Рассекающий пенные гребни - Крапивин Владислав Петрович (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
– А чего? – буркнул Оська. – Ты такой, как надо…
Они договорились встретиться завтра. После уроков, здесь же, на бастионе. И на всякий случай, чтобы не теряться больше, решили обменяться адресами. У Оськи была с собой шариковая ручка-брелок. Он зашарил по карманам в поисках бумаги. Достал мятый листок.
– Нет, на нем нельзя… – Это было направление к окулисту, которое дал школьный врач Андрей Гаврилович.
Оська написал адреса Норика и свой на полях газеты “Посейдон Ньюс”, оторвал полоску, спрятал. Все газеты отдал Норику.
– Пускай ребята читают.
И они разбежались
Оська прыгал вниз по ступеням, заталкивал на ходу в нагрудный карман медицинскую бумажку… Затолкал, замедлил шаги, задумался. А ведь завтра в школе могут спросить: был ли у глазного врача?
Конечно, можно соврать, что пришел, а приема там нет. Но как-то не хотелось примешивать вранье к радости от встречи с Нориком. Да и темная полоска – вот она, опять маячит перед глазами. Не очень беспокоит, но и… не радует.
И трудно разве заглянуть в поликлинику? Недалеко же…
2
В поликлинике было прохладно и пахло как в аптеке. Девушка в окошечке регистратуры глянула в Оськину бумажку.
– Иди с этим направлением прямо к доктору, к Фаине Аркадьевне, в десятый кабинет. На второй этаж.
Оська всегда готов был к худшему, думал: у кабинета очередь. Оказалось – никого. Стукнул в дверь, приоткрыл, сказал:
– Здрасте…
Врачей было двое.
За столом – крупная дама с высокой бронзовой прической. Несомненно, Фаина Аркадьевна, потому что второй был мужчина. Сухонький седой старик. Он занимался необычным для врача делом: обвязывал шпагатом что-то квадратное, плоское, обернутое желтой бумагой. Наверно, портрет или картину.
– Фуражечку-то сними, – утомленно напомнила Фаина Аркадьевна. – В школе разве не учили?.. Что у тебя?
– Ой… – Оська сдернул бейсболку. – У меня вот…
Докторша глянула в мятый листок.
– Где ты его так изжевал… Оскар Чалка. Ладно, пошли. Андрей Гаврилович звонил про тебя. Почему сразу не явился?
– Я не знал, что надо сразу… – И подумал: “Вот счастье, что пришел. Как бы завтра оправдывался?”
Они вошли в полутемную комнату. И началось. Сперва расспросы, потом: “Посмотри на эту лампочку… Левым глазом… Правым… Ты не знаешь, где левый, где правый?.. Не жмурься… Не дергай головой!”
– Она сама дергается! Такая резь!
И правда, глаза резало от острого луча, бьющего прямо в зрачки. И слезы градом.
– Что за нежности! Не дошкольник… – Она встала, открыла дверь. – Владислав Евгеньевич! Не могли бы вы на прощанье дать небольшую консультацию?
– Если небольшую… Так сказать, прощание-завещание…
– Ой! Я не это имела в виду. Я… дело в том, что здесь какой-то непонятный случай. Такое впечатление, что этот… Чалка просто морочит всем голову…
– Ничего я не морочу, – сказал Оська ей в спину…
Фаина Аркадьевна вышла, стала говорить за дверью неразборчиво. Потом позвала:
– Иди сюда, загадка природы.
Старый Владислав Евгеньевич был ну в точности Айболит. Или доктор из фильма-сказки “Приключения желтого чемоданчика”. Бородка клинышком, бодрый взгляд. Он сел посреди комнаты на стул, поставил Оську перед собой. Тот моргал и сердито вытирал слезы. Владислав Евгеньевич взял его за кисти рук.
– Итак, Оскар… Ты Ося, да?
– Да.
– Повтори, Ося, все вышесказанное. Темная полоска периодически возникает у тебя перед глазами. Так?
– Так… Она не всегда перед глазами. Я глаза отведу, а она остается там, где была… ну, как бы перед грудью. Я уже объяснял. Будто темный шнурок натянут от козырька до пупа… до пряжки. Вот так, – ребром ладони Оська провел от лба до пояса.
– Понятно… То есть не совсем, но… давай дальше. Подробнее.
– Иногда она двоится. Это если вдаль глядеть. А если прямо на нее, то одна…
– Сплошная полоса?
– Бывает, что сплошная. А бывает, что из отдельных пятнышек.
– Похоже на цепочку?
– Что?.. Да! Только ее очень нерезко видно…
– М-м… А скажи, Ося, можешь ты ее убрать усилием воли? Постараться, чтобы она исчезла?
– Я… да. Если очень постараюсь. Напрягусь, и она тает… Но потом забудусь, и она опять. Будто… напоминание какое-то.
– Напоминание? О чем?
– Я не знаю… – Оська смутился. Это сравнение выскочило из него само собой. – Вообще-то она, полоска эта, почти не мешает. Только иногда приходится смотреть чуть-чуть сбоку…
Оська все больше тревожился: не уложили бы в больницу на обследование! Только с Нориком встретились – и на тебе!..
– Она правда почти не мешает!
– Подожди… Рассмотрим ситуацию с другой стороны. Когда ты вошел и… не сразу снял фуражечку, я заметил на ней надпись “Посейдон Ньюс”. Ты имеешь отношение к этой газете?
– Да. Я ее продаю… И пишу в нее иногда…
– О! Я имею дело с корреспондентом!
– Ну… просто несколько моих заметок напечатали.
– Чу-дес-но… Я не ошибусь, если скажу, что тебе известны повести, напечатанные в этой газете. “Солнце в дыму” и “Бриг “Мальчик”. А?
– Известны, конечно!
– Читаешь постоянно?
– Да я уже всё прочитал! В рукописи.
– Пользуясь редакционными связями?
– Ага… Ховрин, который это написал, он… мой хороший знакомый. – Сказать “мой друг” Оська не решился. Подумают, что хвастает. Тем более, что Фаина Аркадьевна прислушивалась издалека с подозрением.
– Так-так-так… Ося Чалка. Все это любопытно. А скажи, тебе нравится в этих сочинениях мальчик Даниэль?
– Нравится… Только при чем он тут? – Это получилось сердито и жалобно.
– Видишь ли… возможно, ни при чем, но… еще вопрос. Тебе не приходилось представлять себя на месте Даниэля?
– Мне?.. Не знаю. Ну, может, когда читал…
– Я говорю даже не про живого Даниэля, а про того, под бушпритом. Про деревянного мальчика, который выводил бриг из всех трудностей и опасностей?
– Я не знаю… Я не представлял себя им специально. Только видел несколько раз во сне, как мчусь над волнами, сквозь пену. Рассекаю грудью гребни. А за мной паруса…
– Вот видишь!
– Ну… а что здесь такого? Дело даже не в том, что я читал, я тогда про эти повести еще и не знал. Ведь часто снится то, что видел по правде…
– А когда ты видел Даниэля по правде, голубчик?
Оська прикусил язык.
– Когда же, Ося? – опять сказал Владислав Евгеньевич. Очень ласково и очень настойчиво.
– Осенью… Только я не могу сказать, где…
– О-о-о! И не надо! Ты мог его видеть только в коллекции одного замечательного человека по прозвищу… секрет, секрет. Пиратский… – Он глянул на Фаину Аркадьевну.
– Вы его знаете?
– С первого класса. Мы с ним тогда дрались из-за девочки Оли Кокошко, которая на обоих нас не обращала внимания… А во взрослые годы я лечил его глаза. Художнику необходимо хорошее зрение… Итак?
– Что?
– Значит, ты близко знаком… с главным героем?
Оська подумал и сказал:
– Это я придумал, что в руке у него ключ. То есть догадался… Я и один мой друг.
– Тогда еще вопрос… Хотя нет! Постараемся решить его визуально! Помоги!
Владислав Евгеньевич легко встал, шагнул к стене, взялся за упакованный в бумагу квадрат. Тот был Оське до плеча. Они с Оськой (который ничего не понимал) поставили эту штуку на сиденье стула, прислонили к спинке. Стул пошатнулся от тяжести. Доктор дернул узел шпагата, рывком раскидал упаковку…
Оську ударило ветром. Хлестким, холодным. Прямо с холста.
На картине был шторм. Серые и сизые клочья туч летели из деревянной резной рамы, как из выбитого окна. Летела и пена – с гребней зеленых вздыбленных волн. Главная волна посреди картины была как гора. С ее скользкого склона мчался на зрителя трехмачтовый корабль. Ну, не точно на зрителя, чуть в сторону, потому что виден был лишь один борт. А еще – вздыбленная корма, перехлестнутая гребнями палуба.
Парусов – почти черных от сумрака и влаги – было немного. Один треугольник на носу, фор-марсель, нижний парус на грот-мачте да чуть заметная в брызгах и штормовом полусвете контр-бизань. Оно и понятно: в такую погоду лишние паруса – гибель.
