Одд и Ключ времени - Баррель Оак (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Одд как мог вел календарь, начертив его на стене скалы углем, и приучил дикарей считать дни. Он слышал от учителя в школе, что календарь придумали земледельцы, чтобы знать, когда сеять зерно. Дикари ничего не сеяли, кроме моркови. Но мальчик надеялся, что когда-нибудь в будущем они начнут, и тогда он им непременно пригодится. Но сейчас мы хотим услышать не об этом…
В тот день погода стояла ни к черту. То из-за облаков на минуту выскакивало яркое солнце, заставляя сбрасывать тяжелые верхние шубы, снимать и надевать которые само по себе было подвигом, не говоря уже о том, чтобы в них двигаться. То вдруг налетал ледяной ветер, пробирал до костей, а лицо жалил мелкий колючий снег, и не было от него спасения. То ли осень, то ли уже зима. Лес стоял еще совсем зеленый и мало отличался от летнего, кроме покрасневшей листвы на кустах и отсутствия вездесущей болотной мошкары. С этим легко было смириться, но вот предстоящие холода, которые придется проводить в тесной пещере или на открытом воздухе, борясь с неподатливой одеждой, немало озадачивали Одда.
К вечеру погода более или менее устоялась, и ранний закат затопил долину своим розовым щедрым золотом. Все племя, не считая группы охотников, отправившихся с вечера в низину, расположилось у костра.
Мрачный, молчаливый Кыгр Воловьи Ноздри притащил к огню столько охапок хвороста, что можно было топить ими всю зиму, и сам неуклюже полусидел, полулежал на них, как циклоп — хозяин горы из сказки. Видимо, он очень гордился своим делом — добывать дрова и смотреть за огнем — к которому был как нельзя лучше приспособлен. Не удивительно, что Кыгр был любимчиком старика, который больше чем на полчаса не отходил от огня, тут же начиная мерзнуть и кутаться в ветхую лисью шубку. Большой и фантастически сильный, медлительный, способный затащить на скалу в одиночку целый еловый ствол и в то же время смирный и тихий, он часто неподвижно сидел у костра рядом со стариком, глядя куда-то далеко поверх пламени. Только один раз Одд видел, как он разговаривает с кем-то: низким громовым голосом гигант рассказывал маленьким еще безымянным близнецам из семьи Чем Гусиная Лапа какую-то историю, от которой оба звонко смеялись.
Книги еще не изобрели, так что вечерние рассказы имели в племени оглушительный успех не только у детей, но и у взрослых. Впрочем, взрослым Кыгр никогда ничего не рассказывал.
Обычно этим занимались двое: древний, как земля, перемноженная на небо, Чарг, скрипя словами и шепелявя единственным зубом, или вертлявый разговорчивый Гумс Перья В.
Когда рассказывал старик, все внимательно слушали и уважительно кивали, подгоняя ход истории вежливым покашливанием, когда тот засыпал на полуслове. Он был уважаемым старейшиной, главой рода Орлиный Коготь — одной из пяти больших семей. Искусным лекарем и знатоком леса. И рассказы у него были сплошь поучительные и важные.
Когда же рассказывал Гумс, все смеялись до рези в животе. Тощий и смешной, он был сыном Сааки, приготовительницы пива, знавшей его великий и ужасный секрет. Вся хижина, в которой жила семья Перья В, была увешана пучками травы и мешочками с тайными ингредиентами. Раздувшиеся шарами бурдюки с брагой были устроены поодаль от главной пещеры в густо укрытой лапником нише скалы, где для тепла всегда тлели на полу угли. От этого бурдюки и стены были густо закопченными, а само пиво имело привкус горелых грибов. Неприметный и какой-то скрюченный отец, а также младший брат Гумса, как две капли похожий на отца, вечно таскались с этими черными от сажи пузырями, выполняя грязную работу. У обоих был немного ошалелый вид и глаза слезились от дыма, а сами они были мрачны как туча и неразговорчивы. Короче, полная противоположность старшему сыну, наотрез отказавшемуся продолжать семейное ремесло. Возможно, думал Одд, когда-то Сааки недоглядела, и маленький Гумс хорошенько набрался из оставленного без присмотра бурдюка — да так, что хмель до сих пор не выветрился из его головы.
Глядя на кучу тлеющих под пивными пузырями углей, Одд недоумевал, почему такие находчивые люди не додумались коптить на них мясо, высушивая его про запас так, что оно становилось жестким, как сухой корень. Как-то на рассвете он пробрался в пивную пещерку Сааки, зажав нос, и подвесил там на шнурке несколько кусков оленины и большую потрошеную щуку. Через день он дал попробовать получившееся блюдо вождю Хларгу, который пришел в полный восторг. Копченое мясо стало прорывом в кулинарии племени и принесло Одду небывалый авторитет. Старый Чарг надел ему на шею сушеную утиную лапку в знак почета, а вождь подарил копье с костяным наконечником — раза в три легче того, которым орудовал сам, хотя даже этот облегченный экземпляр Одд поднимал с трудом.
Общим решением бурдюки с пивом были перенесены в другое место — гораздо дальше от деревни. Это было весьма разумно, если учесть, что, когда один из них взрывался, не выдержав давления изнутри (а такое случалось, и не редко), еще два дня в округе было невозможно дышать от вони перебродившей ягоды. Толстая и маленькая, как кубышка, Сааки зло смотрела на Одда, но спорить не стала, затаив на него глубокую обиду. А то, что противный мальчишка из чужого племени, стал другом ее сына, по-видимому, было для нее настоящим ударом. В ее бывшей пивной пещерке, вычистив нагар, устроили коптильню, в которой, по совету Одда, использовали яблоневые угли, придававшие мясу замечательный аромат. Главное теперь было уберечь развешенные на веревках куски, чтобы их сразу же не расхватали, не дав прокоптиться.
Но вернемся к тому самому дню, когда…
Вечером того дня, когда погода менялась, как полет стрижа, историю у костра рассказывал великолепный Гумс Перья В.
Этот прирожденный актер, до первого театра которому предстояло подождать лишь пару тысячелетий, не мог усидеть на месте, наслаждаясь собственным рассказом. Он прыгал, изображая лису, охотящуюся на мышь, строил рожи, ухал, как филин, и даже порывался петь, но уж этого мало кто мог выдержать, и его быстро успокаивали общим свистом. Тогда юноша улыбался во весь рот и продолжал рассказ без песнопений.
Гумс был веселым и добрым, почти таким же тощим, как Одд, лет на пять его старше. Они быстро стали друзьями, что-то сочиняли вместе или рисовали обожженными палками на камнях, когда было нечего делать. Гумс обучил мальчика местному языку и стал бесценным источником информации о том мире, где он оказался — его племенах, обычаях и легендах. Одд же научил его делать дудки из тростника. Это кое-как примирило музыкальные порывы артиста со вкусами соплеменников, потому что голос у юноши был ужасный, а играл он вполне прилично (во всяком случае, для деревенского оркестра тысячи лет назад).
Вот и сегодня Гумс подыгрывал себе на дудке во время рассказа. На этот раз история была про медведя, напоровшегося на пчел. Обычная, в общем, сказка, которой потешаются все народы.
Дети слушали, затаив дыхание, мужчины предпочитали потягивать пиво с кусками копченой рыбы и говорить о своем, не слишком погружаясь в сюжет, а женщины латали что-то из одежды, сидя вокруг огня и радуясь присмиревшим на время детям.
Гумс как раз накинул на голову медвежью шкуру и зарычал, приведя в полный восторг рассевшихся вокруг карапузов…
Вдруг внизу уже в полной темноте раздался отчаянный крик. Рассказчик замолчал, присев на корточки, словно на него могло упасть небо. Все зрители, разомлевшие у костра, вскочили на ноги, озираясь по сторонам и вслушиваясь в ночь. Крик вскоре повторился, но гораздо слабее. Кто-то тихо сказал:
— Ахым.
Так звали одного из охотников, ушедших вчера в лес. Несколько мужчин без всякой команды молча взяли копья и отправились вниз.
Погода окончательно испортилась. После тихого вечера поднялась буря. Русло ручья обметало серым ледяным кружевом. А все вокруг засыпало тяжелыми влажными хлопьями.
В деревне в ту ночь никто не спал, а костер горел особенно ярко. Часовые расхаживали с дубинами вдоль частокола. Проход в нем загородили огромным сухим пнем, вырванным из земли с корневищем. Мужчины племени толпились снаружи своих жилищ, готовые в любую секунду отразить нападение. Одд находился с ними и едва не отморозил пальцы на ногах, стоя по щиколотку в снегу. В руке он сжимал проверенную в деле булаву, доверяя ей гораздо больше, чем тяжеленному копью с наконечником из расколотой оленьей кости.
