Соседи по планете Земноводные и пресмыкающиеся - Дмитриев Юрий Дмитриевич (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Нет необходимости доказывать, какое огромное значение для человечества имеет дальнейшее развитие этой отрасли науки.
Однако, сделав первые шаги, люди столкнулись с, казалось бы, непреодолимым препятствием. Пересадка многих органов при самых идеальных операциях, при самой тщательной подготовке и проверке, при самых скрупулезных исследованиях и расчетах не удается — пересаженные ткани остаются чужеродными. Называется это тканевой несовместимостью.
Так, может быть, это вообще не реально? Может быть, это противоестественно? Но в том-то и дело, что в природе есть примеры как раз обратного. И доказывают это опять-таки хвостатые амфибии: почти любые операции по пересадке органов и тканей, проведенные на этих животных, оказываются удачными.
У них будто бы и не существует проблемы тканевой несовместимости.
В греческой мифологии есть чудовища с туловищем козы, головой льва и хвостом дракона. Назывались они химерами. До середины нашего века химеры существовали лишь в мифах да в исполнении скульпторов, любивших украшать фантастическими существами капитальные сооружения, такие, например, как знаменитый собор Парижской богоматери в Париже. А в середине нашего века появились живые химеры. Тоже в Париже, в лаборатории профессора Шарля Уйона. Они не только фантастичны внешне (например, о восьми ногах), но и «составлены» из частей разных животных в полном смысле слова. Например, одна химера «сделана» из крупного большеголового иглистого, или ребристого, тритона и маленького хрупкого перепончатоногого, другая — из мексиканского аксолотля и альпийского тритона.
Здесь интересно все — и методика профессора и результаты. Уйон соединяет не взрослых животных, а эмбрионов в тот момент, когда они уже почти сформировались — имеют голову, туловище, хвост, но еще находятся в яйце. Тонкой платиновой проволокой профессор разрезает эмбрион, и голову одного присоединяет к туловищу другого и наоборот. Если соединение точное, то через два часа происходит и рубцевание. Конечно, далеко не все оперированные тритоны выживают — до зрелого возраста доживают едва ли три процента, но те, что остаются, дают возможность увидеть много нового и удивительного. Например, окраска: она сохраняется такой, какая свойственна обоим видам тритонов — на одной половине одна, на другой иная, а граница проходит по месту соединения. Ноги — тоже: передние — одного вида тритона, задние — другого. Но бывает и так: на первой половине одна пара ног, а на второй — две. Шесть ног, как у насекомых! Бывают даже и восьминогие: еще одна пара вырастает как раз на месте соединения. И, будто не зная, какой половинке отдать предпочтение, эта пара превращается в нечто среднее по внешнему виду — что-то берет от одного «хозяина», что-то от другого. В каких случаях это происходит, почему, есть ли тут какие-то закономерности, пока сказать нельзя — фактов еще слишком мало. Однако уже установлено: химеры будут жить, только если обе соединяемые части одинаковы по величине. Очевидно, тогда не происходит взаимного подавления, которое получается, если одна часть была больше, а стало быть, сильнее. «Если силы эквивалентны, — говорит профессор Уйон, — произойдет обоюдная вакцинация, которая повлечет взаимную терпимость. Если, напротив, одна из систем значительно сильнее, она вытеснит другую… жизнеспособной является химера, обладающая равновесием».
Любопытно и поведение химеры — восемь ног работают координированно, голова «управляет» и теми, что находятся на «нейтральной полосе», и теми, которые находятся на «чужой» части тела. Образ жизни химера ведет тот, какой ведет животное, от которого получена голова.
Опыты профессора Уйона — не единственные: во многих лабораториях мира ведутся подобные или похожие опыты и рано или поздно они дадут практический выход.
Лягушкам поставлено два памятника. Один — в прошлом веке в Париже, другой — сравнительно недавно — в Токио. Французские и японские медики от имени мировой науки, от имени всего человечества поставили памятник лягушкам, благодаря которым люди избавились от многих страданий, нашли пути к лечению многих болезней, лягушкам, которые, став жертвами науки, открыли людям путь к познанию живого организма.
И кто знает, не заслужат ли памятника их хвостатые родственники, если они помогут ученым преодолеть барьер несовместимости тканей, — это будет такая победа науки, которую сейчас даже оценить невозможно!
2. Тайна чаши со змеей
Реди был спокоен, и стеклянный сосуд не дрожал в его руке. Оглядев собравшихся, он посмотрел на помощника, державшего сосуд с такой же жидкостью, улыбнулся и быстро выпил содержимое своего сосуда. Помощник немедленно сделал то же самое. Раздался чей-то громкий вздох, кто-то ахнул, и снова, как секунду назад, воцарилась глубокая тишина. Все присутствующие понимали: сейчас случится чудо или произойдет трагедия.
Медленно тянулись напряженные минуты. Никто не знал, что чувствовал в эти минуты Реди, но все видели: он улыбался. Может быть, его веселило выражение ужаса на лицах коллег, может быть, улыбкой он пытался скрыть страх, который испытывал сам? А может быть, это была улыбка превосходства? Или улыбка победителя? Он, Реди, уже знаменитый во всем мире, привык побеждать. Блестящий экспериментатор и полемист, впервые доказавший, что мухи не зарождаются в гнилом мясе, опровергший тем самым, казалось бы, незыблемые каноны о самозарождении насекомых и доказавший, что насекомые откладывают яйца (великое открытие, продвинувшее биологию значительно вперед), не побоявшийся опровергать самого Аристотеля (чей авторитет и тогда, в XVII веке, был незыблем); Реди, заявивший, что многократно видел, «как лягушки откладывают яйца, из которых развиваются их малыши»; Реди, которому наука обязана еще очень многим, сделал новое замечательное открытие, точнее, опроверг веками укоренившееся мнение, и доказал, что желчь змеи никакой опасности не представляет! Для ученых того времени это было невероятно — ведь именно желчь, да еще слюна змей, по всеобщему представлению, наиболее опасны. Считали, что именно они немедленно вызывают смерть. Чтоб опровергнуть это, Реди публично, в присутствии самых уважаемых ученых, выпил желчь змеи. И остался жив. Значит, опасна не желчь змеи. Тогда что же?
Реди ответил на этот вопрос: опасен змеиный яд, выделяемый при укусе!
Через сто лет, уже в XVIII веке, другой итальянец, Феличе Фонтана, как и Франческо Реди, живший в Пизе, откроет у змей ядовитые железы, выделит чистый змеиный яд и поймет механизм действия этого яда на организм животных. Ему придется поправить Реди: яд действует на животное, попадая не в желудок, как считал Реди, а в кровь.
Но это уже не столь важно. Важно, что Реди и Фонтана открыли новую эру в изучении змей вообще и их яда — в частности.
В разные века разные народы по-разному относились к змеям, наделяли их и положительными и отрицательными качествами, приписывали им и сотворение мира, и стремление разрушить его. И в то же время многие народы издавна связывали змей с исцелением больных. Можно по-разному объяснять это. Например, некоторые исследователи считают, что болезни, а тем более смерть всегда были для людей явлениями таинственными и непонятными. Непонятны были и причины болезней и смертей. Змея тоже всегда оставалась существом таинственным и непонятным. Может быть, полагают эти исследователи, люди связывают непонятные явления с непонятными существами. Возможно, хотя объяснение, пожалуй, не очень убедительное. Тем более — это хорошо известно — змея всегда была символом мудрости, учености и давно стала символом медицины. Причем не только в Европе: у африканских народов змея тоже часто была связана с врачеванием. Объясняется это, очевидно, тем, что в Африке врачеванием занимались колдуны, они же, как правило, были и заклинателями змей. Символом колдуна была змея. Вот так и получалось: змея — колдун — лечебная магия. Потом колдун почему-то выпал из этой цепочки, и осталась змея и лечебная магия.
