Выстрел с монитора (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (онлайн книга без .TXT) 📗
День был жаркий, но вода в августе уже прохладная. Чтобы не продрогнуть, приходилось барахтаться, гоняться друг за другом…
— Э, а где Лотик? — вдруг сказал круглый Хансен…
Все завертели головами.
Лотик был далеко, почти на середине. Над солнечной водой темнела его «головастая голова» и тощие плечи.
— Э, — сказал Хансен. — Один уплыл. Потонет, дурень…
— Эй ты, марш назад! — закричал Кофельнагель. Замахал веснушчатым кулаком. — Взяли тебя на свою голову!
— Вы чего! Я же на свае стою! Помните, сумасшедший Хендрик хотел здесь мельницу строить и повбивал чугунные сваи?
Все, конечно, про сваи помнили. Но Галька громко сказал:
— Соскользнешь и булькнешься!
— А вот и не булькнусь! Глядите! — Лотик высоко подпрыгнул, мелькнули его загорелые икры и белые лятки… И — словно не было на свете Лотика! Святые Хранители!
Все, даже круглый Хансен, кинулись взапуски к тому месту. Вытащить, пока не наглотался! Но Лотик вынырнул сам, и на лице его сияла щербатая улыбка.
— Вот! Смот… Ой!
Его ухватили под локти и за волосы и, не слушая, выволокли на берег. И круглый Хансен при всеобщем одобрении деловито вляпал ему ладонью по известному месту. Так, что стреляющее эхо пронеслось над водой и Китовым островом. Но Лотик не обиделся и сейчас. Все равно улыбался.
— Вы чего? Я же научился нырять! Я до самого дна достал!
— Как не достать, если башка чугунная, — хмыкнул похожий на черного жука Жук.
— Я не башкой, я пальцами достал! Вот! — Лотик разжал кулак. На ладони была горсточка сырого песка. И в ней блестела крупная серебряная чешуйка.
— Это что? — Мальчишки сунулись к ней носами. — Э, денежка…
— Может, на дне клад зарыт?
— Лотик, ты запомнил место?
— Ну откуда клад в том песке? — Галька взял монетку. — Это, наверно, сумасшедший Хендрик потерял, когда сваи вбивал…
— Она бы потемнела с той поры, — возразил Хансен.
Галька потер монетку о голый живот:
— Может, такое серебро, что не темнеет… Смотрите, десять грошей!
— Почему грошей? — заспорил Кофельнагель. — Десять грошей поменьше размером.
На монетке было отчеканено число «10», а под ним — только ржаной колосок. Перевернули. На другой стороне был выбит чей–то профиль и шли по кругу крошечные буковки.
— «Фре–е… стаад… Лехтен–старн», — прочитал Галька. — Слава богу, не латынь. Почти что по–нашему.
— Но не совсем, — заметил белобрысый, немногословный Вафля.
— Все равно понятно, — сказал Хансен. — Свободный город Светлая Звезда.
— Такого нет, — заявил длинный Вилли Кофельнагель.
— Как же нет, если вот монетка! — заспорил Жук. — Он где–то есть. Или раньше был… Тут чей портрет?
Пригляделись к профилю.
— Пфе, да это мальчишка, — сказал Кофельнагель.
— Ты перекупался, Нагель, — заметил Жук. — Это же тетенька. Королева или принцесса.
— Ты сам принцесса. Гляди хорошенько, э.то мальчик, — храбро сказал Лотик. Он чувствовал себя героем дня.
И правда, профиль был явно ребячий: курносый, с короткой стрижкой. И с улыбкой, спрятанной во взгляде. Будто веселый мальчишка лишь на миг притворился серьезным — для важного дела, чтобы на монете отпечатали.
— Небось какой–нибудь наследный принц, — заметил Вафля.
— Наследных принцев на монетах не чеканят, — возразил Галька. — Только королей.
— А разве бывают короли–мальчики? — удивился Лотик.
— Иногда… Возьми, Лотик, денежку, не потеряй.
— Он все равно потеряет, — сказал Кофельнагель. — Лучше подари ее, Лотик, мне.
— Фиг, — отозвался Лотик (по–реттерхальмски это звучит в точности как по–русски). — Я ее Гальке подарю. На, Галька.
— Да? Спасибо… — Гальке стало тепло от благодарности. Не то чтобы нужна была ему монетка, а так… Он погладил денежку мизинцем. — А все–таки интересно: десять чего? Грошей, пфеннигов, копеек? Пенсов? И каких она времен, а?
— Надо спросить учителя истории, — предложил рассудительный Вафля.
— Он зажилит ее для своей коллекции, — заметил Жук.
— А отчего бы нам не пойти к мадам Валентине? — сказал круглый Хансен. — Она знает все.
— Ура! К мадам Валентине, к мадам Валентине! — закричали мальчишки и кинулись вплавь на Китовый остров. Галька, с монеткой за щекой, плыл позади всех. Поглядывал на Лотика: не пустил бы головастик пузыри…»
3
— Несколько слов о мадам Валентине, — сказал Пассажир. — В начале, где идет описание нравов и жителей, у меня говорится о ней подробно. А если коротко, то так. Мадам Валентина была пожилая дама со странностями. Она торговала леденцами, но это занятие было для отвода глаз. Основное время мадам Валентина посвящала наукам, иногда печатала статьи в столичном философском журнале (и статьи эти каждый раз вызывали скандал в среде университетской профессуры). Кроме того, у нее был ящик с треногой и объективом, и она по заказу реттерхальмских жителей делала фотопортреты на твердом, как доска, картоне.
Жила мадам Валентина одна, если не считать рослого рыжего кота, канареек и жабы Жаннеты, которая обитала в стеклянной банке из–под маринада.
«…Когда мальчишки явились к мадам Валентине, она развешивала на дворе выстиранные цветастые юбки и вела перебранку с соседкой. Двор соседки был выше по склону, и та кричала через каменный, заросший плющом забор:
— Я пойду в магистрат, уважаемая мадам Валентина! Я терпела все, даже неприличные песни вашего граммофона, но этот последний фокус! Дым от пережженного сахара для ваших отвратительных леденцов так и лез мне в окна, хотя ветер дул в другую сторону! А ваш бессовестный кот вчера весь день гонялся за моими курами!..
— Сударыня! — отвечала мадам Валентина и взмахивала тяжелыми юбками, как матадор плащом. — Опомнитесь! На меня вы можете изливать любые недостойные вымыслы, но как совесть позволяет вам клеветать на беззащитную божью тварь? Где свидетели? Вы уверены, что это был мой Бенедетто?
— А кто же еще! Весь город знает вашего рыжего бандита!
— Рыжего?! Мадам Анна–Элизабет фан Раух! Где и когда вы видели у меня рыжего кота?
Беззащитная божья тварь сидела в двух шагах от хозяйки. При последних словах мадам Валентины Бенедетто вздыбил шерсть, и она из апельсиновой стала седовато–лиловой.
— Тьфу! — сказала наверху мадам Анна–Элизабет. — В прежние времена вас сожгли бы на костре!
— В прежние времена, уважаемая соседка, я сделала бы так, чтобы ваш язык приморозило к нёбу, как лошадиный помет к февральской мостовой! Лишь глубокое почитание конституции Реттерхальма, запрещающей лишать права слова кого бы то ни было, останавливает меня… Но поспешите в дом, сударыня, у вас там от перегрева лопнула бутыль с уксусом!..
Посмеявшись вслед соседке, мадам Валентина повернулась к мальчишкам:
— О! Здесь всегда рады гостям, но должна заметить, что время утреннего кофе давно прошло. А чай с леденцами у меня подают несколько позже — Мы по делу, мадам Валентина. — Галька вынул из–за щеки монетку. — Добрый день… Вот…
— Бакалавр философских и естественных наук Валентина фан Зеехафен не занимается важными делами на дворе. Прошу в дом.
Каждый раз, когда ребята попадали к мадам Валентцне, у них открывались рты. На стенах висели пучки трав и громадные птичьи крылья, в углу свалены были книги–великаны в обложках из потрескавшейся кожи. Из помятой трубы граммофона смотрело удивительно живыми глазами чучело крокодила. Желтели чертежи тугих воздушных шаров и лодок с перепончатыми крыльями. Облокотившись на шкаф с минералами, стоял на железных ногах полный набор рыцарских доспехов. Из–под приподнятого забрала глядел белый череп. Мадам Валентина утверждала, что это ее предок, первый владетель приморского замка Зеехафен.
С темного портрета в бронзовой раме смотрела сама хозяйка дома — в квадратной шапочке с кистью и в черной мантии.
Про мадам Валентину рассказывали всякое. Говорили даже, что она училась в Бразилии и совершила кругосветное путешествие. Впрочем, по другим слухам, она всю жизнь провела в родном Реттерхальме, лишь изредка выезжая в столицу. Одно было известно точно: много лет назад она преподавала географию в гимназии и оттуда ее уволили с большим скандалом. Наивный и потому бесстрашный Лотик однажды спросил ее: правда ли это?
