Детская книга для девочек - Му Глория (серия книг TXT) 📗
Геля сбежала по парадной лестнице и выпорхнула через услужливо распахнутые двумя лакеями двери.
Сад встретил ее ароматом жасмина и магнолий. Ветер с бульвара принес тонкий, медовый запах цветущих лип. От крыльца вела усыпанная гравием дорожка, и Геля побежала к воротам, на волю.
Но ворот она так и не достигла. Кусты жасмина, обрамляющие дорожку, вдруг сомкнулись над ней, ухватили цепкими, корявыми лапами и поволокли в благоухающие заросли. Колючие ветки хлестали по лицу, Геля брыкалась изо всех сил, но не могла ни вздохнуть, ни вырваться.
Запах цветов сменился отвратительной, удушливой вонью — пахло псиной, какой-то кислой гнилью и мерзким, дешевым табаком. Геля выворачивала голову, стараясь избавиться от гнусной пакости, залепившей ей рот. У длинного, приземистого строения — гаража, а может, конюшни — в самой глубине сада хватка немного ослабла, и девочка смогла дышать. И только собралась заорать, как над ней склонилась ужасная рожа с черной нашлепкой вместо носа, и знакомый голос просипел:
— А я тя упреждал — ходи да оглядывайся, лахудра.
Маз! Шайка Калиныча! Так вот кто ее схватил!
Забившись еще отчаянней, похищенная закричала.
— Штырь! Хайло ей заткни! — бросил Маз.
Гелин рот тут же зажали какой-то вонючей тряпкой, а Маз странно затрясся и забулькал горлом.
«Хохочет, гад!» — поняла Геля и замычала от беспомощной злости.
Вдруг откуда-то сверху прямо на голову смеющемуся злодею обрушился маленький, темный, завывающий комок. Маз по-бабьи взвизгнул и завертелся на месте, пытаясь отодрать от себя крошечную, взбешенную кошку, полосующую когтями его лицо.
— Силы Зла! — отчаянно выкрикнула Геля, но получилось у нее только: — Мммумммыы ммаа!
Бандит ухватил зверька двумя руками и с силой бросил об стену гаража.
Геля взвизгнула, горбун обернулся, наотмашь ударил ее в висок, и сад, качнувшись, окончательно уплыл в черноту.
Глава 32
Очнувшись, девочка долго не могла понять, где находится. Судя по малюсенькому окошку, прорубленному под самым потолком, это был подвал. Но подвал чистый и сухой. Пол покрыт толстым слоем песка — поэтому лежать было мягко, только холодно. Геля попробовала подняться, но сперва у нее ничего не вышло — руки были стянуты за спиной, да не веревкой, а цепью и ужасно затекли.
Цепь тянулась от вколоченного в стену кольца и в несколько витков крепко охватывала запястья. Закреплял всю конструкцию тяжелый амбарный замок.
Геля повозилась, подергала цепь, доползла до стены и привалилась к ней плечом. Осмотрелась.
Сквозь окошко лился сероватый свет. Значит, еще не очень поздний вечер, и она тут недолго. Или, наоборот, уже раннее утро, и она провалялась здесь всю ночь. Родители, то есть предки, должно быть, с ума сходят.
Метрах в полутора от нее лежал непонятный круглый предмет, а чуть поодаль — еще какой-то мусор.
От нечего делать Геля подползла к нему, насколько пускала цепь, и страх совсем прошел.
Это был человеческий череп и грудная клетка — гладкие, цвета топленых сливок, совсем как у них в кабинете биологии. В песке угадывались очертания других костей — совсем мелких и покрупнее.
Нет, конечно, быть похищенной — это ужасно. Но цепь, черепа и скелеты — это уже, извините, немножко слишком. Отдает малобюджетным триллером какой-нибудь страны третьего мира.
Геля отползла от скелета, снова скукожилась у стены и закрыла глаза. Где-то наверху, в отдалении, стукнула дверь, послышались шаркающие шаги, но сразу стихли.
В темном стенном провале замерцало, покачиваясь, пятнышко света. Оно приближалось, становилось все ярче, и девочка невольно зажмурилась.
— Так что, пожалуй, Мелания Афанасьевна. Вот она, девка. Теперь что хошь с ней, то и делай. Не моя забота. — Голос Калиныча прозвучал совсем рядом.
Геля приоткрыла глаза.
Над ней нависали Калиныч и Павловская — с клюкой и в лохмотьях. Их лица, подсвеченные снизу красноватым пламенем фонаря, выглядели пугающе. Упыри, иначе и не скажешь.
— Что, птичка певчая, попалась? — Старуха склонилась к Геле и гнусно захихикала. — Ничего, теперь уж много не напоешь! — резко выпрямилась и обратилась к Калинычу: — Кончай ее, друг любезный. Надоела мне эта дрянь.
— Те-те-те! — Старик погрозил ведьме пальцем. — Мокрое дело? Да господь с тобой, не возьму я такой грех на душу. Тем паче за бесплатно.
— Ах ты, кровосос! — возмутилась Павловская. — Мало ты у меня серебришка вытянул?!
— Погубит тебя жадность, ох, погубит. Попомни мои слова, — насмешливо попенял ей Калиныч. — Детишечки мои весь день девку пасли, трудились. Упаковали и доставили в лучшем виде. А за душегубство изволь втрое заплатить, а то и пальцем не шевельну.
— Так ведь опасна она! Донесет на нас, и оба пропадем! — раздраженно повысила голос старуха, размахивая фонарем. По стенам заметались кровавые отблески и жуткое эхо.
— Ты мне теплое с мягким тут не путай! — прикрикнул на Павловскую Калиныч. — До меня не дотянутся, руки коротки. Уж сколько раз старались, ан шиш! Чистый я перед законом. А твоя спектакля — другой разговор. Ежели откроется — пойдешь ты, милая, с сумой без всякого притворства. А то и на каторгу сосватают. — И Калиныч зашуршал по песку обратно к проему в стене. У самого выхода обернулся:
— Последнее мое слово будет такое — тебе надо, ты девку и кончай. А не хочешь ручки пачкать — раскошеливайся.
Павловская грязно выругалась ему вслед и, обернувшись, замахнулась клюкой на Гелю.
— Мерзавка! Вот мерзавка! Вечно от тебя лишние хлопоты!
Геля никогда не была храброй. И пока эти упыри ссорились, тряслась как заячий хвост. Но неожиданно в ней всколыхнулся гнев, а вернее — гадливое чувство ярости. Да не станет она бояться этой мерзкой, жестокой и жадной старухи! Много чести! От того, что страх испарился, мозги заработали ясно и четко.
— Я бы на вашем месте не стала этого делать, — холодно обратилась она к Павловской. — В верхнем ящике моего стола лежит письмо. Разоблачительное письмо. В нем я описала все ваши похождения. Даже если вы меня убьете, правда выплывет, будьте уверены.
Павловская отшатнулась и взвизгнула:
— Врешь! Все врешь, проклятая девчонка! На крысеныша этого надеешься, дружка своего!
— Это вы о ком? О Щуре, вашем подопечном? — Геля хмыкнула. — Вот еще. Он в полицию не пойдет, потому что такой же бандит, как и вы.
— Никто не поверит сумасшедшей девчонке. Никто не поверит, — забормотала Павловская.
— Ну, если бы я пошла в полицию, так, может, и не поверили бы, — рассудительно заметила Геля, — но если я исчезну или умру — тогда совсем другое дело. Родители наверняка найдут письмо и потребуют у властей разбирательства. А моего папу вы знаете.
— Врет… или не врет… — Павловская подняла фонарь, ее маленькие глазки беспокойно прищурились, впились Геле в лицо. Потом вдруг старуха расслабленно захихикала. — Письмо, говоришь… А на мальчишку не надеешься… А вот мы проверим. Пошлю сейчас людишек за Щуром. Посмотрим, как запоешь, когда твоего дружка на ломти кромсать станут. За такое и заплатить не жалко. — Маленькие губки Павловской исказились в торжествующей ухмылке.
И, погрозив Геле напоследок клюкой, старуха отправилась вслед за Калинычем.
Оставшись одна, узница задергалась в тщетных попытках освободиться. Никакого письма, конечно, не было. Просто у них тут из рук вон плохо с кинематографом, а Геля была в этом смысле человеком опытным — вот и вспомнила подходящий сюжет.
Но Щур, что же с ним будет? Может быть, они не смогут его схватить? Ведь он такой сильный и ловкий!
Все равно, надо выбираться отсюда. Вопрос: как? Цепь держит крепко. Может, покричать? Геля прислушалась. В подвале было тихо, очень тихо. С улицы не доносилось ни звука, значит, стены толстые, и орать бесполезно. К тому же рассеянный серенький свет в окошке померк, и подвал погрузился в непроглядный мрак. Геля едва успела удивиться тому, как резко наступила ночь, а комочек тьмы уже оттолкнулся от окна, спрыгнул в песок и, жалобно мяукая, заковылял к ней.
