Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века - Чуковский Николай Корнеевич (е книги txt, fb2) 📗

Побеседовав полчаса, секретари губернатора потребовали, чтобы им выдали весь порох и все ружья, находившиеся на корабле. Крузенштерн колебался, не зная, как поступить. Но, посоветовавшись с Ратмановым и Ромбергом, он решил согласиться на требования японцев, ведь все равно в этой гавани, окруженной японскими батареями, «Надежда» при столкновении с японцами была бы уничтожена, даже если бы ей оставили порох. Одного только он хотел добиться во что бы то ни стало: чтобы не отбирались ружья у шести матросов, составлявших почетную стражу посла. После долгих споров японцы уступили: шестерым матросам оставили их ружья и немного зарядов. Весь остальной порох и остальные ружья были свалены на барку и увезены.

— И все же с нами поступили милостивее, чем с голландцами, — улыбаясь, сказал Ратманов Крузенштерну. — У нас не отобрали наши шпаги.

Прощаясь с гостями, Крузенштерн попросил их послать на корабль какого-нибудь купца, у которого он мог бы покупать провизию для команды, пока «Надежда» стоит в Нагасаки.

— Одни только голландцы имеют право покупать провизию и товары у наших купцов, — ответил первый секретарь губернатора. — С Россией у нас нет еще торгового договора, и вы ничего здесь покупать не имеете права. Все, что вам понадобится, губернатор будет присылать бесплатно.

Японские чиновники уехали вместе со свитой, но теперь «Надежду» чуть ли не каждый день стали посещать разные высокопоставленные особы, и Крузенштерн скоро привык принимать гостей.

Моряки давно уже заделали течь в днище своего корабля, и «Надежда» была готова к выходу в море. Но недели шли за неделями, а дело почти не двигалось с места. Прошло полтора месяца, прежде чем губернатор наконец согласился удовлетворить просьбу Крузенштерна и разрешил морякам гулять по берегу. Но, конечно, он не позволил им ходить куда угодно. Для прогулок русских моряков на берегу среди пустырей было отведено место в сорок шагов длины и двадцать шагов ширины. Место это обнесли широким крепким забором и поставили кругом вооруженную стражу. Моряки могли там гулять по измятой траве вокруг единственного дерева. Причем, когда шлюпка «Надежды» отвозила моряков в это место для гуляния, ее всякий раз сопровождала целая флотилия лодок, полных солдат.

Естественно, что подобные предосторожности отбивали всякую охоту выходить на прогулку, и клочок суши, отведенный русским морякам, пригодился только одному человеку — астроному Горнеру, который отвез туда свой телескоп и устроил временную обсерваторию.

— Там, по крайней мере, нет качки, — объяснил Крузенштерну Горнер. — С качающейся палубы очень трудно смотреть на звезды в телескоп.

Резанову переселиться на берег разрешили еще позже. Японцы всё отговаривались тем, что они не могут подыскать помещения, достойного такой важной особы, как русский посол.

В конце концов через два месяца после приезда японцы выполнили эту просьбу Крузенштерна. Они выбрали на самом берегу небольшой двухэтажный домик, стоявший особняком от других, и обнесли его со всех сторон толстым, крепким забором. Забор этот отгораживал дом даже от моря. Единственные ворота, прорубленные в заборе, выходили к воде и запирались большим замком, ключ от которого находился у начальника японской стражи. Когда забор был готов, Крузенштерна известили, что посол может переехать в дом.

Крузенштерн никогда прежде не бывал в японских домах и поэтому, приехав осмотреть будущее жилище посла, очень удивился. У японцев нет никакой мебели, и дом внутри был совершенно пуст. Комнаты отделялись друг от друга большими ширмами из плотной бумаги, которые свободно передвигались с места на место. Благодаря этим передвижным стенкам, живущие в доме могли по желанию придавать своим комнатам любую форму.

С двигающимися стенками Крузенштерн кое-как еще примирился, но с отсутствием мебели он примириться не мог. По его приказанию в дом посла привезли с «Надежды» стулья, столы и кровать.

Переезд Резанова в его новое жилище совершился 17 декабря. Японцы, к удивлению моряков, обставили этот переезд с чрезвычайной торжественностью и оказали русским в этот день множество неожиданных почестей. Какой-то богатый японский князь, живший в Нагасаки, прислал послу для путешествия на берег свою яхту. Никогда еще русские не видали судна, отделанного с такой роскошью, — стены кают были покрыты блестящим лаком, лестницы сделаны из красного дерева, пол всюду устлан драгоценными коврами, занавески перед дверьми вытканы золотом, а по бортам всего судна висели огромные шелковые разноцветные флаги с какими-то надписями. Едва Резанов вместе со своей свитой спустился в яхту, как на носу ее был поднят русский флаг. Яхта плыла в сопровождении нескольких сотен разукрашенных лодок. В лодках сидели музыканты, которые играли на струнных японских инструментах.

Так въехал русский посол в свой дворец. Но, как только он оказался внутри, его заперли на замок. И впоследствии всякий раз, когда Крузенштерн ездил к послу и когда посол ездил на «Надежду» к Крузенштерну, приходилось вызывать привратника и отпирать ворота. Жить с послом имело право только определенное число людей, и каждый вечер остававшихся на берегу русских пересчитывали.

На другой день после переезда посла японские чиновники заявили Крузенштерну, что губернатор поручил им перевезти с корабля в дом посла подарки, которые русский царь прислал японскому императору. Так как подарки эти заключались главным образом в огромных драгоценных зеркалах, не помещавшихся ни в какой лодке, для перевозки их пришлось соорудить плот из толстых бревен. Положив зеркала на плот, японцы почему-то закрыли их ворохами красных, необычайно дорогих сукон.

— Стоит ли на упаковку тратить такие сукна? — сказал им Крузенштерн. — Зеркалам ничего не сделается, если вы их покроете просто рогожей.

Но чиновники пришли в ужас от его слов. Покрывать подарки, предназначенные для императора, рогожей — это кощунство!

От этих чиновников Крузенштерн узнал, что, если император согласится принять подарки русского царя, эти зеркала будут отнесены из Нагасаки в Иеддо на руках.

— Нельзя иначе! — восклицали японцы. — Два года назад китайский император прислал в подарок нашему императору слона, и наш император приказал отнести этого слона из Нагасаки в Иеддо на руках.

— И отнесли? — спросил Крузенштерн.

— Отнесли! — ответили японцы.

Время шло, а русские все никак не могли узнать, примет император посла или не примет. Японцы уверяли, что ответ из Иеддо еще не получен.

Моряки изнывали от скуки и безделья. Им запретили встречаться даже с голландцами. Директора Дуфа Крузенштерну не удалось повидать больше ни разу. Однажды голландский корабль, собиравшийся покинуть гавань и поднявший якоря, подошел случайно совсем близко к «Надежде». На капитанском мостике этого корабля Крузенштерн увидел одного из капитанов, которые приезжали к нему в гости вместе с Дуфом. Поднеся ко рту рупор, Крузенштерн громко пожелал отъезжающему капитану счастливого пути, но голландец ничего не ответил и отвернулся. Крузенштерн рассердился, но потом, узнав, что японцы строжайше запретили голландцам разговаривать с русскими, он понял, что капитан иначе поступить не мог.

Как-то рано утром в гавань пришли еще три голландских корабля. На «Надежду» прибыл японский офицер и предупредил, что новоприбывшие будут сейчас салютовать Нагасакской крепости пушечными выстрелами.

— Не примите этот салют на свой счет, — сказал он, — и не вздумайте отвечать салютом.

Предупреждение было вздорное, потому что русские все равно не могли палить из пушек, не имея ни крупинки пороха. Голландцы начали салютовать и стреляли в течение шести с половиной часов. Крузенштерн насчитал четыреста залпов. В те времена, по международным обычаям, судно, приходившее в порт дружественной страны, должно было салютовать самое большее тринадцатью выстрелами. Каково же было удивление Крузенштерна, когда на четыреста залпов голландских кораблей японская крепость не ответила ни одним!

Живя на корабле, Крузенштерн, конечно, не мог узнать много о жизни и обычаях японцев. Но кое-что он все же узнал и записал. Вот отрывок из его записей.