Звездочёт из Нустерна и таинственный перстень - Гир Александр (полные книги .txt) 📗
– А что с вами случилось? – спросил Себастьян.
– Случилось, да-да, случилось, – горестно промолвил гость. В эту минуту Локк подал ему вина. Гость занялся напитком, и чрезвычайно заинтересованный звездочет остался без ответа.
Вино подействовало благотворно. Печаль покинула Самюэля Карабуса, но взгляд его сделался усталым и сонным.
– Простите, господа, я ужасно устал. Столько времени был в тревоге, а теперь вы сообщили мне такое, от чего поневоле сойдешь с ума. Удивляюсь, как еще меня ноги держат.
– Вам, сударь, самое лучшее сейчас пойти отдохнуть, – проговорил трактирщик.
– О да, это было бы замечательно, – согласился гость.
– Пойдемте, я вас провожу в вашу комнату, – предложил Локк.
– Да-да. Спокойной ночи, господа. Простите, что обеспокоил вас.
Звездочет и архивариус раскланялись с гостем, Локк взял его под руку и только тут опомнился:
– А где же ваши вещи, сударь?
– Вещи? – удивился юноша. – Какие вещи? Ах да! Никаких вещей у меня нет. Все мое имущество здесь, – и он указал пальцем на грудь.
Когда Локк с гостем поднялись наверх, архивариус спросил друга:
– Ну, что скажешь, Себастьян?
– Очень странный молодой человек, – отозвался тот, – но при всем этом он мне понравился. Восторженный и доверчивый, просто как ребенок.
– Я нашел нашего гостя более проницательным, чем доверчивым. Он умеет читать в душах.
– И все же, согласись, он очень милый человек.
– Милый, не спорю. Но меня больше всего интересует, как он сюда попал.
– Что ты имеешь в виду?
– По моим подсчетам, – сказал архивариус, выбивая трубку о каблук, – ворота во всем городе закрылись по меньшей мере за полчаса до появления Самюэля Карабуса в трактире.
Глава третья
Храбрый гончар. – Любопытство Себастьяна Нулиуса и разбитое стекло. – Старая Марта.
После упомянутого вечера прошло два дня. Обстоятельства сложились так, что все это время Себастьян был чрезвычайно занят; и если до этого, во время пасмурных и дождливых недель, он корпел над составлением гороскопов (занятием, не слишком им любимым, но приносившим изрядный доход), то теперь, когда над Нустерном воцарилась ясная, безоблачная погода, наконец можно было заняться астрономическими наблюдениями. Да и на душе у звездочета стало светлее, и недавняя хандра казалась теперь нелепой. «Прав был Артур, – думал Себастьян, – я слишком утомился в теоретических занятиях, не имея возможности заниматься наблюдениями, а ожидание чего-то нового, какая-то там дорога, о которой толковал Бальтазар, – все это миражи и нелепые фантазии».
Себастьян практически не выходил из башни возле Западных ворот, где проживал вместе со своей старой нянькой. Ночь он проводил в обсерватории, вооруженный астрономической трубой и секстантом, днем отсыпался, набираясь сил, а вечером исправлял звездные карты после ночных наблюдений. Но лишь гас последний солнечный луч и небо наполнялось звездным сиянием, звездочет снова поднимался на башню. Он дорожил каждым часом погожей ночи. Временами Себастьян вспоминал чудаковатого Самюэля Карабуса, и тогда душу его наполняло горячее желание увидеть нового знакомого. Это было странно. Себастьян не мог понять, почему этот юноша из дальних краев за полчаса вечернего разговора стал ему таким близким. Но работы было много, и она быстро вытесняла образ Самюэля Карабуса на окраины памяти.
Так прошло два дня. Подходила к концу третья ночь после достопамятного вечера. Птицы завели свой утренний звонкий перепев. Воздух был неподвижен, чист и прохладен. Звезды растворились в небесной синеве, и из-за Большого Соснового бора медленно всплыло золотое солнце. Себастьян находился на верхней площадке башни, служившей ему обсерваторией. Он уже закончил работу, свернул звездные карты, сложил стопкой листы бумаги с вычислениями и прочими замысловатыми записями, когда внизу, под башней, заскрежетали и медленно раскрылись тяжелые городские ворота.
Утомленным, но восторженным взглядом Себастьян напоследок оглядел округу. На северо-западе убегал вверх пологий склон Зеленой горы, которую обычно венчал мрачноватый замок барона Фойербарда. Теперь же, окрашенный первыми лучами восходящего солнца он выглядел куда веселей и приветливей. К востоку от башни простирался Нустерн. В эти минуты солнце позолотило лишь шпили самых высоких домов и теперь медленно подбиралось к черепичным крышам. Город еще лежал в предрассветной тени. Через проулок под самой башней стоял небольшой дом, за которым открывалась часть двора: был виден колодец, поленница дров. В этом доме на первом этаже помещалась мастерская слепого Гаста. Слепым он бы не всегда, и в былые времена его виолы считались лучшими в герцогстве. Теперь же Гаст был только слепым музыкантом, развлекающим посетителей трактира Локка Бочонка, да изредка музицирующим на праздничных городских гуляниях. Мастерская теперь служила ему жилищем. С ним жила и его внучка Эльза, сирота, неотступно сопровождавшая своего деда и нередко исполняющая под его аккомпанемент старинные баллады. Себастьян смотрел сверху во двор, размышляя о словах архивариуса Букреуса, когда у колодца появилась Эльза. Звездочет вздрогнул от неожиданности, а Эльза подняла голову и взглянула на него. Себастьян разглядел, что Эльза улыбнулась и, не зная зачем, помахал ей рукой. Эльза ответила тем же жестом и принялась набирать воду. «Славная девушка, – подумал Себастьян. – Быть может, Бальтазар прав, и я действительно влюблен в нее, только не подозреваю об этом? Вообще-то все Нулиусы женились поздно. А вдруг и впрямь со временем Эльза станет моей женой, родит мне сына, и он, в свое время, заменит меня здесь, в обсерватории, как я заменил моего отца, а он – моего деда?»
Себастьяну почудилось, будто он в одно мгновение увидел всю свою жизнь, прожитую здесь, в Нустерне, куда когда-то давно пришел его прадед, а затем жил его дед и его отец, уважаемые люди, звездочеты, профессора Нустернского университета. А вот и он, седой, уже тоже профессор, объясняет своему сыну, как пользоваться секстантом и квадрантом… И тут он ощутил, как страшная тоска холодом сжала его сердце. Себастьян чуть не вскрикнул. Но внезапно что-то изменилось, и видение исчезло. До его слуха донеслось отдаленное ржание коней. Звездочет обратил взор на запад и увидел, что из замка Фойербарда выехала и понеслась по склону в долину группа всадников. Всякий, взглянувший на эту кавалькаду, нашел бы ее не совсем обычной. Впереди на белом коне летела во весь опор молодая девушка в темно-синем бархатном платье, таком же берете, украшенном ярким пером, и с развевающимся на скаку золотистым шарфом. Из-под берета рвались на волю черные кудри шелковистых волос. Вперед, к утопающему в зелени городу, были устремлены слегка прищуренные, преисполненные какого-то тайного озорства зеленые глаза. Губы девушки таили в себе едва заметную улыбку.
Всего этого Себастьян, конечно же, не видел. Он различал лишь женскую фигуру на белом коне. Всадница скакала впереди четырех рыцарей, которые старательно делали вид, что лишь из вежливости пропускают ее вперед.
В окрестностях Нустерна редко можно было встретить женщину или девушку, разъезжающую верхом, поэтому неудивительно, что Себастьян невольно залюбовался незнакомой наездницей и проследил весь путь кавалькады от замка до ворот города. Под самой башней звездочета всадники неожиданно остановились, хотя ворота были уже давно открыты. Себастьяну пришлось перегнуться через парапет для того, чтобы посмотреть, в чем задержка. Из ворот медленно выезжала огромная телега, груженная горшками, мисками, кружками и прочей керамической посудой. Правил телегой сам Том Глина – старшина гончарного цеха. Всем в городе было известно, что накануне Том получил большой заказ на посуду из Нижнего замка, и теперь было видно, что заказ он выполнил в срок и собственноручно отвозит товар. Но рыцари барона Фойербарда были людьми не слишком терпеливыми, да к тому же и не очень осведомленными в делах вольного города. Себастьян по поведению коней мог заключить, как рыцари раздражены медлительностью Томовой телеги, преградившей им путь.
