Странный человек Валька Сорокин - Спиридонов Евгений Александрович (чтение книг .TXT) 📗

Евгений Александрович Спиридонов

Странный человек Валька Сорокин

Об авторе

Говорят, что время излечивает любые душевные раны, но вот уже почти два года прошло после смерти Жени Спиридонова, а все так же больно…

Подвело Женю сердце, но подлинной причиной смерти была контузия, полученная от фашистской мины двадцать два года назад.

Болезнь свою он охарактеризовал однажды так: «Больно. Очень больно достается каждое движение. Больно сидеть, больно стоять, больно ходить и даже лежать…»

Тем не менее я не встречал более жизнерадостного и компанейского человека. К нему шли, как на огонек, погреться, отдохнуть душой, поднять настроение. За месяц до смерти Спиридонов принимает участие во Всесоюзном конкурсе… юмористов. Конкурс был объявлен редакцией «С добрым утром!»; Женя получает на нем третью премию.

Все мы с детства знаем, что мужество бывает разное. Мужество бойца, который в разгар боя первым бросается в атаку и, презирая свистящую, гудящую, вырывающуюся из-под ног фонтанами огня и земли смерть, увлекает за собой всю роту. И мужество человека, которого жизнь опрокинула, лишила работы, друзей, здоровья, перспектив, но не сдающегося, не теряющего достоинства, борющегося до конца, из года в год, изо дня в день.

От Жени Спиридонова жизнь потребовала обоих этих видов мужества. И он с честью выдержал ее экзамен.

Чистая комната, белоснежные простыни, ласковые врачи и сестры… И насколько все это хуже, страшнее первого знакомства с госпиталем. Тогда, в январе сорок пятого, на границе с Пруссией возил Женю грязный, усталый обозник на видавшей виды армейской телеге из одного переполненного лазарета в другой.

Жгло раны, тошнило, разламывало позвоночник, но тогда была надежда, да что там надежда — уверенность, что все кончится хорошо: осколки мины извлекут, ушибы подлечат — и снова он будет со своей разведротой пролагать пути наступления на Берлин.

Так и случилось — вскоре место в госпитале было найдено.

Однако сейчас болезнь, обрушившаяся на него, была безжалостна: не затухающая ни днем ни ночью боль, постепенное, неотвратимое окостенение позвоночника и суставов, прогрессирующий паралич. Средств, способных побороть болезнь, медицина пока не знает. Вот он, второй и страшный взрыв той фашистской мины.

Но самые трудные минуты в жизни Спиридонова пришли, когда наступление болезни удалось приостановить, когда он встал с постели, смог передвигаться.

…Мать Жени была убежденной большевичкой. Из тех, что во время войны шли на самые трудные участки, голодали, видели, как голодают их дети, но и ста граммов хлеба не взяли сверх положенного из казенного котла. В четырнадцать лет Женя ушел из школы на завод монтером. В шестнадцать райком комсомола направил его как добровольца в военкомат. Роста Женя был малого, а тут еще война да работа заморили.

— И чего это нам таких присылают! — возмущался майор в военкомате.

Женя столько наговорил в ответ, что майор махнул рукой: «Лешак с тобой! Воюй, раз ты такой вострый!»

За малый рост и отчаянный характер Женю взяли в разведроту. Он всегда лез первым в самое пекло, но до января сорок пятого воевал без единой царапины. И вот Висла, Сандомировский плацдарм, наступление. Две полосы обороны армия, в которой служил Спиридонов, прошла почти без потерь. Третья обошлась ей очень дорого. Здесь-то и обрушилась на Женю та подлая мина. День победы был отпразднован в Чехословакии. Но он не стал для Жени началом мирной жизни. Пять лет в составе особого отряда колесил он по болотам и лесам Западной Украины, вылавливая бандеровские банды.

Банд было много. Они сжигали дома, вырезали целые села. Окруженные, дрались остервенело, в плен почти не сдавались. Бывало так: разбегутся по лесу, попрячутся в блиндажи, «схроны», — и попробуй их оттуда выкури! Чаще всего в таких случаях взрывали у входа противотанковую мину. Но иногда позарез нужно было взять бандита живым. Среди добровольцев, рискующих броситься в черную дыру лаза, первым был Женя Спиридонов.

И потом, служа на границе, в мирной спокойной обстановке, тоже не раз оказывался он в переделках.

К тому времени Спиридонов был уже офицером-локаторщиком. Заступая на дежурство, он нес ответственность за тысячи квадратных километров нашего неба.

Короче говоря, семнадцати лет был на передовой, привык к опасностям, к ответственности, к мысли о своей нужности, к ненормированному рабочему дню. Без всего этого Женя не мыслил жизни. И вдруг — мертвый штиль.

Из миллионного населения города, куда его забросила болезнь, он знал только жену, дочь и участкового врача. Больше никого.

— И чего ты рыпаешься? — недоумевали некоторые «доброжелатели». — Пенсия у тебя приличная, квартира, семья, тишина… Другие-то радуются такому положению…

«Тихая» жизнь Женю не прельщала.

«Любая физическая боль, — писал он в «Комсомольскую правду», — бледнеет перед душевной мукой человека, теряющего в жизни цель, перед мукой одиночества и темнотой животного существования…»

Николаю Островскому Спиридонов не подражал. Просто у них очень похожие судьбы. Просто у Жени тоже не было иного выхода, иного способа служить людям. Он начал писать. В тридцать пять лет, не имея за плечами не только литературного института, но даже опыта работы в стенгазете. Зато у него было другое — богато прожитая жизнь, огромный запас наблюдений, воспоминаний, мыслей, чувств… Это много, но это и мало. Спросите у любого писателя, как невыразимо трудно сделать из фактов жизни рассказ или повесть. Даже если у тебя есть талант.

У Спиридонова был талант.

Первый свой фельетон он писал не один месяц. Теснились мысли, рассыпались слова, не клеилась композиция. Радость от удачно найденного слова сменялась недовольством, надежды — отчаянием… Почта унесла фельетон в областную газету. Прошла неделя, вторая, третья, месяц, другой… Ему не нужны были гонорары и аплодисменты, нужна была хотя бы небольшая надежда, что работать стоит. Это был вопрос жизни и смерти в полном смысле слова. Редакция молчала.

Женя заставил себя снова сесть за машинку. Можно сказать, он рождался и умирал с каждым своим маленьким рассказом, испытывал в работе над несколькими страницами и радость открытия мира, и сладость первой влюбленности, и муки поисков смысла бытия, и взлет открытия, и горечь поражения… Отдохнув от очередного дружески беспощадного анализа своего детища, Женя брался за следующий рассказ. И так в течение почти пяти лет.

В этой книжке собрана лишь небольшая часть того, что было написано Спиридоновым. Без сомнения, отпусти судьба ему еще хотя бы несколько лет жизни, Женя изменил бы в повести и рассказах очень многое. Мужества зачеркивать написанное у него было достаточно, и той вечной неудовлетворенности, которая дается только настоящим художникам, — тоже. За два дня до смерти Женя признавался в письме: «Какая-то дикая неудовлетворенность. Не вижу строки у себя, которую не хотелось бы сжечь…»

Не все безукоризненно в тех произведениях, которые публикуются в этой книжке. В рассказе «Узелок с сувенирами» заметна некоторая прямолинейность в обрисовке отрицательных персонажей «нагнетание» одноплановых деталей. Но это, так сказать, «детали!» А главное — книжка получилась. Хорошая книжка, честная, взволнованная, во многом талантливая. С каждой страницы ее на нас смотрит Женя Спиридонов, везде мы чувствуем его любовь к детям, готовность защищать слабого, непримиримость к нечестности, злу, предательству, жадности, глупости… Широк диапазон авторских эмоций и интонаций — от глубочайшей нежности до ненависти, от лирических излияний до сарказма.

Это особенно ощущается в повести «Странный человек Валька Сорокин». История славного мальчугана-фантазера Валь-Валя, которого оставила мать, хватает за сердце. В повести отлично слепленные характеры, яркий, образный язык, масса талантливых деталей, сочетание мягкого юмора, элегической грусти и публицистической заостренности. Немного можно припомнить произведений, которые так остро и глубоко ставили бы проблему ответственности родителей за судьбу детей.