Необыкновенный консилиум - Шингарев Геннадий (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗
Он велел поставить в операционной «спрэй» — нечто вроде большого пульверизатора. Из этого пульверизатора в воздухе разбрызгивали раствор едкой карболовой кислоты. Сам Листер, прежде чем приступить к операции, долго мыл
и тёр этой кислотой руки. То же самое должны были делать его помощники — врачи, сёстры милосердия, санитары и вообще все, кто входил в операционную. Все инструменты кипятились в карболовой кислоте. Вся операционная провоняла карболкой.
Острый запах карболки ударял в нос каждому, кто переступал порог больницы. В палатах лежали оперированные больные с повязками из марли, пропитанной карболовым раствором.
Над Листером потешались, было у него и немало врагов. В его операционной врачам приходилось нелегко: от едких карболовых паров слезились глаза и першило в горле. Многие отказывались у него работать. Но он стоял на своём.
И вот что удивительно: как только антисептическая система была претворена в жизнь, раны у больных перестали гноиться. Мы-то с вами понимаем, что в этом не было никакого чуда: карболка убивала микробов. Но в то время это произвело сенсацию. К доктору Листеру приезжали хирурги из разных стран; маститые профессора, морщась от запаха, ходили по палатам, с недоверием заглядывали в операционную. Факт оставался фактом: в отделении, которым заведовал этот чудак, не было ни одного случая заражения крови. Лишь постепенно, с большим трудом Листер добился признания, и теперь в любом учебнике хирургии вы можете увидеть его портрет.
С тех пор врачи поняли, как важно защитить больного от инфекции. Забота о чистоте стала их главной заботой. Врачи надели белые халаты. Белый цвет стал цветом медицины.
Что же касается хирургии, то карболка и мыло произвели в ней, можно сказать, целую революцию. Круг хирургических вмешательств необычайно расширился: ведь теперь хирурги уже не боялись осложнений и стали вторгаться в такие области, о которых прежде никто и думать не смел.
Правда, спрэй доктора Листера, над которым когда-то столько смеялись, спрэй, оказавший неоценимую услугу человечеству, ныне сдан в музей. Антисептическая система несла гибель бактериям, которые попадают в операционную;
для этого и рану поливали едким раствором. Это имело свои недостатки: карболовая кислота вызывает сильное раздражение. И сейчас вы уже не услышите в операционной запаха карболки. На смену антисептике пришла асептика — это слово означает умение оперировать так, чтобы вообще не пустить в рану никаких микробов. Как это делается, вы сейчас увидите.
…Войдём на цыпочках в операционный блок, попросим разрешения постоять во время операции.
Как здесь чисто! Нигде ни пылинки.
На длинной блестящей ноге в углу стоит кварцевая лампа. Ею облучают операционную, чтобы ультрафиолетовые лучи убили микробов, которые могут оказаться в воздухе.
В соседней комнате, засучив рукава, врачи долго трут руки щётками и моют в обеззараживающем растворе. Затем протирают руки спиртом. Этого мало: они ещё надевают стерильные перчатки. В операционную входят в масках и стерильных халатах.
На столе спит больной. Он покрыт стерильной простынёй. Лишь в том месте, где будет сделан разрез, оставлено окошко. Кожу больного протирают спиртом и йодом.
С какой осторожностью операционная сестра разворачивает стерильную пелёнку, в которую завёрнуты инструменты! Они ещё тёплые. Перед этим их два часа продержали под сухим горячим паром в стерилизационном котле — автоклаве. Длинным, похожим на клюв корнцангом сестра достаёт из банки со спиртом мотки шёлковых ниток.
Сестра вручает хирургу скальпель. Присмотритесь: хирург держит нож по-особому, не так, как вы держите в руках перочинный ножик, чтобы очинить карандаш. И не так, как берутся за нож, чтобы отрезать ломоть хлеба. Он держит его, как смычок. Напротив стоит ассистент. В правой руке у него раскрытый наготове кровоостанавливающий зажим, в левой — зажим с шариком из стерильной марли: осушать рану. Налево от ассистента стоит за своим столиком операционная сестра, у изголовья — врач, который даёт наркоз.
Никто не произносит ни одного лишнего слова: разговоры запрещены. Никто не делает ни одного ненужного движения.
И так на каждом шагу. В операционной царит жестокая дисциплина, о которой и понятия не имеет тот, кто там никогда не бывал. Там особые правила, железные законы, к которым безжалостно приучают каждого, кто выбрал для себя эту профессию. Хирург не имеет права отойти от стола ни на шаг. Ему не разрешается утереть пот со лба, поправить на голове шапочку. Он не должен дотрагиваться ни до чего постороннего. Ведь его руки погружаются в рану, куда ни при каких обстоятельствах не должна проникнуть инфекция.
Глава 38 СТОИТ ЛИ ХВАСТАТЬСЯ
Мы, люди двадцатого века, привыкли к успехам медицины, считаем их чем-то само собой разумеющимся, и, например, никого не удивляет, что человек, страдающий аппендицитом, выписывается через восемь дней после операции здоровым. Вот если бы он застрял в больнице на месяц, все бы удивились. Все сказали бы: что это там за врачи!
Существует предание о том, как предводитель западных готов Аларих велел призвать к себе врачевателя, о котором шла молва, будто он владеет некоторой великой тайной.
Врачеватель явился; это был дряхлый старик, с трудом волочивший ноги. Его вели под руки двое слуг.
— Слушай, ты! — сказал Аларих. — Ты видишь перед собой самого могущественного царя на земле. Мои воины покорили Рим. Я владыка мира. Но я уже немолод и чувствую приближение смерти. Говорят, ты знаешь секрет, как продлить жизнь.
— Верно, — ответил кудесник. — У меня есть волшебный напиток. Если бы я не пил его, то умер бы совсем молодым человеком. А так я дожил до старости. Ведь мне уже шестьдесят восемь…
— Сколько? — переспросил Аларих.
— Шестьдесят восемь. И я надеюсь прожить еще лет пять, — прошамкал кудесник. — А сколько лет тебе?
— Семьдесят четыре! — прорычал Аларих.
То, что врачевателю казалось великим достижением, в его глазах не имело никакой цены. И он приказал слугам отрубить врачевателю голову.
А мы? Ведь мы тоже часто ждём от медицины больше, чем она может нам дать. И каких бы высот она ни достигла, её успехи всегда будут казаться незначительными по сравнению с тем, что нам хотелось бы от неё получить.
Медицина научилась излечивать страшные болезни, а нам хотелось бы вовсе не болеть.
Медицина способна продлить человеческую жизнь, а мы хотим жить вечно.
Мы склонны больше восхищаться чудесами техники; нас поражает красота и совершенство электронных устройств, люди, которые их создают, кажутся нам подлинными кудесниками. А ведь ни один аппарат, ни одна кибернетическая машина не могут даже отдалённо сравниться по своей сложности с человеческим организмом.
Две машины одной и той же марки одинаковы. Среди людей «марок» не существует: сколько людей — столько и разных судеб и характеров и столько же различных организмов. На каждом шагу врача подстерегают неожиданности; он поистине имеет дело с самым изменчивым материалом в мире. У каждого больного есть свои, только ему свойственные особенности. Каждый болеет на свой лад. И можно сказать, что сколько людей — столько и разных недугов.
