Топот шахматных лошадок - Крапивин Владислав Петрович (читать книги онлайн полностью TXT) 📗
Насчет бантика профессор приплел просто так, ради стихотворного размера. На самом деле никакого бантика Луиза не носила, ей и без него хватало изящества.
Нехитрое песнопение, а также мурлыканье Луизы постепенно освобождали профессора от уныния. Он философски говорил себе, что всех тайн мироздания все равно не познать, освобождал из-под кошки руку, надевал очки и шел на кухню готовить ужин: картофельное пюре с поджаренными кусочками сосисок. Это было любимое блюдо Луизы.
Готовить всегда приходилось самому. Георгина Мефодьевна была, по словам профессора, "чудная женщина, но как хозяйка – абсолютный нуль". И не мудрено! Мадам Рекордарская заведовала кафедрой внеорбитальной лингвистики, где разрабатывались лексиконы для общения с пришельцами с иных звезд.
Считается, что контактов с такими пришельцами еще не было, но это лишь потому, что власти всех государств ужасно любят засекречивать подобные факты. На самом деле контакты бывали и даже неоднократные, с культурным обменом. Сотрудница кафедры Настенька Кандаурова, например, перевела в прошлом году поэму одного стихотворца с пятой планеты звезды Юриктумба Аш-пять. Автора звали Иохохоинса Ки, а поэма называлась "О ты, о ты, о ты-ы… Опять дрожат кусты". В оригинале она звучала, как визг бензиновой пилы, а в переводе вполне приемлемо:
Дело в том, что влюбленные на той планете часто растекаются цветными лужицами, а крокодилы там – добродушные разумные существа и несут пастушью службу… К сожалению, опубликовать поэму нельзя, пока не снят гриф секретности.
Но это так, к слову…
А профессор готовил ужин. Поджарив сосиски и пюре, он шел будить Луизу, но у дивана останавливался в нерешительности: очень уж сладко спала его любимица. Кончик хвоста у нее тихо подрагивал. Валерий Эдуардович понимал, что подрагивание это не спроста: очевидно, если не вся Луизина душа, то какая-то часть души (или сознания, или чего-то там еще) сейчас бродит в иных пространствах. Там свои миры, свои законы, своя жизнь, причем в этой жизни Луиза чувствует себя как дома.
О том, что Луиза умеет проникать в многомерные области, профессор догадывался уже давно (подсказывала интуиция). А недавно убедился воочию.
Это случилось в конце мая. Профессор у себя в институтской квартире отдыхал после трудного семинара "Определение радиуса искривленных пространств". Он было задремал в кресле, когда вдруг тренькнул звонок. Наверняка бестолковые первокурсницы пришли за дополнительной консультацией.
– Войдите, – обреченно сказал профессор (дверь не запиралась).
Оказалось – не первокурсницы. Явился ребенок-картинка. С удивительно ясными глазами, в отглаженном костюмчике и лаковых туфельках. Этакий солист из младшей группы академической капеллы мальчиков. (Уже задним числом профессор сообразил, что «дворовая» ребятня специально отправила к нему такого вот "самого воспитанного", поскольку дело было серьезное.)
– Здравствуйте, господин профессор. Меня зовут Славик. Извините за беспокойство. Вы позволите потревожить вас небольшой просьбой?
Профессор, который вырастил и женил двух дочерей, но пока не дождался внуков, относился к ребятишкам доброжелательно (и завидовал людям, у которых ребятишки есть). Он спрятал ноги под плед (потому что сидел в носках и на правом носке была дырка) и добродушно ответствовал:
– Излагайте вашу просьбу, молодой человек.
– Не могли бы вы разрешить вашей кысе немножко погулять с нами? Дело в том, что Пома опять влетел в абсолютный шар, и достать его может лишь Луиза…
Профессор вздернул на лоб очки. Он понял только одно – речь идет о памятнике Пространственному Абсолюту.
Памятник этот – на маленькой площади между факультетом переменных гравитаций и похожей на старинный равелин химической лабораторией – представлял полый стеклянный шар метрового диаметра на граненом каменном столбе. Считалось, что внутри шара заключено некое абсолютное пространство. Что это за пространство, откуда оно взялось, и кто-когда воздвиг трехметровый столб с шаром, не знал ни один человек (в том числе и профессор). На низком постаменте под столбом была привинчена зеленая от старости медная доска. На ней с трудом читались выпуклые буквы:
Никто не ведал, что за доктор, что за открытие. Любопытные студенты выяснили, что шар запаян наглухо и стекло толстое и прочное, так что добраться до Абсолюта и подвергнуть его анализу не было возможности (не разбивать же!).
– Э-э… прежде всего потрудитесь объяснить мне две вещи, – произнес профессор суховато (поскольку дело пахло розыгрышем). – Первая: кто такой Пома? Вторая: как вышеупомянутый Пома ухитрился оказаться внутри герметичной емкости? Это противоречит всем законам науки.
Изящный Славик объяснил чистым своим голоском:
– Пома это красный мячик. Он главная деталь игры «кольца-мячики». А как оказался в шаре, холера его зна… то есть это не поддается объяснению, господин профессор. Подлетел, стукнулся о стекло – и там. Это он уже не впервые. Раньше его доставал Тюпа, но теперь он в лагере. Когда Тюпа уезжал, он сказал: "Если что, просите Луизу". И мы просили уже два раза, она тогда была поблизости. А теперь вот она, дома…
Луиза дремала на подоконнике и шевелила ухом.
– Мячик в запаянном шаре – это за пределами вероятности. Иди это неумная шутка, или вы в плену иллюзии, – недовольно сказал профессор. Мальчик был, конечно, милый, но нельзя позволять дурить себе голову.
– Да какая к черту иллюзия! – звонко воскликнул Славик. – Ой… то есть я хотел сказать, что, если вас не затруднит, вы можете пойти со мной и тогда убедитесь сами.
– И пойду! – воинственно сказал профессор. Встал, забыв про дырку на носке, и взял с подоконника Луизу (та делала вид, что ей все безразлично).
У памятника толпились десятка полтора девчонок и мальчишек. Всякого возраста и вида. Профессора и Луизу встретили радостными криками и аплодисментами. Кошка тут же оказалась на плече у тощего мальчишки – постарше Славика, с длинными белыми волосами (Валерий Эдуардович помнил, что это сын хирурга Горватова). Мальчик полез по прислоненной к столбу чахлой лесенке (сколоченной, видимо, специально для таких случаев). Лесенка подрагивал, внизу напряженно дежурил старший брат беловолосого.
Все смотрели вверх. Шар держался не прямо на столбе, а на торчащем из него тонком штыре длиной в полметра. Потому стеклянная внутренность была видна полностью. И красный мячик Пома тоже был виден! И его наличие там было нонсенсом, парадоксом, ненаучным чудом и чем угодно, кроме объяснимого факта.
– Сёга, осторожнее, – сказал старший брат и на всякий случай растопырил руки. "Да, осторожнее! – подумал профессор. – И… а что он собирается делать с Луизой?"
Белоголовый Сёга сделал невероятное. Когда до шара осталось чуть больше метра, этот безответственный мальчишка одной рукой снял с плеча Луизу и, размахнувшись, подбросил бедное животное над собой (какая дикость и неразумность!). Но… Луиза не ударилась о шар, не разбила о него усатую мордочку и грудь с белой манишкой. Она пролетела сквозь твердое стекло, как сквозь воздух и оказалась внутри Пространственного Абсолюта. Поиграла мячиком, будто мышкой, затем ударила по нему растопыренной лапой. Мячик – опять же как сквозь воздух – слетел вниз, в ладони радостно завопившим ребятишкам. Луиза последовала за ним и опять оказалась на плече у мальчика Сёги. Тот быстро полез вниз, и старший брат подхватил его. А профессор – свою любимицу. Он был счастлив, что Луиза невредима. А еще был счастлив, что оказался свидетелем проникновения материальных тел в абсолютно замкнутую область трехмерного мира. Не-ве-ро-ятно!
