Алые перья стрел (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Варька разыскал участкового на берегу, когда тот вытягивал на песок плоскодонку.
Младший лейтенант как был в нечищеных кирзовых сапогах, так и отправился к подполковнику. Тот поморщился:
— Что, разве уже отпала необходимость маскировать ваши визиты сюда?
— Отпала, товарищ подполковник. Так что этот тип действительно разматывал антенну, и, значит… это самое. Только его уже в поселке нет.
— Докладывайте подробно.
Айвенго доложил о Варфоломее и говорливой бабке Насте.
— Вы сами допросили бабушку?
— Никак нет. Прямо к вам.
— Продолжайте работу в данном направлении, раз уж подключились к нашему профилю. С вашим майором я договорюсь. Деликатно побеседуйте со старушкой. Интересно также, как он здоровался — по-белорусски или по-польски? А может, они и поговорить успели? Если он действительно играет под семинариста, то предпочтет польский. Впрочем, эту деталь мы уточним у преподобного настоятеля костела.
Отец Иероним встретил гостя в дверях кабинета, пахнущего свежими цветами. Раскланялись они почти изысканно. Повинуясь учтивому жесту хозяина, подполковник, одетый ради важного визита в элегантный костюм, расположился в массивном сафьяновом кресле. Ксендз уселся напротив в такое же. Был он по-домашнему в легкой чесучовой куртке и изрядно помятых полотняных брюках. Извинился за туалет: сию минуту вернулся из сада, где подрезал георгины. Их пышный букет украшал письменный стол.
— Гражданин Савицкий, — начал гость, — мне, видимо, нет необходимости рекомендоваться?
— Ни малейшей: всякий знает вас в районе. Кстати, поскольку мы беседуем в моем, а не в вашем кабинете, нам, может быть, избегнуть излишней официальности? Мне, например, известно, что вас зовут Василий Кондратьевич, и если вы позволите…
Подполковник галантно позволил и выразил готовность именовать настоятеля Иеронимом Вацлавовичем. «Если, конечно, вас не будет шокировать такое сугубо мирское обращение».
— Все, что удобно вам, доставит удовольствие и мне, — ксендз склонил голову в изящном полупоклоне.
«Что все это мне напоминает? — исподволь соображал Василий Кондратьевич. — А! Ну конечно же, встречу Чичикова и Манилова. Ну и ну!» Он поскорее перешел к делу.
— Иероним Вацлавович, это ни в коей мере не допрос, иначе…
— Иначе мы беседовали бы не здесь, — заулыбался хозяин. — Я весь внимание!
— Так вот: не посещал ли вас кто-нибудь на дому в течение вчерашнего утра, дня, ночи, а затем и сегодняшнего утра?
Ксендз недоуменно поднял плечи:
— Но, Василий Кондратьевич, мой дом посещает довольно много людей. Разве что только по ночам я избавлен от визитеров… Если не ошибаюсь, уже сегодня приходили шесть или семь человек с просьбами совершить требы: двое крестин, свадьба, похороны и так далее.
— Ну что ж, Иероним Вацлавович, я конкретизирую свой вопрос: не было ли у вас кого-либо из приезжих, то есть иногородних? Допустим, не заходил ли некий симпатичный молодой человек, который…
Ксендз тихонько засмеялся и шутливо погрозил выхоленным пальцем:
— Поистине, ничто не скроется от ока властей предержащих… Мне нечего скрывать. Действительно, не далее как перед обедом навестил меня сегодня юный гость здешних мест, и именно симпатичный. Мы с ним долго и оживленно беседовали.
Такая откровенность несколько обескуражила Василия Кондратьевича. Или у агента железная «легенда», или ксендз действительно не в курсе дела. И почему, собственно, перед обедом?
— Иероним Вацлавович, не сочли бы вы возможным посвятить меня в тему вашей беседы? — сказал Василий Кондратьевич и сморщился от вычурности фразы.
— Почту своим прямым долгом. Именно долгом, потому что я уже подумывал сам навестить вас и разъяснить кое-что лично, дабы в дальнейшем не возникло каких-либо прискорбных недоразумений. Одну секунду…
«О чем это он? — раздумывал Василий Кондратьевич, наблюдая, как ксендз роется в бумагах на письменном столе. — Неужели решил-таки заложить визитера из-за кордона?»
— Вот, уважаемый гость! — ксендз протянул исписанный лист бумаги. — Мы дискутировали с юным оппонентом о содержании моей последней проповеди в храме. Вернее, о ее латинской части. Его, видите ли, насторожила якобы имеющаяся некоторая тенденциозность в отношении вашего покорного слуги к существующему порядку. Больше того, он позволил себе усомниться в моей приверженности к делу мира. Так вот, вы, пожалуйста, прочитайте перевод, а потом я в меру своих скромных способностей постараюсь кое-что разъяснить.
Что за дьявольщина! Кто поверит, будто агент с радиопередатчиком явился ради рецензирования проповедей какого-то провинциального попа! Но прочесть надо… Гм, действительно звучит не в унисон с веяниями времени, хотя это не новость и ксендз уже предупреждался.
Тогда он, помнится, заявил, что цитата из писания апостола Павла «возлюби осла своего и виноградник свой» отнюдь не означает призыв тормозить обобществление в колхозах земли и тягловой силы. Просто это было напоминание о необходимости бережно относиться к сельскохозяйственному имуществу. Интересно, а что сейчас собирается сказать проповедник вот насчет хотя бы этой самой «бэллум омниум» — всемирной войны?
Отец Иероним обратился к гостю с маленькой, но проникновенной речью. Конечно, запальчивость юного оппонента понять можно: в тексте встречается некоторое количество воинственных слов. Но (тут ксендз молитвенно воздел руки) — аудиатур эт альте-ра парс — пусть будет выслушана и другая сторона, то есть он.
В Корее война идет? Коварный империализм угрожает мирным пашням? Безусловно. Как же можно усыплять людей пацифистским сюсюканьем? Пусть гневные, пусть даже излишне (он допускает!) воинственные слова громом падут на головы генерала Эйзенхауэра и его агрессивных приспешников. Другой направленности эти слова отнюдь не имеют. Нельзя столь однобоко, примитивно и, он бы с прискорбием сказал, заведомо недружелюбно толковать слова проповеди, как это сделал сегодня его недавний гость лишь потому, что настоятель костела не принадлежит к большевистской партии и лагерю атеистов. О молодость, молодость! О юный максимализм!..
«Вывернулся, иезуит, — почти весело подумал Василий Кондратьевич. — Однако чего это он сконцентрировался на проповеди? Хочет отвлечь меня от главного вопроса?
Но отец Иероним еще не исчерпал тему. Он вдруг оставил патетический тон, понюхал георгины, поглубже уселся в кресло и почти интимно продолжил:
— Теперь позволю себе сказать самое главное и при этом надеюсь на вашу скромность. Итак, я человек, и ничто человеческое мне не чуждо — «хомо сум…» и так далее — не буду надоедать вам латынью. Так вот: в жизни я боюсь двух вещей — зубной боли и неудовольствия начальства. Его опала более опасна, чем даже гнев Господень, потому что реально осязаема. Вам, разумеется, известно, чего хочет от восточных священнослужителей папский престол: быть в оппозиции к Советской власти и призывать к тому же мирян. Я рискую быть циничным, но вынужден сказать: если и допускаю в проповедях некоторые… гм… заостренные грани, то с единственной целью ублаготворить начальство. Посылаю в округ для отчета желательные тексты, и мной в духовных верхах довольны. Но для вас — для вас! — все эти речи ни на гран не опасны хотя бы уже потому, что произносятся они по-латыни, которой никто из прихожан не знает. Это своего рода бутафория, мистификация, инсценировка — называйте как хотите. Вот сейчас я высказался полностью и весьма вам признателен за терпение.
Действительно, это было порядочное испытание терпения Василия Кондратьевича. Ему-то был известен «актив» ксендза, снабжаемый из костела переводами проповедей. Ну да дьявол с ним и с его верой в наивность собеседника. Хуже, что время уходит, а ничего не прояснилось насчет загадочного посетителя.
— Ну хорошо. Иероним Вацлавович, это предмет для другого разговора. Вернемся к молодому человеку. Вы снабдили его чем-нибудь?
Ксендз изумленно поднял брови:
