Крик петуха - Крапивин Владислав Петрович (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
– Так в рубашке и положишь? – спросила Люся.
Он нахмуренно кивнул.
– Тогда хоть петушка отцепи, – сказал Витька.
Но Филипп молча покачал головой. И опустил завернутого Петьку в яму.
Тогда и Витька отцепил своего петушка, положил значок на рубашку. И Цезарь – с перемазанным лицом, насупленный, стыдящийся недавних слез – подобрал комбинезон, снял с него петушка, положил рядом с Витькиным.
Скицын свинтил с безрукавки синий квадратик с белой буквой «С» – значок «Сферы». У Люси никакого значка не было. Она подумала и сняла с мочки уха клипсу – божью коровку…
Яму засыпали, сверху на плоский холмик положили квадрат дерна. Постояли с минуту над последним приютом Кригера… Улетел он, рыжий бродяга, за такие грани, откуда его никто не вернет. Сколько ни кричи на весь межпространственный вакуум: «Петька, где ты?!» – не откликнется…
– Нам надо возвращаться к Башне, – шепотом напомнил Цезарь. – Мне и Филиппу…
– А Филипп… Ты сможешь?
– Да… если с Чеком…
– Конечно. Мы же вместе, – сказал Цезарь.
Скицын быстро посмотрел на Витьку, словно опять сказал: «Ох, не нравится мне это…»
– Да у Башни-то совершенно безопасно, – обнадежил его Витька.
– Нигде не бывает совершенно безопасно, даже в нашей благословенной «Сфере»… Кстати, с чего ты взял, что на пятьдесят девятом была «пчела»? Сам перепутал и крик поднял…
– Не перепутал я… – Витька слабо улыбнулся. – Слушай, а нос у тебя вчера не сворачивало на другую сторону?
– Витторио, ты нахал…
– Да я серьезно… Потому что все связано.
– Что связано?
– Все, что было, – невесело усмехнулся Витька. – Ерстка…
Вдали застрекотал вертолет.
Эпилог
Человек на рельсах
Дома Витька отыскал три запасных медных петушка – для Цезаря, для Филиппа и для себя. Но скоро значки понадобились еще. Потому что Люся привела к Пограничникам трех ребятишек – Илью, Ножика и его сестренку Тышку. Из той компании, которую вывез в прошлом году из «Проколотого колеса» Витька. Теперь они учились в Яртышском интернате. Петушки – дело нехитрое. Юр-Танка привез их целую горсть, когда в очередной раз встретились у Башни.
Привез он и грустную весть: Командор Находкин умер и его похоронили рядом с церковью Матери Всех Живущих.
Юкки с сестренкой не появлялись, у них было много дел – Юкки стал командиром мальчишечьего отряда трубачей, и они несли вахту на стенах Юр-Танка-пала, потому что племянник Хала, темный князь Саддар, опять собирал по дальним урочьям конные сотни… А сестренка Юкки учила местных малышей играм и песням, о которых до той поры не ведал никто от Крайнего моря до Дикой долины.
Зато другие Пограничники теперь сходились у Башни более часто, чем прежде. В «Сфере», где Витька жил с отцом, в Реттерберге и даже княжестве Юр-Танка стояла глубокая осень, а здесь по-прежнему цвели травы и летали в жарком воздухе стрекозы. Собираться стало теперь проще потому, что Цезарь всех научил переходу в такте Большого Маятника. Не сразу, но научил. Даже яртышских ребят и Люсю. У нее, кстати, первый переход получился даже лучше, чем у Лис, которая застряла поначалу на каком-то корявом и горячем астероиде…
Витька сперва был доволен, что все так хорошо складывается. Но результат оказался совершенно неожиданный: Люська по уши влюбилась в Цезаря. А Цезарь… он, бедняга, видимо, тоже. И радовался, и маялся. И сказал наконец Витьке чуть не со слезами:
– Это ставит меня в крайне двусмысленное положение…
– Да чего уж там… – вздохнул Витька.
Дело в том, что он все больше невольно заглядывался на Лис. И чувствовал себя поэтому виноватым перед Рэмом. И был счастлив, когда Лис ему по секрету сообщила, что Рэм «окончательно спятил из-за этой девятиклассницы Вальки, самой большой воображалы в Луговом…».
Конечно, все эти душевные терзания считались тайными, но на самом деле…
– Так у нас все свихнутся от этой дурацкой влюбленности, – озабоченно сказал Ежики Ярику и Филиппу.
– Ну уж фиг, – отозвался Филипп. – Я, по крайней мере, из ума не выжил…
Он подрос, посерьезнел, Филипп Кукушкин. Стал молчаливее. Он очень тосковал по Петьке. Казалось бы, чем больше проходит времени, тем глуше печаль. Но у Филиппа было не так. Чуть закроет глаза – и кажется, что опять гладит он Петькины перья и теребит налитой гребень. «Ко-о…» – Дядя Дима, – насупленно сказал он однажды, когда засиделись за своей многомерной и хитроумной игрой, – а можно по Петьке устроить службу? Ну, как это называется у вас, поминанье, что ли.
Отец Дмитрий смеяться не стал, но сказал строго:
– Он, конечно, петух был знаменитый, да посуди сам, как же это сделать? Панихиды служат только по людям, ибо сказано, что лишь человек имеет бессмертную душу и надобно молиться, чтобы она обрела царство небесное…
– Но можно ведь просто так, – пробормотал Филипп. – Не надо ему царства…
Про бессмертие человеческих душ он никогда не задумывался, но что касается Петьки… Ушел же Кригер от гибели при эксперименте в «Сфере». Может, и сейчас… Ну, если не сам Петька, то, возможно, его тень где-нибудь летает в дальних пространствах. Иногда, во время своих путешествий по ступеням стеклянной лестницы, Филипп даже вздрагивал от ожидания: вот-вот шумно спланирует Петька из пустоты, заворкует радостно. Не случилось пока такого и, наверно, не случится. Но вдруг…
– Жалко вам, что ли, – уже с нехорошим щекотаньем в горле прошептал Филипп.
– Да не жалко, Филюшка, а не по обычаю это. Не по закону… Да и к чему тебе? Ты же самый что ни на есть неверующий!
– А я разве для себя? Я для него. Это… ну, как прощание. А то закопали – и будто не было… Ну, можно свечку зажечь?
– А почему же в церкви-то обязательно?
– А где? На улице? Задует же…
Филипп лег щекой на плюшевую скатерть и стал смотреть в черное окно. Ноябрь был, поздний вечер.
– Грехи наши… – сказал отец Дмитрий. – Пошли…
Они долго шагали по пустой и темной улице Лугового. Подморозило, летели в лицо невидимые редкие снежинки.
Отец Дмитрий отпер тяжелую дверь. Потом отодвинул вторую, стеклянную.
– Свет зажигать не будем, а то увидят с улицы…
Они остановились у стены. Желтоватое пятно от фонарика прошлось по портрету печальной такой, большеглазой тетеньки с мальчиком на руках. Как на образке, что носит Юр-Танка. Картина эта, украшенная чеканным металлом, висела в обрамлении белокаменной старинной резьбы. Круг света пошел по резьбе вниз – по сплетениям цветов и листьев. В полуметре от пола тянулся широкий карниз. Квадратная полуколонна с резьбой опиралась на него, и здесь, между каменных веток, завитков и соцветий, был вплетен в орнамент задорный, с растопыренными крыльями и раскрытым клювом петушок.
– Вот тут и поставь… Держи… – Отец Дмитрий протянул свечку. Тонкую, будто карандаш. Чиркнул зажигалкой.
Филипп осторожно зажег фитилек, потом капнул воском на карниз, прилепил свечку. Огонек трепетал и подмигивал, петушок будто шевелился. Он был не похож на Петьку… но все-таки чуть-чуть похож…
Филипп рукавом куртки вытер лицо, стал смотреть и молчать.
Свечка горела быстро, и когда убавилась до половины, отец Дмитрий сказал:
– Пойдем…
– А гасить не надо?
– Догорит и сама погаснет.
Они вышли на крыльцо. Стало еще холоднее, появились звезды.
– Ну, что? Проводить до дому? – спросил отец Дмитрий.
– Не… До свидания. Спасибо… – выдохнул Филипп. И с крыльца шагнул в межпространственный провал.
Когда ему бывало грустно, он летел не на стеклянную лестницу, а в какие-нибудь глухие и печальные места. Среди них было и такое: болотистая равнина под осенним серым небом, а на ней бесконечная, очень прямая насыпь с рельсами. По этой насыпи шел заросший человек в истрепанной кожаной одежде мотоциклиста. Шел и шел, днями и ночами. Не ведая конца.
