Год тысяча шестьсот… - Михеев Михаил Петрович (читать книги онлайн .TXT) 📗
— Клим, опять?
— Ладно, не цепляйся. Мой бог ничем не хуже твоих чертей и дьяволов, которые так и скачут с твоего языка… Не хочется мне тебя одну отпускать. Может, не ходить?
— А письмо?
— Письмо и Дубок может отнести.
— Дубок там растеряется, сделает что-нибудь не так. Или письмо отдаст не тому, кому нужно. Дело, как я понимаю, королевское, серьезное. С печатями. Да и что ты беспокоишься, я с Дубком пойду, не одна. Меня здесь никто не знает. А я настоящий флибустьерский город погляжу. На этих самых, флибустьеров посмотрю, сколько я о них читала. В кино видела…
— Здесь не кино. Ты взгляни, что там на берегу!
— А что? Народу не больше, чем на пляже в Сочи в хороший день.
— Смотря какого народу У черноморского пляжника все оружие авторучка да расческа. А здесь? Без ножа и без пистолета никто и не показывается. И пьяные. Слышишь — поют?
— Чего им еще делать, Клим? У нас на курортах тоже не толкуют о квантовой механике. Тоже поют: «шумел камыш», например. А здесь что-нибудь вроде: «пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо! и бутылка рому!» Чем хуже? Чего им не петь, болтались-болтались в море…
— Убивали, грабили.
— Не без этого. Они другого ничего больше делать не умеют. Их же ничему не учили. Тут на все твое Карибское море простой школы-семилетки ни одной нет. Вот и занимаются, чем умеют.
— Рабами приторговывают…
— Приторговывают, черти! А сейчас решили отдохнуть. Посидеть с товарищами, погулять. Нужно куда-то девать свои гульдены, гинеи и пиастры, раз они в кармане есть. Вот и гуляют. Выпьют как следует. Женщины, опять же… Клим, ну что ты на меня уставился. Ведь это же все мужики, черт побери!
Клим задумчиво разглядывал Нику.
— Лихие у тебя были предки все-таки.
— Что, опять не так сказала?
— Да нет, все так… Давай, иди, наряжайся. Камзол надень попросторнее. Шляпу пошире, на глаза. Ну и вообще…
— Чего, вообще?
— Чтобы не заметно было, что ты женщина, поняла?
— Это-то я поняла. Только жарко будет в камзоле.
— Ничего — потерпишь. А то боюсь, как бы тебе там холодно не стало. По-моему, ты все еще плохо представляешь себе береговую обстановку. Да так… не успеешь оглянуться, как очутишься где-нибудь в притоне.
— В гареме? Как Мария в «Бахчисарайском фонтане»? Как интересно!
— Ладно, не улыбайся. Гарем — это еще ничего… Дубок!
— Вот он я.
Для Дубка Клим позаимствовал старую одежду капитана Кихоса, отпоров манжеты и кружева, чтобы слуга молодого господина не выглядел слишком уж нарядно. На пояс Дубок привесил внушительный абордажный тесак, за пояс заткнул два пистолета, из запасов того же капитана. Пистолеты были заряжены, их кремневые замки работали исправно, что Клим сам и проверил, выстрелив на корме в доску. Хотя он попал не туда, куда целился, но дыру в доске пуля оставила изрядную.
«Если стрелять не далее пяти шагов, то на пистолет рассчитывать можно!» — заключил он.
— Ты там за сестрой поглядывай, Дубок. Как бы она задираться с кем не стала или еще что. Она у меня страсть какая занозистая.
Дубок только ухмыльнулся, решив, что с ним шутят.
— Да, да, Дубок! — настаивал Клим. — Ты не смотри, что она такая блоха, ты ее еще в деле не видел. Чтобы она там, не дай бог, в какую драку не ввязалась. Как ухватится за шпагу, так ты ее тащи, куда подальше.
— Это как? — не понял Дубок. — А если не послушает?
— А ты ее не очень спрашивай. Как если бы она, скажем, твоя дочь?
— Ну тогда бы за косу!
— Вот косы у нее нет.
— Так за подол.
— Подола, как видишь, тоже нет, — мода не та. Скажи, ты в походах турчанок там не воровал?
— Всяко было…
— Вот и здесь, как она за шпагу, ты хватай ее поперек в охапку и волоки прочь. Кланяйся, извиняйся, скажи: молодой господин выпил лишнее, не соображает…
— Клим! — вспыхнула Ника.
— Ладно, ладно… Ты верхние пуговицы у камзола не застегивай, видишь, еле сходятся. Господи, когда ты у меня понимать начнешь?
— Понимаю я, Клим.
— Ну-ка, повернись. С заду… со спины то есть, ничего — фигура выручает. Вот — письмо. Пока я его Дубку передам, еще потеряешь. Ты, Дубок, куда положишь?
— За рубаху.
— Не выпадет?
— Куда же. Рубаха, смотри, в штаны… виноват, боярышня… за пояс заправлена.
Со шпагой Ника расстаться, конечно, не пожелала. Клим подобрал подходящие ножны и перевязь через плечо. С борта спустили одноместный ялик. Дубок сел на весла. Ника оттолкнулась от «Санты», помахала Климу. «Не беспокойся, все будет хорошо!»
Проводив Нику и беспокоясь за нее, Клим все же не мог не признать, что в окружающую обстановку она, с ее бесшабашной и смелой решительностью, вписывается куда лучше, чем он со своим мирно-гуманитарным происхождением и таким же поведением. И не то, чтобы он считал себя неспособным при необходимости на решительный жест. Однако он ни на секунду не забывал, что благополучное окончание их фантастического приключения зависит от его расчетливой находчивости. Окружающий мир был предельно суров и жесток, все конфликты здесь разрешались так же жестоко и незамедлительно, и нужно быть всегда готовым к любой неожиданности. Иллюзорность бытия не защищала их, как он уже убедился, ни от совершенно реальных травм и увечий, ни от смерти…
Он взглянул в сторону входа в гавань. «Аркебузы» все еще не было.
2
Лодок по гавани сновало множество, и никто не обращал внимания на маленький ялик. Дубок то и дело озирался по сторонам, увертываясь от ударов чужих весел. Наконец он совсем перестал грести и оглянулся на лодочную пристань — длинную набережную, выложенную белым ракушечником.
Лодки у пристани стояли в несколько рядов. Тут же на набережной лежали ободранные бараньи туши, груды бананов, апельсинов и ананасов. Лодочники, грузчики, матросы всех национальностей и мастей грузили в лодки, выгружали из них мешки, ящики и корзины. Все толкались, ссорились, разговаривали и ругались на десятке языков.
Классически великорусским жестом — как отметила Ника — Дубок сдвинул на нос свою испанскую шляпу и поскреб пятерней в затылке.
— Лодок-то, а? Вот — ты, что делается… Не просунуться нам здесь, боярышня!
— Ты меня еще при народе боярышней назови.
— Так я же по-русски, а по-нашему здесь никто, поди, и не толмачит. Азиаты!..
— Азиаты? — восхитилась Ника. — Скажи, какой европеец.
С проходившей лодки сильно плеснули веслом. Дубок крякнул досадливо, отряхивая свои плисовые штаны. Тяжелый груженый четырехвесельный баркас надвинулся на ялик, чуть не перевернув его. Стоявший на носу баркаса толстый мужчина с золотой серьгой в ухе, что-то заорал на Дубка. Ника, не сказав ни слова, выдернула шпагу и наотмашь хлестнула толстяка по ногам. Тот подскочил, зашипел яростно, однако крикнул гребцам, те притабанили и пропустили ялик.
— В сторонку придется! — заявил Дубок. Вон туда, к камешкам. И народу там помене, да и лодку есть где приютить.
Им пришлось спуститься почти на километр от пристани. Дубок выдернул на пологий песчаный берег ялик, оттащил подальше, за береговые камни, и перевернул. Подсунул под него весла. В полусотне шагов от берега поднимались вверх мощные, позеленевшие внизу стены форта с квадратными бойницами, из которых выглядывали на рейд черные стволы пушек.
Дубок огляделся вокруг.
— Не надежно! — заключил он. — Мальчишня вон бродит, такая шустрая. Уведут ялик, как есть уведут.
— Оставайся здесь, карауль.
— Что вы, боярышня…
— Опять?
— Да как я могу вас одну отпустить? Ваш братец, что наказывал? А если с вами что дорогой случится?
— Что со мной случится?
— Вдруг напугает кто.
— Так уж меня и напугают.
— А вы не храбритесь, он правильно говорил. Мешок на голову, и ваша шпага ни при чем. Охнуть не успеете.
— Приходилось, что ли, мешок-то на голову?
— Приходилось там или не приходилось… А только народ здесь, поглядите сами: разбойник на разбойнике. Нет, пропади он ялик, а одну вас не отпущу.
