сорго. В лошадь я превратился только по виду, но мне слишком долго пришлось голодать — с тех пор, как меня накормил Медный дух, — поэтому пригоршню сорго я съел, хотя никогда его раньше не пробовал, а листья все-таки прожевать не смог. Тогда еще один жуткий слуга, у которого рот выходил на затылок, принес мне ведро известковой мочи, а я был привязан к забору на солнцепеке, и жажда замучила меня до безумия, и я безумно отхлебнул из ведра и потом три часа не мог отплеваться. Но самая суровая кара на солнцепеке была мне от множества малолетних духов, которые карабкались на меня, как на дерево, потому что никогда не видели лошадь.

В восемь часов по вечернему времени хозяин вышел из дома на улицу и, когда все духи меня осмотрели, взвалил мне на спину полученные дары, а сам, как обычно, уселся в седло. Но к этому времени стало темно, так что я беспрестанно заходил в тупики или натыкался лбом на деревья, и нам удалось добраться до города только за полночь, или около часа. А вдобавок ко всему хозяин, по пьяности, не сумел возвратить мне мой прежний вид, и прислужники решили привязать меня к пню. Они привязали меня к пню и ушли, а я, как лошадь без человеческих рук, остался у пня на съедение комарам, потому что мне нечем было их отгонять. В общем, я не спал всю ночь напролет, и хозяин сумел превратить меня в человека только на следующее утро — когда проспался.

Потом он принес мне зловонной пищи, но я не смог наесться по-настоящему — чтобы до сытости и полного удовольствия, — а только немного подкрепил свои силы. Едва я успел подкрепить свои силы, как сделался по хозяевой воле верблюдом, а хозяйские сыновья приступили к перевозкам тяжелых грузов на дальние расстояния: от двадцати пяти до пятидесяти миль. Вскоре остальные Смрадные духи тоже распознали меня как транспорт, и мне пришлось трудиться вовсю: хозяин сдавал меня духам в аренду, и утром я увозил их грузы из города, а вечером возвращался с грузами в город, и вечерние грузы были самые тяжкие. А когда узналось, что за дневное время мне не под силу обслужить их всех, они решили меня разделить, и вот одних я обслуживал днем, а других — ночью, без всякого отдыха. Так меня сделали круглосуточным грузовозом, или всеобщим транспортным средством, и я не ведал ни минуты покоя, пока работал на Смрадных духов.

Тем временем обо мне повсеместно прослышали разные духи из других городов, и, чтобы увидеть меня в виде лошади, они решили созвать совещание — духи вообще любители совещаний, — и мой хозяин получил приглашение приехать в тот город, где намечено совещаться, потому что его ожидали на лошади. Хозяин радостно согласился приехать, но для этого он должен был превратить меня в лошадь — на верблюде возят грузы, а не людей, — и вот, чтобы снова превратить меня в лошадь, он для начала превратил меня в человека, а сам отправился домой за уздечкой. Он, значит, превратил меня в человека и отлучился, но во время превращения мне удалось подсмотреть, где у него хранятся некоторые джу-джу, и, когда ему пришлось отправится за уздечкой, я быстренько утаил их, или присвоил, чтобы он не смог превратить меня в лошадь. Бог был так добр, что хозяин забыл, где у него хранятся эти джу-джу: он думал, что положил их в карман штанов, которые сотканы из насекомых существ, а подвязаны змеем Боа-констриктор, — он ведь решил превратить меня в лошадь не возле дома, а на высокой горе, милях в шести от Седьмого города, чтобы оттуда уж ехать на совещание духов по королевскому рангу, или верхом.

Вышел он, значит, с уздечкой из дома и сунул меня в охотничью торбу, которая висела у него на плече как обязательная королевская униформа, — Смрадные короли без торбы не путешествуют. Сначала он шел по лесу пешком, а я свисал в его торбе к земле, но когда он взошел на вершину горы, то сразу присел по нужному делу, а я стал думать, как бы спастись, и вспомнил, что его джу-джу у меня. Как только мне вспомнилось, что джу-джу у меня, я мигом выпрыгнул из торбы на землю и во все свои силы ринулся к лесу, а он вскочил от нужного дела и погнался за мной и завопил на бегу:

— Ой! Телесное существо удирает! Как же мне его поймать, ой-ой-ой, потому что в тот город, где намечено совещание, меня просили явиться верхом! Если б я знал, что такое случится, я бы заранее превратил его в лошадь, но, если ему не удастся сбежать, я превращу его в лошадь навек, чтобы отучить от злостных побегов, да только как же мне его изловить?!?

С этими криками он мчался за мной, а я убегал и приговаривал так:

— Ой! Как же мне от него спастись, потому что, если я не смогу убежать, он превратит меня в лошадь навек и мне никто не поможет добраться до отчего дома, где живут мои родичи! Ой-ой-ой, как же мне от него спастись?!?

Но духи, а Смрадные духи особенно, бегают быстрее телесных существ, и, когда он приблизился ко мне донельзя — мне ведь нельзя было ему попадаться, — или на расстояние вытянутой руки, я без раздумий применил джу-джу, утаенные возле хозяйского дома, и сразу же превратился в корову с рогами, а если бы у меня было время подумать, я сообразил бы, что те джу-джу, которые превращали меня в человека, хозяин всегда носил при себе. Конечно же, как только я превратился в корову, у меня появились новые силы, и я помчался быстрей, чем хозяин, и вскоре мне удалось от него сбежать, но тут вдруг из чащи выпрыгнул лев, и я понесся быстрее быстрого, потому что лев охотился за добычей и решил добыть меня на обед как корову и гнался за мной примерно две мили, пока не загнал меня к Скотоводческим духам, у которых когда-то пропала корова. Лев испугался их устрашающих воплей и удрал с ответным рычаньем в чащобу, а я остался на поляне с коровами. И меня как корову загнали в стадо.

Скотоводческие духи потеряли корову и думали, что она скиталась по чащам, а я хоть и был человеком из города, но выглядел как выгнанная из чащи корова.

Пока я жил среди домашних коров, меня считали одичалой коровой и наказывали двойными коровьими карами, как если бы я был упрямой коровой. На ночь нас запирали в скотном дворе, чтобы коровам не удалось разбежаться, но коровы-то не люди, а Домашний скот и к тому же гораздо сильнее людей, и они бодали меня под бока или лягали костяными копытами, так что я часто падал на землю, думая, что меня непременно убьют или, еще хуже, продадут мяснику и он забьет меня как корову на мясо. А коровы копытили меня и лягали, чтобы я поступал по коровьим обычаям. Они никогда не уставали жевать да еще и мычали страшными голосами, а если ночью начинался дождь, то им это было в особое развлечение, и они от радости взбрыкивали на месте или скакали взад-вперед по двору, потому что он был огороженный, но без крыши.

А утром пастух из Скотоводческих духов выгонял нас всех на дикое пастбище, и коровы тотчас же по нему разбредались и жадно жевали на солнцепеке траву, а я валился под солнцем на землю, потому что был превращенной коровой и не мог, как они, питаться травой. Хорошо, что хоть по дороге на дикое пастбище мы переходили вброд ручеек, и я пил воду для утоления жажды — утром и вечером — вместо еды. Я не мог объяснить Скотоводческим духам, что я не корова, а попросту превращенный, но всячески показывал, что я человек, — особенно когда они жарили ямс, — подходил и слизывал упавшие крошки, если духи нечаянно их роняли, а когда они начинали какой-нибудь спор, то я кивал или качал головой, чтобы они видели, кто из них прав.

Но едва они заметили, что я слизываю крошки, а если нет крошек, то лежу на траве или стою у костра с указаньями, кто из них прав, а кто ошибается, как начали гонять меня кнутами вдоль пастбища, будто одичалую корову из чащи, и мне было некуда деться от их кнутов, но вести себя по-коровьи я все равно был не в силах. А пастухи хотели, чтоб я вел себя по-коровьи, — может, кнутами они меня образумят и я примусь пастись, как корова, — но, увидев, что я и под кнутами не образумился, они решили, что я заболел.