Лето кончится не скоро - Крапивин Владислав Петрович (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗

8. Неотвратимость

Дядя Степа ждал Шурку у крыльца. С лицом важным и непроницаемым. Крепко взял его за руку, повел. Шурка двигался, обмякший и виноватый, как пацаненок, пойманный в чужом саду (было однажды в жизни такое, давным-давно).

Вошли в гараж, обогнули снятый с колес «москвичонок». Здесь, у задней стены, виднелся в щербатых половицах закрытый люк. Дядя Степа наконец отпустил Шурку. Нагнулся, потянул скобу. Отвалил крышку. Все это медленно, с какой-то особой значительностью.

Из люка пахнуло зябкостью. А от дяди Степы – водочкой, когда он сумрачно приказал:

– Спускайся. Я за тобой…

Шурке в голову не пришло спорить и сопротивляться. Он двигался обреченно.

Вниз вели железные скобы, как в колодце. Когда Шурка, держась за край люка, ступил на верхнюю скобу, ему послышалось со двора:

– Ты куда повел ребенка, ирод проклятущий?!

Баба Дуся. Но это уже далеко, в другом мире.

…Шурка ушел из дома без майки и рубашки, без кроссовок. Тонкие скобы больно давили на босые ступни, землистый холод прилипал к телу. Шурка мелко дрожал – пока спускались, пока шли по низкому кирпичному коридору, перешагивая через трубы и балки. Степан светил через Шуркино плечо фонариком. Тяжело сопел.

Коридор повернул и уперся в стену с дверью. Дверь была обыкновенная, квартирная. Обитая тонкими рейками.

– Все, – насупленно сообщил Степан. – Заходи. А мое дело кончилось. Как говорится, ауфвидерзеен и гуд-бай… – И он вразвалочку ушел за поворот.

Первым желанием было – кинуться следом. К люку, к свету, на знакомый двор! Шурка даже качнулся. И замер. Потому что разве убежишь? От Гурского, от судьбы…

Над дверью горела матовая лампочка. На косяке белела кнопка звонка. Шурка вздрогнул последний раз, сильно вздохнул и нажал кнопку.

Тихо было, дверь не шевельнулась. Шурка надавил опять. Подождал. Потянул ручку. Дверь легко отошла.

За ней был тамбур, в нем еще одна дверь, приоткрытая. Из-за нее пробивался свет. Шурка толкнул ее, шагнул через порог.

И оказался в комнате.

Комната была обычная. Пожалуй, только чересчур богатая: с пушистым ковром, с мягкой мебелью и узорчатыми шкафами. С картиной в золоченой раме (на полотне – темный пейзаж с парусами).

Но вот что было и обыкновенно, и непонятно сразу: в окна сквозь густую зелень бил солнечный свет! Здесь, под землей…

Или не под землей? Может быть, уже и не на Земле?

Дальний угол комнаты закрывала зеленая занавесь. Она странно колыхалась и была как бы подернута туманом.

Из-за нее-то и вышел Гурский. Сел за обширный, резьбою украшенный письменный стол. К Шурке лицом. Подпер кулаками заросшие шерстью щеки. Глянул ярко-синими глазами. Без упрека, по-доброму, но грустно.

– Садись в кресло, Полушкин.

Шурка осторожно прошел по мягкому ковру. Сел на краешек податливого кресла.

– Да садись как следует, удобнее. Лезь с ногами, – добродушно посоветовал Гурский. – Разговор будет долгий.

Шурка опасливо шевельнул пыльными ступнями:

– Грязные ноги-то…

– Какая разница. Это же все – вещи временные. Пристанище на час…

Шурка не понял, но послушался. Забрался в кресло с ногами, уютно уткнулся плечом между высоким подлокотником и спинкой. И… перестал бояться.

Стало спокойно и хорошо. Как в прежние времена, в клинике, когда его навещал Гурский.

И Шурка вдруг понял, что соскучился по Гурскому. Что он… любит этого уверенного и доброго бородача. И даже Кимыч, который возник за плечом у Гурского, ему тоже приятен.

Шурка Кимычу, однако, не был приятен. Кимыч хмыкнул:

– Явился. Я же, Иван Петрович, вас предупреждал…

Иван Петрович Гурский – великий ученый, хирург-волшебник и галактический корректор – потерзал пятерней бороду. Отвел от Шурки ультрамариновые глаза. Спросил, будто против воли:

– Как у тебя, Полушкин, хватило ума делать эту операцию? На себе…

Кимыч хмыкнул опять:

– К чему теперь слова…

– Да, пожалуй, – отозвался Гурский с неожиданным стариковским кряхтением.

Шурка опять ощутил неуютность. Осторожно огрызнулся:

– Все ведь кончилось нормально.

Гурский откинулся на стуле (Кимыча отшатнуло). Положил на стол сжатые кулаки – будто академик Павлов на известном портрете.

– Могло кончиться и не нормально… Да и ничего не кончилось. Ведь рыбка-то уплыла!

– А что с ней было делать?.. И что вам вообще от меня надо?! – Шурка своей обидой заслонился, как щитом. – Я сделал все, что вы велели! А чтобы беречь рыбку после этого, вы не говорили! Вы сами виноваты!

– Это верно… Однако тебе тоже надо было думать…

Виноватость Гурского слегка утешила Шурку. Он сказал уже снисходительно:

– Ничего же страшного не случилось.

– Откуда ты знаешь?.. Откуда мы знаем… Не случилось пока. Эта «рыбка» – генератор колоссальной межпространственной энергии. И теперь он бесконтролен, лишен программы. И может вытворить все, что угодно… Захочет – прорастет невинным цветочком на берегу ручья, а захочет – рванет так, что ваша планетная система посыплется, как порванные бусы…

Шурка вспомнил, как они махали вслед алому вуалехвосту. Улыбнулся и сказал уверенно:

– Не рванет. Он же благодарен за свободу.

– Дурень ты… – вздохнул Гурский. Почти как баба Дуся. А Кимыч иронически изогнул губы и брови. Нагнулся, что-то шепнул Гурскому в ухо.

– Вот именно, – кивнул тот. – Это самое грустное. С нынешним твоим сердцем ты не сможешь жить у нас.

– Ну и не надо! – Шурка протестующе забарахтался в кресле. – Я и не хочу! Мне здесь… лучше всего на свете!

– Но ты же хотел на Рею! – Это Кимыч. Неожиданно тонким голосом.

– Я давно уже передумал!

Гурский и Кимыч посмотрели друг на друга. На Шурку. Гурский медленно, очень весомо проговорил:

– Поймите, Полушкин. Никакого «здесь» скоро не будет. Вообще. Совсем. Ваша планета перешла грань возможного. Негативные явления превысили все допустимые нормативы…

– И даже недопустимые, – глядя в пространство, выдал Кимыч.

– Что? Я не понимаю… – жалобно сказал Шурка. Хотя, кажется, понял. И опять обессилел от вязкого страха.

Гурский смотрел в стол.

– Выхода нет, Полушкин. Зла накопилось столько, что болезнь стала смертельной. Этим злом планета отравляет себя, как гангренозный больной – собственным ядом. И ладно бы, черт с вами. Но эта зараза ползет по Кристаллу. И потому – пора кончать.

– Как… кончать? – только и смог пролепетать Шурка. Ему почудилось, что сейчас Гурский нажмет кнопку – и ахнет всепланетный ядерный взрыв.

– Не бойся, – ухмыльнулся Кимыч.

И Шурка разозлился. Собрал остатки гордости. Перестал ежиться, спустил с кресла ноги.

– С чего вы взяли, что я боюсь?

– Вот и хорошо, – покладисто сказал Гурский. – С Землей не случится ничего плохого. Мы просто отведем ее по ВВ назад.

– По… какому ВВ?

– По Вектору Времени. В эпоху динозавров, когда людьми здесь еще не пахло. И дадим возможность вашему шарику покатиться в своем развитии по более достойному пути… Понимаешь, Полушкин, планета сохранится, но история у нее будет другая. Без нынешней крови…

– Значит… и без нынешних людей? – догадался Шурка.

– Естественно.

– Вы… не имеете права!

– Это не мы, Полушкин. Это вывод Космического Разума, диктующего общие закономерности развития.

– Но вы же этим самым переносом… к динозаврам… убьете всех! Вы… хуже Гитлера и Сталина!

– Да кого же мы убьем? Ты пойми. Сделай усилие и вникни, Полушкин. Будет более ранняя эра. Получится, что этих людей просто никогда не было.

Ох и тошно стало Шурке. Пусто-пусто…

– Совсем никого?

– Разумеется.

– И… папы и мамы?

– Ну, что поделаешь… Их ведь, Полушкин, и так нет…

– Но тогда получится, что не могло быть и меня!

Гурский и Кимыч снова переглянулись.

– С вами, Полушкин, вопрос особый. – Гурский опять суховато перешел на «вы». – Непростой вопрос. Вы теперь вне обычных земных законов. Уже на иной ступени бытия… Но дернуло же вас отпустить рыбку и вырастить земное сердце! Ума не приложу, как тут быть.