Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса
Серошкурый, не вымолвив ни слова, сильным скачком очутился на болоте. Он обрадовался, почувствовав, как колышутся под ним мшистые кочки. Лось промчался наискосок через болото и снова вернулся к Карру, ни разу не застряв в трясине.
— Мы уже осмотрели весь лес? — спросил он.
— Нет, еще не весь! — ответил Карр.
И тут же повел лося к лесной опушке, поросшей пышным чернолесьем: дубом, осиной и липой.
— Здесь твои сородичи кормятся листьями и древесной корой, — сказал Карр. — Они считают это лучшим кормом на свете, но тебя за морем будут кормить, наверно, еще вкуснее!
Серошкурый подивился могучим лиственным деревьям, вздымавшим над ним свои зеленые своды. Он полакомился и дубовыми листьями, и корой осины.
— Терпко и вкусно, — сказал он. — Куда лучше клевера!
— Вот и славно, что ты хоть разок отведал такого корма, — обрадовался пес.
Затем он повел лося к небольшому лесному озерцу. Оно лежало тихое-претихое, отражая в своей сверкающей глади берега, окутанные легкими и светлыми туманами.
Серошкурый так и замер на месте! Впервые в жизни он увидел озеро.
— Что это такое, Карр? — спросил он.
— Это большая вода, это озеро! — пояснил Карр. — Твои собратья обычно переплывают озеро с одного берега на другой. Смешно даже думать, что тебе это по плечу, но ты бы мог по крайней мере спуститься вниз и искупаться.
Сам Карр тут же бросился в воду и поплыл. Серошкурый же еще долго стоял на берегу, но в конце концов решился и спустился вслед за Карром. Когда лось ощутил мягкую прохладу воды, у него от радости захватило дух. Ему захотелось освежить водой и горбатую свою спину; он зашел поглубже в озеро и, почувствовав, что вода держит его, поплыл. Он долго еще блаженствовал в воде, плавая кругами вокруг Карра.
Когда они вновь вышли на берег, пес спросил, не пойти ли им домой.
— До утра далеко. Побродим еще часок-другой в лесу, — ответил Серошкурый.
Они вернулись в хвойный лес и вскоре очутились на небольшой поляне, озаренной лунным светом. Поляна вся заросла травой и цветами, сверкавшими капельками росы. Посреди лесного луга паслось целое стадо: лось и несколько лосих с лосятами. Серошкурый прямо остолбенел. Едва бросив взгляд на лосих и лосят, он уставился на старого лося с широкими ветвистыми рогами, украшенными множеством отростков, с высоким горбом, густой бородкой и покрытым длинными волосами подгрудком.
— Это кто еще такой? — с изумлением спросил Серошкурый.
— Зовут его Рогатый, — ответил Карр, — он твой сородич. У тебя тоже когда-нибудь вырастут такие же широкие рога и такая же густая грива. Останься ты в лесу, ты бы, наверно, тоже стал вожаком лосиного стада.
— Раз он мой сородич, я подойду поближе, взгляну на него, — сказал Серошкурый. — Вот уж не подумал бы, что бывают такие величественные животные.
Серошкурый направился к лосям, но тут же вернулся назад к Карру, поджидавшему его на лесной опушке.
— Должно быть, тебя не очень любезно приняли? — осведомился Карр.
— Я сказал ему, что впервые в жизни встретил сородичей, и попросил дозволения попастись с ними на лугу, а он прогнал меня, пригрозив забодать.
— Правильно сделал, что не стал с ним драться, — одобрил Серошкурого Карр. — Молодой лось, только-только отрастивший рога, должен остерегаться драки со старыми лосями. Правда, если бы кто другой отступил без боя, о нем пошла бы дурная слава по всему лесу! Но тебе-то что! Ведь ты переселишься за море!
Едва Карр вымолвил эти слова, как Серошкурый круто повернулся и устремился снова на луг, навстречу старому лосю. Началась битва: выставив вперед рога, лоси с силой ударяли друг друга. И случилось так, что Рогатый стал теснить Серошкурого, заставив пятиться назад по всему лугу. Видно, Серошкурый еще не умел пользоваться своей могучей силой. Но оказавшись у лесной опушки, он уперся копытами в землю, стал крепче бить рогами и откинул наконец Рогатого назад. Серошкурый бился молча, а Рогатый фыркал и пыхтел. Теперь уже Серошкурый теснил старого лося.
Вдруг послышался страшный треск: это на рогах старого лося сломался один отросток. С дикой силой вырвавшись из власти Серошкурого, Рогатый помчался к лесу.
Карр по-прежнему стоял на лесной опушке, когда к нему подошел Серошкурый.
— Ну, теперь ты видел все, что есть в лесу, — сказал пес. — Хочешь пойти домой?
— Да, наверно, уже пора, — ответил лось.
По дороге домой оба молчали. Карр то и дело вздыхал, словно разочаровался в каких-то своих ожиданиях, Серошкурый же вышагивал, высоко подняв голову, и, казалось, радовался своим приключениям. Он шел как всегда уверенно, пока не подошел к изгороди. Но тут он остановился. Окинув взглядом тесный загон, где до сих пор жил, он увидел утоптанную землю, увядший корм, маленькое корытце, из которого пил воду, и темный сарай, где спал.
— Лось без леса — не лось! Лес без лося — не лес! — воскликнул он и, вскинув голову так, что коснулся затылком спины, ринулся обратно в глубь леса.
БЕСПОМОЩНЫЙ
Каждый год в августе в глухой чащобе леса Фридскуген появлялось несколько серо-белых ночных бабочек из семейства, которое называют «монашенки». Были они малы и немногочисленны, так что почти никто не обращал на них внимания. Пропорхав несколько ночей в еловых зарослях, они откладывали несколько тысяч яичек на древесных стволах, а сами вскоре падали мертвыми на землю.
Когда же наступала весна, из яичек выползали маленькие крапчатые гусеницы, которые начинали пожирать еловую хвою. И хотя они были страшно прожорливы, но причинить деревьям серьезный вред не могли, потому что их самих жестоко преследовали птицы. Редко удавалось хотя бы нескольким сотням гусениц спастись от своих врагов.
Гусеницы, которые успевали уже подрасти, заползали на ветви, пряли себе из белых нитей кокон и окукливались. Но через несколько недель большую половину куколок склевывали птицы. Если же в августе появлялась сотня крылатых бабочек-«монашенок», можно было считать, что год у них урожайный.
Такое вот незавидное существование и вели «монашенки» долгие годы в лесу Фридскуген. Так продолжалось бы и дальше, не появись у них неожиданный благодетель.
А появился он благодаря Серошкурому.
Весь следующий день после бегства из лесничества лось бродил по лесу, пытаясь найти приют. Уже к вечеру, протиснувшись сквозь густые заросли старых высоких елей, почти лишенных коры, он обнаружил за ними поляну, покрытую вязкой грязью. Посередине ее стояла большая и глубокая лужа черной болотной воды. Место это не пришлось Серошкурому по душе, и он уже хотел было уйти, но тут его взгляд привлек пучок ярко-зеленых листьев белокрыльника, росшего неподалеку от лужи.
Шевельнув листьями белокрыльника, лось разбудил спавшую под ним огромную старую ужиху. От Карра он слышал о ядовитых гадюках, которые водятся в лесу Фридскуген. И когда черная ужиха подняла голову, высунула раздвоенный язык и зашипела, лось решил, что наткнулся на самую страшную змею. Перепугавшись насмерть, он так ударил змею копытом, что размозжил ей голову, и опрометью кинулся прочь.
Лишь только Серошкурый исчез, из лужи вынырнул уж, такой же длинный и черный, как убитая ужиха, и пополз к ней.
— Неужто ты и впрямь мертва, старушка Безвредная? — жалобно прошипел он. — Столько лет нам было так хорошо вдвоем, так уютно в этой трясине! Мы прожили вместе такую долгую жизнь, что стали намного старше всех прочих ужей в здешнем лесу! Ох! Страшнее горя для меня нет!
Уж был в таком отчаянии, что извивался точно раненый, и даже лягушкам, жившим в вечном страхе перед ним, стало его жаль.
— Сколько, должно быть, злобы в том, кто убил бедную ужиху, которая и защищаться-то не может! Злодей заслуживает самой жестокой, самой беспощадной кары, — прошипел уж и поднял голову. — Я не я буду, если не отомщу за Безвредную! Клянусь, что я, Беспомощный, старейший уж в лесу, не успокоюсь до тех пор, пока этот лось не падет мертвым на землю, как моя старая жена-ужиха!
