Ожерелье Дриады - Емец Дмитрий Александрович (мир бесплатных книг .txt) 📗

У Матвея потеплело на сердце, и с Гелатой поговорил хорошо, без нервозности. Даже не оглянулся на двух помеченных зеленой краской «от умыкания» куриц, любознательно расклевывавших дохлую мышь в поисках протеинов для натуральных деревенских яиц, на которые уже записались в очередь два семейства дачников.

– Когда будете готовы – перебирайтесь к нам. Теперь одним лучше не оставаться, – сказала Гелата напоследок.

– Почему?

– Где-то близко мрак. Мы на военном положении. Наши прочесывают лес, поддерживая постоянную связь. В этих муромских лесах магия действует нестабильно, так что приходится работать буквально на ощупь.

– Откуда ты знаешь?

Гелата вновь клюнула себя ногтем в лоб.

– Эссиорх сообщил! Первой пропала Ната. Через какое-то время Чимоданов, и сорок минут назад Мошкин. Корнелий клянется, что видел издали Арея и с ним какого-то громилу и атаковал их маголодией.

– И что, не попал? – поинтересовался Багров.

Гелата улыбнулась.

– Флейта оказалась… хм… забита рисом. Кулек порвался или что-то такое. Вот за что я люблю копье – оно ничем не забивается. И с предохранителя его снять не забудешь.

– Корнелий – это который вечно всех на дуэль вызывает? На два и по шлепку? – насмешливо уточнил Багров.

– На шесть и по хлопку! – поправила Гелата.

– Он мог и напутать, – сказал Матвей.

– Он – мог. Но и Даф подтверждает, что видела Арея.

У Багрова испортилось настроение. «Раз Корнелий и Дафна тут, значит, и Мефодий тоже где-то поблизости ошивается», – подумал он с досадой.

Гелата быстро вскинула на него глаза.

– Что-то тухлятиной пахнуло! Небось старые обидки завонялись, – сказала она, красноречиво касаясь указательным пальцем своего носа.

– Откуда знаешь?

– Ну я же все-таки валькирия воскрешающего копья! Часто бывает, что время прошло, а обида осталась. Опасная штука эта обида. Главное изжить ее поскорее, пока она не закисла внутри. А то, знаешь ли, пованивает в сердце, точно в холодильнике что-то гниет, – сказала она.

Матвей предпочел отмолчаться. Он не был готов рассуждать сейчас о Мефе.

– А дриада-то где? Нашли? – спросил Багров.

– Нет, но она где-то рядом. Хуже, что и мрак наверняка о ней знает. В общем, если в ближайшие сутки обойдется без хорошей драки, прошу считать меня круглой идиоткой с выдачей официального удостоверения.

Ирка одежде обрадовалась. Хотя она и спокойно относилась к тряпкам как таковым, все же ей не нравилось быть закутанной во что попало, как плененный на Березине француз.

– Ух ты! Ты ее что, в реке наловил? – спросила она, с любопытством вертя железную пуговицу.

– Это Гелаты.

– Если не ее мамы… Смотри: на пуговице якорь! У Бабани похожие пуговицы были, когда она для театра шила, – определила Ирка со знанием дела.

Переодевшись, валькирия ощутила, что жить можно. Даже более того – нужно. Вскоре вошел Багров, раздобывший у деда хлеба и у соседки молока. Молоко было козье. Ирка определила это по особому, чуть горьковатому привкусу.

– Все-таки здорово, что ты есть, – сказала она Багрову.

– Ага. Я и сам этому не нарадуюсь, – произнес Матвей.

– Не исчезай больше.

– Это я-то исчез? Даже за молоком?

Как будто ничего особенного сказано не было, но Ирка испытала к Матвею острое чувство благодарности. Другие умеют слУшать, а Багров – слЫшать.

Глава 14

Ластовый день Джулая

Чимоданов дернул леску так сильно, что покусившаяся на овода верховодка подлетела метра на два. Соскочила, ударилась о траву, соскользнула в реку и, ошеломленная, замерла у берега. Прежде чем она осознала, что оказалась на свободе, Петруччо прыгнул животом и накрыл ее в туче брызг.

Верховодку-то он поймал, но промок, замерз и вернулся к костру. У огня сидели все, кроме исчезнувшей днем Наты. Эссиорх время от времени связывался с валькириями, однако те не могли сообщить пока ничего утешительного. Ни Вихровой, ни дриады – пусто.

Весь день они искали Вихрову и поиски прекратили только с наступлением ночи.

– Если бы мы ее с собой не взяли, то!.. – начал рассуждать Корнелий.

– Ненавижу это слово! – оборвал его Эссиорх.

Весь день он прочесывал лес и прошел километров тридцать.

– Какое?

– «Если бы». Данность – то, что дано, и никаких «еслибов» нету! Самооправдание – утешительная конфетка для слабаков! Если кто-то два раза подряд скажет «если бы», а потом еще и окажется, что виноват не он, а кто-то другой, то с таким не то что в разведку, в булочную лучше не ходить!

– Спасибо! – сказал Корнелий и надулся: – Если хочешь на кого-то свалить – пожалуйста! Между прочим, это ты согласился их взять, а не я! Если бы ты ко мне прислушался, если бы хотя бы в деревню ее с Мефом не послал, то…

Улита захохотала, и связной, смутившись, замолк.

Даф молчала. Рука у нее больше не болела, но не потому, что прошла, а потому, что сердце ныло сильнее. Его терзало, что в их отношениях с Мефом были какая-то неполнота, невнятица, временная вялость, а она, Дафна, этого не переносила. Страж света не может любить на одну треть или на одну пятую. Любовь вообще чувство, делению и ограничению не поддающееся и не признающее у себя на пути никаких заборов и преград. Все заборы она сожжет и любой лед растопит.

Но все же любовь должна осознавать, что ее не будут принимать расслабленно и небрежно, как нечто само собой разумеющееся. Солнце, конечно, и тогда будет греть и светить, ибо в этом его сущность, но все же ему приятнее светить на лес и поле, чем на свалку.

«Мне нужно внятно услышать, что я ему необходима. Что он любит меня, как любил прежний Меф, что его чувство ко мне не стерлось вместе с памятью о службе мраку. А если нет, пусть марширует вместе с Ратувогом», – решила Даф.

Она по-прежнему готова была без колебаний подарить ему свою вечность, но все же ей хотелось убедиться, насколько это важно для Мефа. Ценит ли он в ней что-то, кроме кукольных глаз, стройной фигуры и волос? Волосы – если она откажется от крыльев – рано или поздно поседеют, кожа станет морщинистой, красота уйдет. Если Мефу важна только ее физическая оболочка, то стоит ли игра свеч? В конце концов, в «Звездном пельмене», если брать все его московские филиалы, работает по меньшей мере две тысячи девушек, среди которых немало хорошеньких.

Подбрасывая в костер сучья и выкусывая скользнувшую под мякоть большого пальца неуловимую занозу, Мефодий незаметно поглядывал на Дафну. Он ощущал, что от него чего-то ждут. Но чего? Он не был так тонко настроен, как Даф, полутонов не улавливал, но все же понимал, что проблема в нем и если вазу их отношений не убрать с края стола, то она может и свалиться, а осколки собирать всегда хлопотней, чем просто протянуть руку и поправить.

Даф отошла к ночной реке и опустилась на светлеющее дно перевернутой «Вуоксы». Через какое-то время к ней приблизился Меф и остановился рядом. Краем глаза Дафна видела, что он здесь, но не поворачивалась к нему.

– Привет! – произнес Меф.

Даф молчала.

– В общем, ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Я предпочитаю услышать, – заметила Дафна.

Меф беспокойно завозился в темноте. Как человек действия, словам он не слишком доверял. Одновременно он ясно осознавал, что в древности люди лгали меньше. У них не было времени на ложь. Каждое слово означало или само действие, или намерение действия. Не было пустых слов, а раз так, то не было и мутной воды, в которой так сложно увидеть истину.

– Красиво тут, – сказал он безнадежно.

Даф смахнула с глаз челку. Про природу она могла почитать и у Пришвина, причем гораздо подробнее. От Мефа ей нужно было услышать другое.

– Сам не знаю, что со мной. Что-то такое творится, непонятное. Точно сижу в мусорке и только изредка из нее выглядываю, – осторожно начал Буслаев.