Мила Рудик и руины Харакса - Вольских Алека (книги хорошего качества .txt) 📗

В первый момент Мила решила, что письмо от Гарика. Кто еще в Троллинбурге мог ей писать? Но почти сразу она сообразила, что Гарик перевязывал письма либо золотой лентой, когда отправлял послание из Черной кухни, либо белой — когда отсылал его из особняка Северные Грифоны, здесь же была алая… И тут ее озарило — это было письмо от Коротышки Барбариса! Просто он давно не писал ей, и она совсем позабыла о его привычке перевязывать свои послания алой лентой.

Растерянно пялясь то на свиток, то на ботинок, Мила не могла решить, как ей поступить. Отпустить ботинок — значит, лишиться обуви. Шалопай вмиг оставит от него только шнурки. Миле и так предстояло повозиться с парочкой бытовых заклинаний, чтобы залатать дыры, которые непременно останутся от зубов ее питомца.

— Ромка! — несчастным голосом позвала она. — Помоги мне, сделай с ним что-нибудь! Я письмо прочитать не могу.

Лапшин быстро взглянул на нее, потом перевел взгляд на Шалопая. Секунд пять смотрел оценивающе, потом равнодушным голосом поинтересовался:

— А почему ты решила, что Ваньке жить не надоело, а мне надоело?

И уставился в учебник.

Мила растерянно поморгала, потом одарила Ромку яростным взглядом прищуренных глаз, мысленно подобрав своему другу с десяток нелестных эпитетов, и повернулась к Шалопаю. Янтарные глаза ее питомца посмотрели в ответ с искренней привязанностью… по-видимому, к ботинку.

Мила тихо застонала.

— Лапшин! Ну тогда хоть прочитай письмо, а?!

Ромка живо вскочил с кресла, с готовностью выхватил из руки Милы свиток и вернулся обратно. Устроившись поудобнее, он снял ленту, развернул послание и прочел:

В начале письма Мила невольно заулыбалась: Барбарис ничуть не ошибался, она действительно ужасно соскучилась по нему. Однако после постскриптума лицо ее озадаченно вытянулось.

— А что это за «касающийся тебя предмет»? — не преминул спросить Ромка.

Мила пожала плечами.

— Понятия не имею.

— Хм, — недоверчиво отозвался на это Лапшин.

Оценив взглядом мучения Милы, железную хватку Шалопая и истерзанный ботинок, он покачал головой, приподнял руку с перстнем и произнес:

— Махаон!

Сапфир в его перстне сверкнул синей вспышкой, а в воздухе материализовалась неестественно крупная бабочка с яркими крыльями. Вспорхнув, она пролетела над головой Шалопая, янтарные глаза которого в тот же миг загорелись жадным огнем. Выпустив из зубов ботинок Милы, драконий пес с исступленным лаем принялся гоняться по гостиной за гигантским крылатым насекомым.

Пыхтя от обиды, Мила натянула на ногу обслюнявленный ботинок.

— Ты же мог это сразу сделать, — упрекнула она Ромку.

— Мог, — кивнул Ромка. — Но тогда ты не дала бы мне прочитать письмо.

Невинно моргая, Ромка улыбнулся ей, вложив в улыбку все обаяние, на которое был способен.

— Конечно, не дала бы, — фыркнула Мила. — Кстати, на меня твое обаяние не действует, так что можешь пока положить свою улыбку на полочку. Или сходи к Анфисе — она оценит, насколько ты неотразим.

Ромка, ничуть не обидевшись, подскочил с кресла.

— А это идея! — воскликнул он, бодрым шагом направившись к выходу из гостиной.

Мила подозрительно посмотрела ему вслед.

— Он что, действительно к Анфисе пошел?

— Вряд ли, — отозвалась Белка, по-прежнему не поднимая глаз от азов левитации. — Берти с Пентюхом в читальном зале в «Поймай зеленого человечка» играют, наверное, уже заканчивают партию. А следующие на очереди Ромка с Тимуром. Так что он играть пошел.

Мила пожала плечами, а когда отвела взгляд от двери, за которой только что скрылся Ромка, обнаружила сидящего перед ее креслом Шалопая. Он обиженно смотрел на Милу и, проявляя нетерпение, елозил драконьим хвостом по ковру гостиной. Действие Ромкиного колдовства оказалось недолгим, и гигантская бабочка успела раствориться в воздухе; не наигравшийся Шалопай пришел к хозяйке, надеясь, что она вернет ему игрушку.

Мила вздохнула и беспомощно развела руками.

— Извини, Шалопай, я не могу наколдовать бабочку. Это не ко мне.

Шалопай грустно моргнул, тихонечко проскулил, будто бы про себя, и от нечего делать растянулся на ковре, вывалив наружу синий язык.

Мила мысленно порадовалась, что Шалопай знать не знает, на каком курсе Думгрота изучают простейшие иллюзии.

На следующий день в два часа пополудни Мила постучала в дверь дома номер семь по улице Великого гнома Чага Карадагского. Не прошло и минуты, как дверь открылась, а на пороге появился хозяин.

— Ох, ну и вымахала ты, девочка! — хмуро оглядев Милу, возмутился Коротышка Барбарис. Пропуская ее в дом, он неодобрительно покачал головой: — И куда вы, люди, растете-то всё?

Миле пришлось пригнуться, чтобы войти. Когда-то она была от силы на голову выше, чем ее старый друг гном. Теперь — фута на полтора, не меньше.

— Летом, как мы виделись в последний раз, ты вроде пониже ростом-то была, — оценивающим взглядом окинул ее Барбарис, провожая до гостиной. — На полголовы подросла, уж как пить дать.

Мила снова пригнулась, чтобы не удариться головой о притолоку.

— Барбарис, я с лета выросла на какой-нибудь сантиметр, — улыбнулась она, — никак не больше. Не преувеличивай.

Темные глаза гнома строго глянули на нее из-под густых бровей.

— И вовсе я не преувеличиваю. Ты вон уже и Акулину догнала. Садись-ка в кресло, а то люстру заденешь — мне потом новую покупать.

Мила послушалась. Ворчание Барбариса было явным признаком того, что он по ней соскучился. Такой уж у него характер: никаких вам телячьих нежностей. Проявлением чувств для старого гнома было: поворчать, пожурить, поглядеть строго, в лучшем случае — одобрительно улыбнуться, но непременно пряча улыбку в густую коричневую бороду.

— А где госпожа Белладонна? — спросила Мила.

По прошлым визитам она помнила, что из кухни всегда раздавались какие-то звуки — хозяйка дома занималась готовкой для домочадцев и гостей.

— Жену с детьми я отослал к родственникам, — ответил Барбарис, — чтоб не суетились тут без дела.

— Это из-за того, что ты хотел мне рассказать? — вдруг припомнив постскриптум в письме Барбариса, спросила Мила.

Гном нахмурил брови и погладил бороду.

— Из-за того самого.

Миле стало неудобно.

— Ты так редко приезжаешь в Троллинбург после того, как Акулина стала работать в Думгроте… Твои дети, наверное, по тебе соскучились, а из-за меня вы на один день меньше проведете вместе.

— Ну… дети по мне уже не так скучают, как прошлые года два, — отмахнулся Барбарис. — Они в этом году в школу пошли. Им теперь скучать недосуг — учеба.

— В школу? — озадаченно переспросила Мила. — В Думгрот?

Она вдруг подумала, что за четыре года не видела в Думгроте ни одного гнома.

— Ох, сказанула! — весело хмыкнул Барбарис. — Думгрот — школа для магов, а где ты видала, чтобы у гномов водились магические способности? Нет, зачем же — «в Думгрот»? У гномьей общины в Троллинбурге своя школа есть. Там детвора моя и учится с нынешнего года.

— Если Думгрот — школа только для магов, то как же… — Мила запнулась, жалея, что слова уже слетели с языка, но теперь вынуждена была закончить: — Горангель учился в Думгроте, а он был эльфом.

Барбарис покивал.

— Все верно. Эльфы в магии самый сильный народ всегда был. Все они, без исключения, рождаются с магическими способностями. Даже полукровки. Так где же учиться им, здешним эльфам, как не в Думгроте?