Последний орк - Де Мари Сильвана (читаемые книги читать .TXT) 📗
Где можно было раздобыть настоящую еду, так это в прудах и озерах, кишевших цаплями, которые могли в любой момент превратиться в жаркое, достойное этого названия. Хватило бы примитивной ловушки с куском тухлой рыбы для наживки, ан нет — это запрещалось. В первый год на этом берегу все они, изголодавшиеся за черт знает сколько лет, устраивали настоящие пиры, поедая серых и рыжих цапель, пока охота неожиданно не оборвалась: они съели их всех. Когда цапли снова появились в окрестностях, на них запретили охотиться до тех пор, пока они вновь не расплодятся: так они точно не останутся больше без яиц. Можно было поймать лишь одну в исключительных случаях — если необходимо было выхаживать больного и для недавно родившей женщины. Чаек можно было ловить сколько угодно, жаль только, что они были неуловимы: никогда не попадали в ловушки и летали слишком быстро для того, чтобы можно было подбить их камнями. Нужна была праща или лук, но Морон не умел пользоваться ни тем, ни другим.
Раньше он ел. Остальные — нет, сейчас они ели больше, не то чтобы вдоволь, но больше, чем он, это точно. Когда они не ели, то говорили, как эльфы, и это каким-то образом наполняло их желудки. Везет же людям: глупость делала их веселыми и счастливыми, с голой задницей и на обдуваемом всеми ветрами, кроме восточного, берегу. Эльф научил их всех плавать, а у того, кто умел плавать, были утренние моллюски, полуденные крабы плюс ракушки, собранные на рассвете, и всё вместе, наверное, было неплохо. И стрелять из лука Эльф их научил, а чайки также были недурны на вкус. Он же, Морон, не умел стрелять из лука и наотрез отказался учиться плавать. Это пристало эльфам, а не воинам. Тем более старшинам. Так же как читать и писать. Остальные, когда не плавали, читали — еще одна идиотская выдумка эльфов. Писали слова на песке и потом читали их. Да даже утонувшая в пиве чайка не стала бы этим заниматься! Хотя шкрябать на песке слова, чтобы узнать, могли ли они их потом прочесть, было еще не так глупо в сравнении со сказками. Вечерами при хорошей погоде они устраивались вокруг огня на берегу и рассказывали истории о никогда не существовавших людях, о людях, которые и не могли бы существовать в действительности, потому что истории эти были просто-напросто абсурдными, и Морон ничего в них не понимал. Иногда они даже не рассказывали, а делали вид, что кто-то — король, кто-то — принцесса, и история получалась сама собой. Это называлось театром. Однажды все ударились в слезы, потому что Гала сыграла умирающую принцессу. Даже не верится. Старшины вечерами напиваются пивом, как и следует поступать настоящим мужчинам, а не рассказывают идиотские сказки, которые никому не понятны. А эти развлекаются тем, что плачут по Гале, которая сыграла умирающую принцессу. Везет же людям.
Честно говоря, остальные не так уж много ели во времена Дома сирот, где они раньше жили, и госпожа Тракарна, настоящая госпожа Дома сирот, всегда следила, чтобы у них было не слишком много еды, ведь если ребенок много ест, то у него портится характер. Остальные и впрямь так мало ели в Доме сирот, что получалось намного меньше, чем сейчас, со всеми их ракушками и водорослями. Лишь они двое, Крешо и Морон, будучи помощниками Тракарны, ели достаточно. Стоит лишь сказать, что кашу делили они, и делили далеко не поровну. Они же получали и объедки, которые оставались от трапезы воспитателей Дома сирот, госпожи Тракарны и господина Страмаццо, если вообще что-то оставалось, ведь Страмаццо был чем-то вроде бездонной бочки, но иногда случалось и такое.
И потом, что еще важнее каши, у них была надежда. Рано или поздно они стали бы солдатами — а это четыре порции каши в день и одна порция свинины два раза в месяц. И когда-нибудь они стали бы старшинами — пять порций каши в день, свинина два раза в неделю и пинта пива в честь Праздника зимы и Праздника новолуния. При мысли о пиве глаза Морона увлажнились от воспоминаний. Живя в Доме сирот, о пиве он и мечтать не мог, но оно частенько оставалось на донышке бокалов Тракарны и Страмаццо, и для Крешо и Морона это был праздник.
Конечно, ему не всегда было так хорошо. Вначале было трудно, еще труднее, чем дома, а дома ему было не до шуток. Сначала его ждал долгий период сморщенных яблок и каши с червяками, поделенной не поровну, но кем-то другим. Тумаки тоже делились не поровну, но совсем не так, как каша: новичкам доставалось больше. Но и тогда он не отчаивался. Нужно было лишь потерпеть. Даже если ты не мог ничего сделать и сказать, если ты был никем и ничем, все равно рано или поздно ты вырастал. Становился сначала старшим помощником, потом солдатом, а потом наступало истинное блаженство — тебя делали старшиной.
В тот день, когда появился Эльф со своим другом драконом, все выпили ужасно много пива и наелись курятины Тракарны и Страмаццо, но даже тогда Морон считал, что было чистейшим идиотством уходить оттуда, менять известное на неизвестное. Жаль только, некому было об этом сказать. Даже Крешо, который всегда был его напарником, его второй половинкой, бросил его, чтобы связаться с этой ломакой Галой, смотреть в рот Эльфу, внимая каждому его слову, и пускать слюни от его нелепостей. Ну надо же!
Во время их невероятного и безумного путешествия, когда Эльф потащил за собой всех нищих оборванцев со всех земель графства, Морон продолжал считать, что все это — чистейшее идиотство, но и тогда тоже некому было об этом сказать. Все устремились за безумцем, а когда усталость и боль в ногах останавливали их, безумец начинал рассказывать кучу сказок, одну глупее другой, и у всех возрождалось мужество, и они вновь пускались в путь. Даже кавалерия Далигара перед самым их носом не произвела на них никакого впечатления. Безумец рассказал им какую-то сказку о блистательных героях, и эти оборванцы, которые в жизни ничего другого не делали, кроме как пресмыкались перед кем-то, тоже возомнили себя героями и решили ни за что не сдаваться, даже если бы их прикончили или даже если б сделали старшинами. А вообще-то, если б не дракон, который дал прибить себя ради них, кавалерия Далигара содрала бы с них со всех шкуры. Со всех до единого — до последнего хромого калеки, до последнего занудного ребенка.
Ну надо же!
И что, разве кто-то рассердился на Проклятого, который потащил их за собой, рискуя их ничтожными и вшивыми жизнями? Нет, наоборот: все герои!
Ну надо же!
И вот наконец они притащились на этот берег, будто море — это подходящее место для жизни, со всей этой синей водой, зелеными островами, мысом и чайками. Да что там вода и чайки: чего он совершенно не выносил, так это девчонки-полуэльфа. Обыкновенная соплячка, но, когда она родилась, всем казалось, будто родилась настоящая принцесса!
Когда у него, Морона, была в детстве высокая температура, его посылали искать себе пропитание вместе со всеми остальными, и его мать удерживала его на ногах благодаря оплеухам, когда он совсем обессилевал. А соплячке достаточно было чихнуть, и, казалось, рушился весь мир. Отец постоянно держал ее на руках, а ведь она не была калекой — прекрасно бегала. Его, Морона, никто никогда не держал на руках — у него дома знали, как воспитывать детей. Когда рождался очередной ребенок, ему приходилось выкручиваться самому, а когда детей становилось слишком много, кого-то отправляли в Дом сирот — не сам же он туда пришел.
Он, Морон, всю свою жизнь чесался из-за клопов и комаров, и ничего с ним не случилось — не умер же. После того как комар в первый раз укусил ее высочество принцессу, ее отец пожертвовал последний лоскут своей одежды, чтобы вытянуть из него нити и сплести что-то вроде сетки, не пропускавшей ни одного насекомого, — будто дети помрут, если немного поделятся кровью с комарами!
В самом начале, едва достигнув берега моря, они установили правила. Из всего произошедшего это было самой большой глупостью.
Каждый сказал что-нибудь, что стало правилом для их селения, потому что все селения должны иметь правила.
Было сказано, что можно делать что хочешь, можно читать, писать и делать прочие глупости. Можно даже назвать собственную дочь именем дракона. Можно ходить полуголыми, что запрещалось в любом другом месте. Он, Морон, к счастью, остался, каким был, а вот Роби выросла и не влезала больше в свои старые обноски. Ее муж, его величество Эльф, ходил полуголым не только из-за того, что у него родилась дочь: он отдал часть своих одежд и жене, а ей понадобилось немало. Роби, которая в Доме сирот всегда была чем-то вроде козявки — кожа да кости да выпиравшие вперед зубы, превратилась в здоровую девку, и из-за постоянного плавания плечи ее так расширились, что если бы они вернулись в Далигар, то место каменотеса в копях Судьи-администратора ей было бы обеспечено.
