Стальной волосок (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Гриша всхлипнул.
Гарцунов сказал осторожно:
– Ну что же ты… Разве ты сделал что-то худое?
– Я… не сделал. Только… совестно говорить…
– Молчать бывает еще хуже. И, кроме того, мы здесь всего лишь вдвоем… Подойди ближе.
Гриша сделал несколько шагов. Сидевший у стола Гарцунов притянул Гришу, поставил совсем рядом, обнял за плечо.
– Ну?
Гриша всхлипнул опять.
– Николай Константинович… я боялся…
– Да чего же, голубчик?
– Ну… много чего… Что опять случится буря. Вроде как тогда…
– Но ты же вел себя храбро!
– А потом все равно… страх как приклеился… Мы одни в океане на таком кораблике… А матросы рассказывали, что трюмаши? могут заговаривать океан… погоду… чтобы не было сильных бурь… Только надо трюмашу заплатить серебром, чтобы он… стал добрый…
– Постой… кому заплатить?
– Да трюмашу же… который живет под палубой. Трюмаши умеют колдовать…
Гарцунов убрал руку с Гришиного плеча. Слегка отодвинулся. Мелко (и, кажется, не по-настоящему) засмеялся:
– Вот не ожидал… Ты же неглупый мальчик, учился, книжки читал. С доктором рассуждал о науках. Неужели ты веришь в такие сказки?
– А чего… – угрюмо сказал Гриша. – Многие верят… Вон лейтенант Новосельский, когда случился штиль, пальцем грот-мачту чесал, чтобы появился ветер. И он задул…
– Ну… лейтенант… это он так, от досады… И традиция такая. Именно традиция, а не суеверие… А ты… Выходит, поверил, что есть у нас под палубой… этот… трюмаш, и решил купить у него за рубль спокойствие в океане?
Гриша опять закивал. Чего теперь отпираться? Тем более что и сейчас он верил, будто трюмаш – есть. Ну, или по крайней мере, что он может быть. Потому что жил же у них в доме на Ляминской, за кухонной печью, старый добродушный домовой Панкрат. Уж в него-то верили все, даже дядичка Платон Филиппыч. Правда, сам Гриша Панкрата близко не видал (только иногда замечал в углу темное копошение), но Аглая видела, и дядичка видел не раз, а старательная Арина каждый вечер ставила за печь блюдце с молоком, и наутро молока уже не было, хотя в доме не водилось ни одного кота (тетичка Полина их не терпела)…
– Горюшко ты мое, – вдруг сказал капитан Гарцунов так, будто был он не командир судна, а уставшая тетушка, вроде Арины. И от этой неожиданной ласки в Грише словно лопнула тугая тесемка, и он стал взахлеб рассказывать, как несколько вечеров искал на судне укромное место, чтобы засунуть рубль для трюмаша. И как нашел чуть приметную щель на фальшборте между обшивкой и тяжелой кофель-планкой, на которую во время шквала крепил распустившуюся найтовку весел…
И как однажды во время этих поисков повстречал на палубе, между карронад, Вялого. Тот улыбчиво обрадовался:
– А, Гришуня! Глянь-ка, кого я тебе смастерил. Ты небось скучаешь иногда, вот пусть будет у тебя дружок… – И протянул того самого кнопа.
У Гриши затеплело внутри. Кноп был славный, добрый такой и веселый. И, главное, из тех подпалубных жителей, что трюмаши. Конечно, не совсем настоящий, не живой, но будто живой. И это показалось такой доброй приметой…
– Ой, Вя… Семен! Спаси тебя Бог, – от всей души вымолвил Гриша. – Какой хороший-то. Я всегда его с собой носить буду, как амулет.
Про амулеты Гриша читал в книжках об индейцах. Вялый же такого слова, наверно, не слыхал, но все равно заулыбался в ответ:
– Носи, носи. Может, удача тебе будет от него…
Тут Гриша вспомнил про свои поиски, про свое желание удачи, про трюмаша. Самое время было кое-что узнать.
– Семен, а вот те два матроса… ну, которые трюмашей ублажали на «Соединении», ты рассказывал… Они почему узнали, что трюмаши приняли их гривенники? Может, шлюпу просто повезло в тот раз с погодой?
– Да нет же, не просто! Гривенники-то в тех местах, где спрятаны были, вскоре пропадали, будто таяли. А никто ведь, кроме Гвоздёва да Клюквы, не знал про эти места. Только они, да еще и трюмаши, которым все ведомо. Они-то серебро и прибирали…
Как теперь узнать: от души ли подарил Вялый мальчишке кнопа или тогда уже следил за Гришей, догадавшись про его планы?… И выследил, и ночью вынул спрятанную монету из щели… И не урони он в кубрике этот рубль, ничего бы и не случилось. Думал бы Гриша, что трюмаш, обитавший на «Артемиде», принял его подарок. И что можно отныне надеяться на благополучное плавание.
А теперь надеяться было нельзя. Гриша с отвращением, как дохлого цыпленка, затолкал кнопа в обвисший карман. Все оказалось неправдой. И этот кноп, и сказка про трюмашей, и надежда на добрый путь. И прежнее тоскливое беспокойство никогда уже не оставит Гришу. Даже еще более сильное, чем прежде, потому что…
– Николай Константинович, а с Вялым что будет?
– Что заслужил, то и будет, – неохотно сказал Гарцунов.
– Николай Константинович, не надо… его наказывать. Пусть считается, что этот рубль я ему подарил.
– Ты, Григорий, добрая душа. Да не всякая доброта на пользу. Ни один человек на «Артемиде» не поймет, если такое останется безнаказанным. Ты сам сейчас говорил, что мы одни на маленьком кораблике в громадном океане. Значит, крепко должны держаться вместе и верить друг другу. А если завелся такой, кто веру эту нарушил, разве возможно тут снисхождение?
– Можно ведь и простить… – шепотом выговорил Гриша.
– С какой это стати? – отчужденно сказал Гарцунов.
– Но… ведь рубль-то мой… и если я сам решил, чтобы он стал его… Вялого…
– Разве в рубле дело? Дело в том, что матрос Семен Корытов нарушил многие правила. И корабельный устав, и закон товарищества, и понятие о совести… А ты просишь о нем… Ступай…
Решение
1
Следующим утром, сразу после приборки и до подъема флага, команда выстроилась во фрунт по двум бортам. Никто ничего не говорил, все было объявлено накануне. Гриша стоял в конце строя – с тяжестью в голове и с почти остановившимся сердцем. В глухом молчании все смотрели, как квартирмейстер Федорук и фельдшер Южкин вывели за локти из баковой надстройки Вялого. Он был в обвисшей рубахе, на тонких белых ногах. Ноги подгибались, голова висела. Вялого по невысокому трапу завели на бак, там фельдшер и квартирмейстер аккуратно, почти бережно, уложили его животом поперек перевернутой шлюпки, на окованный киль кормовой части. Фельдшер закинул на Вялом до лопаток рубаху. В руке у квартирмейстера появился очень длинный черный прут. "Неужели такое специально берут в плавание?" – мелькнуло у Гриши. (Много позже он узнал, что это был не растительный прут, а специально вырезанный из китового уса шпицрутен.) Квартирмейстер Федорук махнул, Вялый по-детски вскрикнул… Гриша рванулся, убежал к кормовой надстройке, перегнулся через планширь…
Его никогда не укачивало на бриге. При любой волне он не ведал, что такое тошнота. А сейчас его выворачивала сухая хриплая рвота. Он дергался, стонал от боли в груди и животе, от нестерпимого отвращения ко всему, что было вокруг…
Сколько тянулось это страдание, он не знал. Наконец стало легче. Сквозь мутную полумглу снова просочился синий свет. Но он был не нужен Грише. Ничего не нужно. Гриша зажмурился, его снова скрутила рвотная судорога…
Кто-то подошел сзади, взял за плечо. Оказалось, доктор…
– Гришенька… Что с тобой, мальчик мой?
Его тряхнуло рыданием без слез:
– Зачем они так… живодеры…
– Успокойся… Просто ты еще многого не видел на свете. Не живодерство это, а… такая вот она, жизнь… Идем, тебе надо лечь.
Гриша не спорил. Лечь и правда было необходимо, ноги не держали. В каюте он упал на койку, лицом к переборке, зажмурился. Качало. И теперь в этой качке колыхалась тяжелая тошнота. Доктор посидел рядом, погладил Гришин затылок.
– Вот, глотни-ка лекарство, станет легче… Открой рот…
Гриша, не перестав жмуриться, повернулся, разомкнул губы. Доктор толкнул ему между зубов пилюлю. Она сразу растаяла в слюне, рот заполнился мятным запахом. Стало легче дышать. И Гриша вздохнул несколько раз – медленно и глубоко. Потянуло в сон…
