Детская книга для девочек - Му Глория (серия книг TXT) 📗
— Анна Каренина — дурная женщина, а ваш Толстой пишет вредные книжки, мне мама говорила, — вмешалась крупная и чувствительная Лида Воронова, немного похожая на нервную корову, — я вот прочла у доктора Мёбиуса, что женщине пристало быть здоровой и глупой. Она должна заботиться о детях, а в остальном подчиняться мужчине. Женщина должна быть доброй матерью и верною женой, а не то что эта ваша Каренина…
— Какая же вы все-таки косная и неразвитая, — с досадой бросила Сашенька и обернулась к Геле: — Ведь правда? А ваша какая любимая книга?
— «Гарри Поттер», — неосторожно ответила Геля, сбитая с толку всеми этими Мёбиусами и Достоевскими.
— Никогда не слышала, — озадаченно проговорила Лида.
— Да потому, что вы здоровы и глупы! — припечатала ее Сашенька. — Это английская книга, да, Поля? Я знаю, что ваш папа любит все английское и сам занимался с вами этим языком! О чем же она, расскажите!
— Ну… — Геля подумала, что, может, и выкрутится. — Эта книга об одном мальчике, сироте… Сначала он не знал, кто его родители…
— Сиротка? Обожаю про сироток! Точно как у Чарской! — вскричала Лида.
— Чарская — страшная пошлость. Поля ни за что не стала бы читать такое! — убежденно сказала Сашенька. — Наверное, «Гарри Поттер» — это книга Диккенса. Он тоже пишет про сирот, но куда лучше, чем ваша глупая Чарская, так ведь, Поля?
— Да, — кивнула Геля и, чтобы не сморозить еще что-нибудь не то, позорно покинула поле боя. — Простите, у меня ужасно разболелась голова…
Но, кроме нечеловеческой начитанности, старинные девочки ничем не отличались от нормальных — так же хихикали, сплетничали, вели глупые дневнички (только не в интернете, а в хорошеньких альбомах), и Геля довольно быстро освоилась в классе.
Гимназия Ливановой считалась элитной: плату за обучение брали большую, но и преподавание велось на самом высоком уровне. Гимназистки в четвертом классе изучали алгебру, геометрию, историю, географию, грамматику славянского языка. Особое внимание уделялось иностранным языкам. Непривычными предметами для лицеистки XXI века были, пожалуй, закон божий и танцы вместо физкультуры.
Закон божий оказался совсем легким, похожим на урок русской литературы, — надо было читать, а потом рассказывать, что ты понял, или учить наизусть стихи — только религиозные, конечно.
С танцами пришлось бы плохо, не занимайся Геля в театральной студии. А так она умела танцевать и полечку, и мазурку, и даже вальс. Одно ее смущало — у них в лицее для физкультуры полагалась спортивная форма, а тут девочки не переодевались для танцев и после занятий пахли как стадо маленьких козочек. «Ну еще бы — в такой куче тряпок как не употеть», — с досадой думала Геля, которая никак, ну никак не могла привыкнуть к местной одежде.
Учителя в гимназии обращались к девочкам на «вы» и тоже носили форму, только не коричневую, а синюю. У мужчин — мундиры с золочеными пуговицами, у женщин — платья. Кроме обычного учителя, на каждом уроке присутствовала так называемая классная дама, или надзирательница. Она следила за порядком. В Гелином (вернее, в Полином) классе была Клара Карловна. Присмотревшись к ней, Геля поняла, что та до ужаса напоминает Швабру, их географичку, — такая же визгливая, занудная и придирается по пустякам. Даже заподозрила, что это Швабрина прабабушка. А может, порода такая вечная, кто знает.
С Ольгой Афиногеновной Геля снова увиделась на предпоследнем уроке — директриса преподавала алгебру и геометрию.
Девочки боялись Ливанову чуть ли не до истерики, от одного ее взгляда застывали, как маленькие грызуны перед удавом. Но в то же время любили и восхищались — превозносили до небес ее душевное благородство, стойкость и справедливость.
Геля, хоть и сама была порядочной трусихой, удивлялась страху одноклассниц — зачем же бояться справедливого человека? Ведь на то он и справедливый, чтобы никого не наказывать зря. А если уж хватает смелости нашалить, то трусить перед наказанием и вовсе стыдно.
Со стойкостью и душевным благородством тоже вскоре разъяснилось.
Прежде Ливанова была замужем за богатым промышленником, и жили они не в Москве, а вовсе даже в Ницце. Уехать из России заставили семейные обстоятельства — Варенька, единственная дочь, болела туберкулезом, вот и пришлось перебраться в место с мягким климатом и хорошими европейскими врачами. К сожалению, ни врачи, ни климат не помогли спасти жизнь Вареньки — она умерла. Отец захотел похоронить ее дома, в Москве, но по пути его сердце не выдержало, и он тоже скончался.
А Ольга Афиногеновна в память о дочери учредила гимназию ее имени, да еще и с бесплатным пансионом для девочек-сирот — на третьем этаже особняка располагались дортуары (а попросту — спальни), столовая и учебные комнаты для тридцати пансионерок.
«Никто не любит нытиков», да. Вот тебе и шутки. Такое горе, а Ливанова и виду не подает — умереть-уснуть! Вот кто настоящий герой.
Геле тоже страстно захотелось стать героем — не волею случая, как сейчас, а взаправду, чтобы сила духа, благородство и все такое. Девочка вздохнула. Ничего не выйдет. Где же ее взять, силу духа, если родилась такой трусихой?
Но внезапно пришла замечательная мысль — их лицейская математичка, Лена Алексеевна, тоже была ужасно справедливой и, вообще, самой вменяемой училкой в лицее. Ее все любили. Тут призадумаешься о целебном воздействии алгебры и геометрии на женскую психику!
Геля никогда особенно не интересовалась точными науками, но теперь поклялась себе, что выучит всю алгебру и геометрию наизусть — вдруг от этого сила духа повысится и душевное благородство отрастет хоть немножко?
Глава 15
Занятия в гимназии заканчивались в третьем часу пополудни. День был такой прекрасный и солнечный, что Геля решила немножко прогуляться, — алгебра и геометрия часочек подождут.
Купила на углу два толстеньких пирожка с вязигой (что за вязига такая, она не знала, но было вкусно и пахло рыбкой) и неторопливо зашагала вдоль бульвара в противоположную от дома сторону.
На Маросейке отсутствие метро почти не бросалось в глаза, а вот Чистопрудный без привычной «стекляшки» выглядел как-то пустовато. Памятника Грибоедову тоже пока не было, зато почта находилась ровно на том же месте.
Геля, глазея по сторонам, направилась к Лубянке.
Если бы не глазела — то и не заметила бы кое-кого, следующего за ней по пятам. Кое-кто шел на некотором расстоянии, прячась за спинами прохожих. Но коварная Геля свернула в переулок, притаилась и дождалась, пока он вылетит прямо на нее.
— Ага, попался, который крался! — торжествующе ткнула пальцем в растерянного Щура. — Тоже мне еще, Шерлок Холмс выискался! Ты зачем за мной ходишь?
Хотя и без всяких вопросов было понятно — зачем. Влюбился, точно влюбился! Интересненько, признается или нет?
— Здравствуйте и вы, барышня хорошая, — промямлил Щур и отвел глаза.
— И перестань «выкать», — капризно приказала Геля, — мне это не нравится!
— Еще чего, — огрызнулся мальчишка, — думаете, раз я босяк, так культурного разговора не понимаю? Барчуки вам пусть тычут. А мне не указывайте.
Больше ничего так и не сказал. Вот тебе и влюбился. Геля подождала-подождала, потом надменно хмыкнула и пошла дальше. Но мальчишка не отставал, так и плелся сзади, правда, уже не скрываясь, и она в конце концов не выдержала, чуть замедлила шаг:
— Как там Шкряба?
— Доктор заглядывает. Обещался — рука точно не отсохнет.
— Вот и хорошо, — кивнула девочка. — Пирожок хочешь? Тепленький еще!
Щур отрицательно помотал головой и отвернулся. Но Геля заметила, как он сглотнул, унюхав пирожки, и ей стало ужасно жаль бедного дурака.
