Рыцари Березовой улицы - Третьяков Юрий Федорович (книги полностью бесплатно .txt) 📗

РЫЦАРИ БЕРЕЗОВОЙ УЛИЦЫ

Глава I

Бабушка очень обрадовалась, когда Сережка приехал к ней на все лето. Она пошла в магазин и купила две книги. Одну тоненькую — для Сережки: «Гигиена школьника», другую для себя — очень толстую: «Воспитание ребенка в семье». Про гигиену Сережка читать не стал, а свою книжку бабушка читала каждый день, потому что там описывалось, какие черты у ребенка хорошие, а какие плохие. По этой книжке выходило, что хороших черт у Сережки мало, а плохие есть почти все. А если чего не было в книге, бабушка ходила советоваться к своей подруге Анне Марковне, а уж та все знала и все могла объяснить, потому что ее внук был первый на улице хулиган, с ним постоянно случались всякие истории, пока он не полез на крышу за другим мальчишкой, своим врагом, и не очутился где-то в санатории, в гипсе. Между страницами бабушкиной книги были заложены всякие вырезки и листочки из календаря — тоже насчет разумного отдыха, умывания, физзарядки, чистоты. Сережка понемногу их вытаскивал и уничтожал, а из календаря заранее вырвал все листки, где были напечатаны «Советы родителям».

Хотя многие советы там были дельные. Например, у кого слабая воля, надо обливаться по утрам холодной водой. Сережка раз пять облился, но не заметил, чтоб воля укрепилась, а на самом деле она укрепилась так сильно, что бабушка никак не могла заставить Сережку обливаться дальше.

И сегодня бабушка почитала-почитала свою книжку и говорит:

— Сережа, пойди сюда. Сядь. Да не горбись. Сиди прямо, вот как я. А ведь мне семьдесят лет! Так вот я тебя зачем позвала. Замечаю я, что ты как-то замкнулся в себе, отдалился от своих сверстников, а? Объясни мне, пожалуйста, почему это так?

— А мне никакие сверстники не нужны, — независимо сказал Сережка. — Я и один проживу.

— Почему?

— А потому, что с ними со всеми поссорился.

— Со всеми?

— Ага!

— И с Аликом, и с Зямой, и с Борисом?

— Со всеми, — подтвердил Сережка.

— Что ты с ними не поделил? С Борисом, например?

— Значит так, — Сережка загнул палец, — с Борисом мы поссорились через комара.

— Как же так… через комара?

— Да! Вот когда комары были, кусали они нас, кусали, а мы и не знали, куда они годятся. А оказывается, надо подставить руку, он сядет и вопьется, а сам весь прозрачный, видно, что у него внутри делается, как кровь прямо ему в желудок проходит. Тут комары перестали на нас садиться, и вдруг прилетел один — громадный, весь полосатый, хотел сесть на меня, а Борис свою руку к нему тянет…

— И тебе жалко стало комара!.. — ужаснулась бабушка.

— Не жалко, а пускай не лезет, — объяснил ей Сережка. — Жди, когда к тебе прилетит, а чужого комара нечего переманивать! Да я б не поссорился, но только он потом потерял зуб.

— Какой зуб?

— Мой!

— Подожди, Сережа, — взялась за виски бабушка, — ты мне совсем голову заморочил… Я не пойму…

— Чего ж тут понимать! Он был выдернут! Врач мне его в бумажку завернул и отдал. А он выпросил на один день. Пускай, говорит, у меня побудет… А сам его потерял. Или присвоил…

Бабушка, держась за виски, качала головой и ничего не могла сказать, а Сережка загнул другой палец:

— Теперь, значит, Зямка. Он поссорился сам. Я тут не при чем… Он говорит: на Марсе живут человечки, и еще есть у нас снежный человек. А я сам читал, что все это вранье, ничего этого нет. Про марсиан он еще терпел, а как я сказал про снежного человека, что его нет, он давай злиться: «А раз, говорит, ты так, то я с тобой водиться не хочу, только хочешь мне настроение испортить, уходи от моего дома!» Как будто я виноват, что их нету!.. Да еще кидался в меня дохлым мышом!

— Но это такой пустяк!

— Конечно, — охотно согласился Сережка. — Но только зачем он кидался мышом?

На это бабушка ничего не могла ответить, только спросила:

— Значит, ты теперь один против всех?

— Да нет же! — радостно объяснил ей Сережка. — Это сначала я был один, а потом они все отдельно поссорились!

— Странно, очень странно…

И бабушка опять развернула свою книгу, — искать, что там говорится про поссорившихся ребят, а Сережка, чтобы избежать дальнейших разговоров, пошел на улицу.

Самая лучшая это была улица! Она не зря называлась Березовой. Росли на ней четыре березы, неизвестно кем посаженные. Но они были такие толстые, что их не сломал бы слон, если бы откуда-нибудь вдруг пришел. А под березами росла трава, а один раз после дождя вылез из-под земли настоящий гриб, и Зямка, все знавший из книг, сказал, что гриб лесной, (Его потом пересадили с дороги, чтоб никто не затоптал, но гриб засох.) Это была не какая-нибудь ровная скучная улица — она спускалась вниз горой. А внизу были огороды и, когда шли дожди, тек ручей, который вполне мог заменить речку, хотя, конечно, ни рыб, ни лягушек там не водилось, а купаться было нельзя: вода грязная. За ручьем опять шли огороды, снова поднималась в гору улица, но уже другая, называемая Козий бугор, и там жили Гориллы — страшные разбойники. А между этими двумя улицами стояла двухэтажная трансформаторная будка с тремя железными дверьми (одна наверху, туда вела железная лесенка, и две внизу — каждая отдельно). Но хоть и была она отключена от сети, так как новая линия электропередачи прошла по другой улице, двери были как-то хитро закрыты изнутри и залезть туда не было никакой возможности.

Когда Сережка появился на улице, его поссорившиеся друзья были уже там. Каждый сидел возле своего дома и делал вид, будто вышел просто так. Но Сережка-то знал, почему они сидят. Просто все они, как дураки, влюбились в приехавшую недавно Светлану.

Вообще-то в ней ничего особенного не было: девочка как девочка, разве что всегда ходила с собакой. Собаку звали Каштан. Выяснив это, березовцы при виде девочки принимались орать: «Каштан! Каштан!», а с хозяйкой заговорить робели.

Сережке повезло больше всех. Он целых два раза разговаривал со Светланой, и оба разговора неизгладимо запечатлелись в его памяти. В первый раз это так происходило: заметив, что незнакомая девочка на него не смотрит. Сережка лихо стрельнул из рогатки в воробья, но, как всегда бывает в таких случаях, не попал, и девочка спросила: «Зачем ты стреляешь в воробья, он тебе мешает?» — «Мешает!» — только и сказал Сережка, потому что у него никакого подходящего разговора не было придумано, и пока он хлопал глазами, думая, что сказать еще, девочка ушла. В другой раз Сережка изо всей силы ударил длинной палкой по луже, обрызгал себя и ее, и Светлана сказала: «Вот дурак-то еще!» А у Сережки был про воробьев приготовлен разговор, насчет их вредности, так что поговорить подробнее не пришлось и на этот раз.

Сегодня ему опять повезло. Светлана шла прямо навстречу со своей подругой Ниной и ее братом по прозвищу Пушкин — презренной на улице личностью: его волосы были длинные, как у девчонки, и вились, как у барана. Родители не позволяли ему остричься, считая, что так очень красиво, а среди мальчишек было заведено всякий раз дергать за эти волосы в знак презрения к ним.

Сейчас Сережка так и сделал.

— Ну чего ты-ы? — заныл Пушкин.

— Зачем ты его трогаешь? — обернулись девочки. Это был очень удобный случай, чтобы, разговориться, но тут из своей калитки, как угорелый, выскочил Зямка, размахивая каким-то журналом, и заорал:

— Сережка! Иди сюда! Скорее! Да скорее!

— А что?

— Чудовище!

Сережке, конечно, стало интересно, какое такое чудовище, и он подошел.

— Вот! — торжествовал Зямка, потрясая журналом «Вокруг света», будто никогда Сережку не прогонял и не кидался мышью. — Чудовище — оно есть! Я так и знал! Гляди!

Алик и Борис, услышав про какое-то чудовище, подошли поближе и навострили уши.

— Какое еще там чудовище? — безразличным голосом спросил Борис.

— Шотландское чудовище! Вот! Читайте! Его сфотографировали! У него голова, как у лошади. Оно всплыло, и его сфотографировали! Значит, оно есть! А многие не верили! В общем, нате — сами читайте! На, Алик!