Французские дети не капризничают. Уникальный опыт парижского воспитания - Кроуфорд Кэтрин (читаемые книги читать TXT) 📗

Но действительно ли мой ребенок заслуживает лучшего пеленального столика? У моего первого ребенка такой столик был (потому что я очень внушаема!), но я отдала его еще до рождения второй дочери. А после рождения Дафны я обнаружила, что коврик на постели столь же эффективен и пользоваться им гораздо проще.

Оглядываясь назад, я понимаю, что безопасный и удобный столик вовсе не плох. Я готова смириться даже с очистителем воздуха, особенно если у ребенка астма. Но что такое лучшая сумка для подгузников? А лучший ночник? Торговцам нужно продать свои товары, поэтому для них совершенно естественно воздействовать на чувство вины (вспомните хотя бы ситуацию с хранением пуповинной крови, о которой мы говорили раньше). В свете всей той информации, какую молодые родители получают в Соединенных Штатах, нам нужно создать для них специальную психологическую службу поддержки.

Мои подруги, молодые французские матери, рассказывали мне, что не испытывают ничего подобного. С американским маркетингом я поделать ничего не могу. Но я могу напомнить вам, что если вы не купили «лучшие!» экологические чистые пеленки и полотенца, изготовленные из конопли, выращенной в горах Трансильвании и собранной вручную, то это вовсе не означает, что вы – плохие родители.

Вам кажется, что я заговорила, как Элизабет Бадинтер? Это совсем не так – у нее совершенно другой акцент.

Чаще всего беспокойство – это пустая трата энергии. Сколько времени я бичевала себя за то, что не нашла достаточно времени, чтобы научить Уну завязывать шнурки на ботинках. Я переживала, что ее будут дразнить и преследовать из-за ее неумения. Но, вспомнив собственную борьбу со шнурками, я все же решила выждать и запастись терпением. И вот в один прекрасный день я услышала, как она с гордостью говорит отцу, что воспитательница назвала ее «лучшей завязывательницей шнурков» во всей группе. Когда детям нужна была помощь, их отправляли к Уне. Пока я терзалась чувством вины и считала себя плохой матерью, моя дочь сама научилась завязывать шнурки. Я получила прекрасный урок.

Признаюсь, перспектива возвращения в мир взрослых в связи с внедрением французского стиля воспитания в моей семье меня радовала. Я смогу чаще бывать в ресторанах, больше времени проводить с мужем и друзьями, сама ходить за покупками, читать взрослые книги – и все во имя оздоровления семейной атмосферы. Но все же для этого пришлось приложить немало самых серьезных и часто неприятных для меня усилий.

Избавиться от чувства вины, которое стало для меня столь же привычным, как собственные дети, оказалось довольно сложно. Тяжелее всего не воспринимать себя как мать, которая преследует собственные интересы и ведет социальный образ жизни в ущерб детям.

Уна и Дафна были в ярости из-за того, что субботними вечерами им приходилось оставаться с няней. Они злились, потому что на игровой площадке я начала читать романы, а не следила за каждой их проделкой. Но смирились они с этим довольно быстро: ситуация такова, и ничего тут не поделаешь. Моему мужу новый подход понравился гораздо больше: у нас появились новые темы для разговора, и ему больше не приходилось выслушивать бесконечные рассказы о том, что Уна съела на обед и кто в классе Дафны умеет кататься на двухколесном велосипеде.

Но мне приходилось вести постоянную борьбу с самой собой. Мне было нелегко отказаться от американской модели воспитания и победить неврозы, преследующие несчастных американских матерей. Я ложилась на диван с новым популярным романом и тут же ощущала приступ вины – это время я должна была потратить на игры с детьми или изучение условий в разных летних лагерях. Но потом я вспоминала о легионах французских матерей и отцов, которые не тратят целые дни на то, чтобы сделать жизнь своих детей идеальной во всех отношениях. И это оказывалось полезно для самих детей – если, конечно, вы считаете общение с довольной жизнью, а не измотанной постоянными терзаниями матерью плюсом.

За время пребывания во Франции я многому научилась.

Начать с того, что французы совершенно по-другому относятся к спортивным игровым площадкам. В Америке напуганные родители с вытаращенными глазами следуют за детьми, пытаясь как-то их подстраховать, или превращаются в массовиков-затейников (по совместительству фотографов). Во Франции дети спокойно играют, а взрослые сидят на скамейках, читая книги или болтая друг с другом (интересно, что здесь люди не так одержимы своими смартфонами, как в Америке). Французские родители не считают необходимым следить за каждым шагом, прыжком и потенциальным падением своих детей.

В прошлом году я отправилась во Францию, чтобы изучить игровые площадки. Я немного беспокоилась. Как родители и няни отнесутся к бездетной даме на скамейке? Не напугаю ли я их? В Штатах определить, кто чей родитель, очень просто. Если родитель или няня не следуют за ребенком повсюду, он сам постоянно кричит: «Посмотри на меня!», «Ты видела, как хорошо у меня получилось?», «Посмотри, как я сделаю это снова!», «Давай поиграем в чудовище!»

Мне казалось, что если французы увидят на площадке женщину без детей, то сочтут мои намерения несколько странными. Впрочем, в этой стране никто и понять не мог, что я пришла на площадку без детей. Французским родителям казалось, что мой ребенок благополучно включился в игру и спокойно играет с их собственными отпрысками. Нет, они не беззаботные и не легкомысленные люди. Просто они совершенно по-другому относятся к опасности – французы не считают, что опасности подстерегают детей повсюду.

Памятуя обо всем этом, я попыталась умерить собственную материнскую паранойю. Еще одна нелегкая задача. Пообщавшись с французскими матерями, я начала беспокоиться – смешно, правда? – что мои материнские тревоги пагубно сказываются на развитии девочек. Прошлым летом, к примеру, Уна отказывалась выходить на улицу, потому что ей казалось, что она слишком много времени проводит на солнце. Шестилетняя девочка бояться этого не должна. Но совершенно понятно, откуда взялся этот страх: я была буквально одержима солнцезащитными кремами!

Запишите для себя: умерьте свою паранойю.

Вспоминаю свою первую беременность. Я узнала, что у меня будет девочка. Мы с Маком были буквально одержимы собственным будущим, мы постоянно говорили о детях наших друзей – нас страшно пугало то, что современные дети, говоря об анатомии, совершенно свободно пользуются словом «вагина». Оно звучало для нас слишком по-медицински и чересчур по-взрослому.

Мы решили придумать для своих детей более «детский» словарь. Я предложила выражение «шланг», которым пользовались мои собственные родители (может, они и до сих пор им пользуются?). Маку это не очень понравилось. Как-то раз мы разговорились об этом с нашей подругой, социальным работником. Она была АБСОЛЮТНО убеждена в том, что мы должны сразу же знакомить нашего ребенка (еще неродившегося) с правильной, научной терминологией. Почему же? Потому что если, не дай бог, она подвергнется сексуальному насилию и с ней будут беседовать полицейские или психологи, невозможно будет вести расследование, так как ее показания будут недостоверными. Она даже предложила нам пользоваться словом «вульва».

Я мгновенно прониклась всей серьезностью момента, и мои девочки совершенно спокойно используют подобные анатомические термины (полагаю, гораздо спокойнее, чем я). Когда я рассказала об этом одной французской матери, она воздела руки к небу и расхохоталась: «Боже мой, какие же мы разные! Если французская девочка скажет полицейскому нечто подобное, тот сразу же решит, что дома она подвергается насилию. Нет-нет, наши малыши говорят «кики» и «зизи»!»

Этот случай заставил меня задуматься не над тем, какими словами пользуются мои дети, но о нашем инстинкте, заставляющем предполагать наихудшее и исходить из этого. В конце концов, мы вырастим бесхарактерное поколение.