Серебристое дерево с поющим котом - Крапивин Владислав Петрович (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Студенты и знакомые за глаза называли иногда Егора Николаевича Телегой. Но сам профессор утверждал, что фамилия его произносится с ударением на первом слоге – Телега. И сдержанно обижался, если ударение путали.
Был профессор Телега, моложав, строен, лицо имел худое и очень интеллигентное. Острый подбородок его, пожалуй, чересчур выдавался вперёд (как у сказочного месяца), но это лишь придавало профессору особую симпатичность. Так же как и привычка почесывать подбородок в ответственные минуты.
Ещё следует сказать, что характером профессор Телега был стеснителен и добр, хотя порой и ставил “неуды” особо ленивым питомцам филологического факультета.
Теперь же профессору выпало не принимать, а сдавать экзамен. Он волновался не меньше, чем на защите диссертации. Когда стал читать начало своей повести о приключениях маленького Капа, голос у него дрожал и несколько раз прерывался. А когда чтение закончилось, бедный Телега, несмотря на жару, ощутил озноб. Потому что в жаре этой висело строгое безмолвие.
Клуб заседал в читальном зале районной библиотеки имени Братьев Карамазовых. Основной состав потел на стульях, расставленных вдоль стен, а члены секции “Авторы” сидели за старинным овальным столом, на котором белела гипсовая статуэтка Аэлиты. А Егор Николаевич Телега маялся смущением за маленькой деревянной кафедрой.
Всего было человек тридцать. И все молчали. Никто не спешил: торопливой и необдуманной фразой можно было подпортить свой авторитет.
– Ну, что же… – начал наконец один из Авторов – Сергей Сергеевич Будкин, заместитель директора кинотеатра “Солнышко”. – В какой-то степени это… конечно… может быть…
– Но с другой стороны… – подала голос Анна Эдуардовна Кнопп, работница исполкома. В решительные моменты она обязательно говорила эту фразу, которая всегда звучала весомо и кстати…
Бухгалтер ново-калошинского химкомбината “Красная резина” Борис Борисович Боб высказался определённее:
– Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, здесь в наличии определенный рост литературного мастерства…
На него посмотрели по-разному: кто вопросительно, кто строго, и он сказал:
– Хотя, конечно, я могу ошибаться, тогда пусть коллеги меня поправят…
Слово взял студент-пятикурсник Женя Красавцев из секции “Знатоки”. В прошлом году он получил у профессора “незачет”, но теперь у него уже не учился. Поэтому сказал вежливо и мстительно:
– Мне кажется, коллега Телега… э, простите, коллега Телега несколько поторопился вынести на суд уважаемых слушателей своё творение. Всякий литературный труд можно оценивать, когда он завершен. А пока мы видим лишь попытку завязать традиционный сюжет, не выходящий, на мой взгляд, за рамки любительского уровня…
– Но с другой стороны… – возгласила Анна Эдуардовна Кнопп.
И затем высказывания посыпались без перерыва. Кто-то хвалил профессора. Кто-то поддерживал студента Красавцева. Кто-то с ними спорил. Несмотря на солидность собрания, в споре начал ощущаться накал. Настолько, что председатель – лысый, с седыми буклями, Климентий Олегович Мумин-Ковальский, бывший заведующий городским загсом, а ныне заслуженный пенсионер, – постучал о стол своей курительной трубкой (разумеется, незажжённой).
– Коллеги, коллеги! Мы же не на съезде депутатов. В любом случае следует сохранять выдержку и уважать разные мнения. Их, кстати, высказано достаточно. Почему бы нам не послушать наконец уважаемого вице-президента?
И наступило почтительное молчание,
Вице-президент был главным. И все понимали, что его слово – решающее.
Конечно, имелся в “Рагале” и президент. Но он был почетным, потому что жил в столице. Это известный автор космических романов Никодим Лопушанцев. По причине большой занятости появлялся он в клубе нечасто. Всеми делами клуба заправлял общественный директор Ким Львович Пограничный, подполковник в отставке. Но он ведал именно делами: хозяйством, библиотекой, собраниями и выступлениями. А в литературной области неоспоримым авторитетом был вице-президент.
Кстати, он и сейчас был “на высоте положения”. Сидел не за столом, а на верхней ступеньке раздвижной лестницы, которая стояла у стеллажа с фантастической литературой. Он устроился там с легкостью залётной пичуги и качал покрытой весенним загаром ногой с пятнышками-зелёнками и расчёсами укушенных супер-кулексами мест. На ноге свободно болтался и грозил упасть зашнурованный лишь до половины растоптанный кед. Значок Автора у вице-президента был приколот не к строгому пиджаку, а к жёлто-зелёной клетчатой рубашке с подвёрнутыми рукавами. Внизу у лестницы валялся потёртый, явно не академического вида, портфель. Чтобы успеть к началу заседания, вице-президент отпросился с последнего урока и появился в клубе запыхавшийся и встрёпанный. Эта встрёпанность до сих пор сохранялась в его соломенной прическе… Короче говоря, вице-президент внешностью своей весьма отличался от коллег.
Было вице-президенту одиннадцать лет, и он справедливо полагал, что истинный талант всегда должен оставаться самим собой – и внутри, и снаружи.
А то, что пятиклассник Сеня Персиков – талант, было установлено давно и не подлежало сомнению.
Дело вот в чём. Рассказы и повести всех, даже самых известных Авторов “Рагала” начинались примерно так: “Звездолёт “Тайфун” (или “Радуга”, или “Циклон”, или “303-Х-Эталон-бенц” и т. д.) после долгого перелёта опустился на незнакомую планету. “Роботы взяли пробу, – сказал командир. – Здешний воздух годен для дыхания. Выходим, друзья…” Далее речь шла о контакте с местными обитателями. Конец мог быть хороший или трагический, но так или иначе торжествовала идея космического братства, единства гуманных ценностей и любви ко всему живому. И ничего плохого тут, конечно, не было, только очень уж… как-то одно и то же. Сами Авторы признавали это со стыдливой самокритичностью.
На фоне общего “рагальского” творчества рассказы вице-президента производили ошарашивающий эффект. Вот, например, начало одного:
“Тихий шестилунный вечер лёг на планету Каррамба-Нуэрва. Ласково мерцали обсидиановые площади Кренкас-саты. Профессор Оо Утри Кауп устало влетел к себе домой, на четырнадцатый этаж уютного жилого дупла в стволе тысячелетнего белого кочебапа. Двенадцать хвостов он сразу отстегнул и положил в холодильник, чтобы хранившаяся в них мудрость не растаяла до завтрашнего утра. Тринадцатый хвост, с разумом домашнего уровня, профессор оставил на себе. Это необходимо было, чтобы разобраться с младшим сыном по поводу его школьных дел.
Младший сын, Оо Каврунги по прозвищу Зелёная Пуба, ходил во второй класс, и у него было всего два хвоста, причем оба коротенькие. И тем не менее на всякие фокусы ума у негодника хватало. А вот на учёбу…
– А ну, иди сюда, шишкабула, двоечник несчастный, – сказал профессор нехорошим стереофоническим ультразвуком. – Иди, иди…
Зелёная Пуба на всякий случай сразу заревел:
– Ага, “двоечник”. А как быть семёрочником, если всего два хвоста? Сколько прошу, купи ещё…
– В наше время, – сказал профессор, – мы не клянчили деньги на хвосты у родителей. Каждый хвост мы выращивали сами…”
Или вот ещё:
«Машину времени бабка Анюта сделала сама, из дребезжащих часов-ходиков. Ей не так уж и хотелось в прошлое, но цены в магазинах и на рынке в наше время сделались такие, что полетишь хоть куда: хоть в средневековье, хоть в “донашу эру”. Но далеко бабка не собиралась, только в тыща девятьсот тринадцатый год, с которым у нас любят всё сравнивать… Однако у главной шестерёнки отломился один зуб, и машина приземлилась не где-нибудь, а прямёхонько на палубе флибустьерской каракки “Ла Медуза”, в шестнадцатом веке. Пёстрая толпа одноногих и одноглазых злодеев тут же окружила бабку.
– Добро пожаловать, мадам, – с хихиканьем раскланялся крючконосый капитан в драном колете и рыжих ботфортах. – В нашей компании так не хватает красавиц.
