Аксель и Кри в Потустороннем замке - Саксон Леонид (чтение книг .TXT) 📗
— Да, мы тоже озадачены. Потому что это явно шерсть живого существа. Никаких красителей, синтетики. Чистая шерсть!
— Разбирайтесь…
Но разбираться больше действительно было не с чем. Место, где лежал в обмороке Аксель, легко нашли по смятой траве, и это было всё. Ни следа девочки. Тем не менее люди, которых привёз Хоф, вместе с Тремя Костлявыми ещё раз принялись прочёсывать траву и кусты в поисках неизвестно чего. А комиссар ещё немного поговорил с Акселем, но тот ничего не мог прибавить. Чувствовал он себя благодаря свежему воздуху и еде почти нормально, и сна не было ни в одном глазу. Напротив, при виде места, где он так оплошал, куда вообще не должен был ни за что на свете приводить Кри, проданную им за монетку, в его душе встрепенулась бодрость и слепая, его самого пугающая злость.
Он сжимал кулаки от ярости. Хотелось не отвечать на новые дурацкие вопросы, а самому подняться в воздух на каком-нибудь полицейском вертолёте — есть же такой где-нибудь у Хофа — и лететь на розыски. Но он понимал, что ему не верят и вертолёта не дадут. Кто он? Никто. Малявка…
А потом произошло то, чего Аксель и ждал, и боялся больше всего на свете. Его повезли домой…
Дома всё было и лучше, и хуже, чем он предполагал. Родители не сказали ему ни одного слова упрёка, и Аксель знал, что вечно будет им за это благодарен. Но это же было и самым ужасным, хотя никто не стал к нему хуже относиться. Детлеф и Ренате Реннер были сильными людьми. Они не пропустили ни одного рабочего дня. Наоборот, им было бы в десять раз хуже сидеть в четырёх стенах и думать о своём горе.
Мать и отец пытались утешить Акселя как могли. Без конца говорили с ним о чём угодно, кроме того, что было у них на уме, старались не оставлять одного. Часто звонил Хоф, и Аксель сам не знал, хочет он этих звонков или нет. Хотя прекрасно понимал, что с сыщиком ему повезло. Когда комиссар привёз Акселя домой (сам привёз, не поручил никому костлявому-красноглазому), то долго сидел у них, пил кофе, листал семейный альбом и расспрашивал о Кри и о нём. Аксель узнал о себе много нового и, пожалуй, лестного. В другое время всё это было бы очень приятно, но сейчас он от души презирал себя. А когда начали говорить о Кри, то встал и вышел. Уезжая, комиссар захватил её последние фотографии.
Хуже всего было ночами. Аксель не мог сомкнуть глаз, ворочался и знал, что все не спят. Запах лекарств в маминой комнате словно электризовал воздух. Иногда доносился шёпот отца и ответный плач. Приходилось накрывать голову подушкой. Пытка не кончалась, она принимала новые и новые формы. Например, когда Хоф, перевернув вверх дном все отели и бюро путешествий, нашёл-таки того японца, который фотографировал Кри в Амалиенбурге. Это оказался не кинорежиссёр, но всё же достаточно состоятельный и солидный человек, банковский служащий из Иокогамы, господин Юко Фумитори… или Фумитори Юко, по визитной карточке, которую он прислал родителям, было трудно понять, где у него имя, а где фамилия. Как и многие другие, совершенно незнакомые Реннерам люди, он ещё и звонил, и предлагал деньги и помощь. Мало того: пригласил Кри вместе с семьёй погостить у него на вилле в Японии, когда девочка найдётся. Этого делать не следовало: разве он, как и сам Аксель в глубине души, не понимал, что всё кончено? Что Кри уже не вернуть? И всё же господин Фумитори здорово помог следствию: фотографии получились просто великолепные, глядишь — волком выть хочется! А в каком восторге была бы сама Кри, если бы их увидела… Её мечта сбылась: снимок девочки в голубой блузке показывали по телевизору и печатали во многих газетах. Аксель возненавидел прежде любимый телевизор и журналы.
Отец пытался его отвлечь (его бы самого отвлечь, но как?), брал с собой на работу, в магазин велосипедов, и Аксель помогал ему торговать: развешивал на стендах перчатки и наколенники для «инлайн-фаррадов», громоздил ущелья из картонок с велосипедными шлемами, и пару раз даже выбивал чек в кассе. Прежде он был бы счастлив. Но сейчас…
Акселю вообще-то сразу было ясно, что надо делать, ещё там, в парке, где копошились Трое Костлявых. Но не хватало духу вот так, сразу оставить родителей. И в то же время он отдавал себе отчёт: комиссар Хоф один не справится. Потому что не верит ему, Акселю. Мальчик не знал, что Хоф, сам не понимая зачем, всё же связался со всеми службами, гражданскими и военными, которые в тот день следили за небом Баварии, и спрашивал о неопознанных летающих объектах. Таковых, конечно, не оказалось. И рекламных шаров, ни в форме собаки, ни в форме медведя, ни в форме чёрта лысого, ни даже в обычной форме никто не запускал.
Но даже если бы Аксель всё это знал, это только подстегнуло бы его решимость. Он забросил все свои игры, все развлечения, старался не подходить к телефону. (Школьные приятели, слава богу, не смели звонить: вся Германия уже знала о беде семьи Реннер.) Проходили час за часом и день за днём, слабенькая надежда всё гасла, и на шестую ночь, где-то к трём утра, Аксель сел в постели и шёпотом сказал самому себе:
— Завтра пойдёшь искать. Как потерял сестру, так и найдёшь. Или я убью тебя. Понял?
— Да, — ответил он — опять-таки самому себе. И тут же наконец уснул. Как убитый.
Но Аксель был человеком основательным и серьёзным; если уж начистоту, то он начал готовиться к неизбежному ещё три или четыре дня назад. План его был проще простого, а с точки зрения кого-нибудь постороннего — глупее глупого:
1) У него, Акселя, есть свои излюбленные маршруты для прогулок и дел (не искал бы новых, дуралей, ничего бы и не было!).
2) Так почему бы и летучей собаке не иметь любимых маршрутов для кражи детей? Чувствуется, уж в чём — в чём, а в этом у неё лапа набита!
3) Но где они пролегают? Где легче всего заметить и схватить добычу, если ты хочешь остаться незамеченной? Да в парке, конечно! Улица — людная, лес — густой, поле — пустое… в смысле, почти некого хватать, а если кто и появится, то заметит тебя издалека. То же самое — реки, моря и океаны.
4) Комиссар Хоф дал ему, Акселю, ниточку: между внезапно налетевшим фёном и появлением собаки над местом, больше всего пригодным для похищения, должна быть связь.
5) Аксель должен ждать на том же проклятом месте, когда вновь задует горячий ветер. Шворк прилетит вместе с фёном и унесёт Акселя к Кри.
6) А дальше будет видно.
7) Если в Нимфенбурге ничего не выйдет, пробовать во всех других парках Мюнхена, пока не получится.
ПРИМЕЧАНИЯ: 1) Спасибо красноглазому Вальтеру за то, что он сам считал шуткой, и что на самом деле — наверняка правда. Шворк прячется в Альпах. И если Вальтер настолько глуп, что не понимает, где шутка, а где правда, то это его проблемы, пусть почитает что-нибудь про Шерлока Холмса; Аксель даже готов ему одолжить эту книгу при условии, что Вальтер вернёт её в прежнем состоянии и в срок. Но если Шворк и впрямь прячется в Альпах, надо взять с собой тёплые вещи для Кри и себя.
2) Шансы на успех велики: этой твари некогда рассиживаться у себя в горах, ей надо летать и добывать пищу для Кри. И — как знать? — может быть, ещё для целого выводка голодных мальчиков и девочек.
«А если… если она уже съела Кри и съест тебя, вместо того чтобы кормить вас обоих?» — не раз всплывал вопрос в его сознании, особенно по ночам. Но Аксель каждый раз отгонял его. Во-первых, собаки не едят людей, а служат им. Может быть, эта собака потерялась… да, потерялась, ищет хозяйку и решила, что Кри ей для этой роли как раз подойдёт. Она и вправду подойдёт, она любит собак. Во-вторых… что легче: сидеть вот так и терзаться всю жизнь, чувствуя себя предателем, погубившим собственную сестру, или чтоб тебя очень быстро съели? Пожалуй, второе.
«А как же папа с мамой? Они останутся совсем одни! Разве можно бросить их сейчас?» Это тоже был очень «ночной» вопрос. Аксель встаёт, суёт босые ноги в тапочки, заворачивается в халат, который мог бы вместить троих таких, как он, и бредёт через свою тёмную комнату в маленькую гостиную. Там, перешагнув через полосу лунного света, можно подойти к тёмному резному комоду бог весть каких времён и прочитать висящую над ним застеклённую табличку. Надписи может быть не видно, смотря по тому, лунная ночь или нет, но все ночи этой недели — лунные, а надпись Аксель всё равно знает наизусть:
