Всадник на вороном коне - Егоров Николай Матвеевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗

Николай Матвеевич Егоров

Всадник на вороном коне

1

— Рядовой Козырьков!..

Юра не сразу сообразил, что обращаются к нему, и продолжал строчить письмо — первое письмо с военной службы домой. Он закончил предложение, сильно ткнул кончиком шариковой ручки — поставил точку — и даже успел размашисто вывести большую букву, начиная новое предложение. И тут до него дошло, что «рядовой Козырьков» — это и есть он, Юрий Козырьков. Он резко вскочил и потерял равновесие. Чтобы устоять, дергался, как марионетка. Схватился за тумбочку. От толчка листок с письмом соскользнул, качнулся воздушным змеем и мягко лег на пол.

— Поднимите, — ровно и негромко сказал сержант.

Рослый, прямой, сержант возвышался в проходе между двумя рядами коек. Короткие рыжеватые брови поднялись, серые глаза смотрели с удивлением. На бело-розовой коже лица проступили красные пятна.

Юра, как говорится, сгорал от стыда, и если от него еще не пошел дым, то потому, что не успел, — с того момента, когда сержант обратился к Юре, минуло всего-навсего несколько секунд. Юре было худо оттого, что он так неловок, и сейчас он больше всего боялся новой неловкости. И тут же допустил ее, по-штатски промямлив:

— Ничего, я потом…

Брови сержанта поползли еще выше, а Юра, мгновенно вспотев от волнения, наклонился, взял письмо за уголок, выпрямился и услышал, как ему показалось, презрительное:

— На койке сидеть не положено… Для этого есть табуреты.

Сержант так и сказал «табуреты» и тем самым как бы поставил эти окрашенные в защитный цвет четырех пегие предметы для сидения выше беспородных домашних табуреток.

Осознав, что провинился, Юра ждал выговора, а сержант круто развернулся и пошел по казарме. Нет, не пошел, а важно двинулся, неся свои широко раскинутые в стороны и оттянутые назад плечи.

Юра закусил губу, смял в кулаке письмо, сунул его в карман. Потом вздохнул и побрел к выходу из казармы.

Слово-то какое, сумрачное, жесткое: «казарма». А помещение, которое так называют и в котором с нынешнего дня живет Юра, просторное и светлое. С двух сторон — огромные окна. Потолок подпирают белые колонны. Потолок тоже белый. Стены наполовину белые, сверху, а наполовину, снизу, бледно-зеленые» На зеленые, как листва, одеяла белыми полосами выпущены: кромки простыней. Подушки белыми пирамидами — в головах кроватей. Много белого, но не больничного, а другого — солнечного, веселого, хотя и строгого. И горько идти по такой казарме виноватому!

Большой и сильный Жора Белей насупился и, ни к кому не обращаясь, бросил:

— Подумаешь, не туда сел!

Самолюбивый и подвижный Костя Журихин вскочил:

— Да брось ты! Обойдется!

Юра даже не отозвался — что тут скажешь? — пробежал мимо дневального в длинный коридор.

На высоком каменном крыльце его догнал насмешливый ж мягкий Прохор Бембин:

— Юр, ты пилотку забыл…

Козырьков нахлобучил пилотку на голову и направился вниз.

Прохор колебался: пойти за Юрой или не пойти? И понял: нечего лезть к человеку, когда он хочет побыть один…

Юра спустился на асфальт.

Этот асфальт широкой полосой тянулся мимо фасадов казарменных зданий. Тут ты у всех на виду, отовсюду тебя видно. Хотя никого поблизости не было, Юра поспешил пересечь серую, начисто выметенную полосу, нырнул в густую тень старых раскидистых деревьев, вынырнул и оказался на зеленом подстриженном газоне.

По краю газона, в тени деревьев, — низенькие, совсем простые, как на окраинных улочках, скамейки, точнее, лавочки: струганые доски на столбиках. Юра решил было сесть на одну из них, да увидел Фитцжеральда Сусяна, склонившегося над общей тетрадкой.

Сусян поднял голову:

— Эй, Юрик, что случилось?

— Ничего не случилось!..

— Ничего? Почему ты… такой, а?

— Да ничего. Пиши себе!

Юра прошел по газону наискосок и ступил на выложенную каменными плитками дорожку. Вдоль нее — щиты, на щитах сверкает яркими красками повторенное много раз изображение отличного солдата, который все, что положено, выполняет только правильно. У него на лице написано, что он стоит по стойке «смирно» в абсолютном соответствии со строевым уставом, он как положено шагает, как положено проводит штыковой прием, как положено целится, как положено отдает честь. Отдавая честь Юре, он уставил на него четко прорисованные голубые глаза. Вцепился и не отпускал. Даже не по себе стало под этим холодным и самоуверенным взглядом. Тем более что образцовый солдат всем своим видом как бы говорил: Юра с ним сравниться не может. И Юре нечего возразить: действительно — не может.

В конце дорожки Юра оглянулся — солдат со щита все смотрел на него, зоркий, всезнающий. Наверно, опасаясь его взгляда, люди, которые тут прибирали, старались — нигде ни травинки, ни песчинки в расщелинах между плитами, ни камешка у стены длинного здания клуба. Кое-где обвалилась штукатурка и показался красный кирпич, но обломки давно убраны, все чисто и аккуратно.

Юра обошел клуб и увидел лужайку, густо заросшую травой, редкими рядами — молодые деревца, совсем молодые, тоненькие прутики, почти без листьев, а за лужайкой — каменная ограда. Здесь заканчивалась территория части. Юра добрался до ограды, опустился в узкую тень, на жестковатую траву. Прислонился спиной к теплым камням, подтянул к груди колени, обхватил их руками. Чем больше он сжимался, тем сильнее ощущал свою малость, свою заброшенность.

А как же здорово было все с утра!

Раненько-рано, когда не успело разогреться только что поднявшееся солнце и небо было дымчато-голубым, почти серым, рано-раненько к перрону Староморского вокзала подошел обыкновенный пассажирский поезд. Вместе с гражданскими — курортниками, командированными и прочими — из вагонов высыпало сто парней. Правда, они тоже были одеты в штатское, кто с чемоданчиком в руке, кто с дорожной сумкой из блестящего пластика. Но все были острижены наголо, потому что их призвали в армию, и, выйдя на перрон, парни сошли на территорию своего, Староморского гарнизона. Держались подчеркнуто бодро, двигались энергично, даже лихо — они вступали в новую полосу жизни, вступали охотно и гордо, готовые пройти ее с честью, но были и чуть грустными: в этот важный момент с ними ни матерей, ни отцов…

Прочие пассажиры, чуть сторонясь, обтекали ребят, смотрели на них весело и доброжелательно, а некоторые из пожилых мужчин подшучивали: дескать, держите, хлопцы, хвост морковкой, и мы, кхе-кхе, когда-то были, как вы, да годы-годы, а то бы мы и теперь!..

Командовал парнями немолодой офицер, капитан Малиновский. Стриженые хлопцы искали его, тянулись к нему: он принял их на сборном пункте, доставил сюда и теперь должен был сделать самое главное — ввести в строй. Как это будет?

Капитан приказал строиться, пошел вперед, вывел ребят на привокзальную площадь, где их ждала группа офицеров и сержантов, среди которых возвышался моложавый полковник с круглым улыбчивым лицом. Неведомо как новобранцам немедля стало известно, что это командир дивизии Велих, что он воевал против фашистов и что он Герой Советского Союза и самый высокий человек в соединении — около двух метров роста! Полковник Велих отделился от группы, оглядев ребят, улыбнулся им, будто узнал в них добрых знакомых, и сказал:

— Сослуживцы!

Сослуживцы! Это и боевой комдив, и он, Юра Козырьков, молодой солдат! Там, на площади, Юра моментально влюбился в полковника Велиха, мечтательно подумал: вот бы на кого во всем походить… (А-а! Вот кому подражает сержант Ромкин, вот у кого он перенял манеру широко раскидывать в стороны и оттягивать назад плечи! У комдива! Сержант, который все в службе знает и умеет, который совершенно уверен в себе, так уверен, что ему нельзя не подчиняться, сержант — подражает!.. Да, но он-то имеет право подражать комдиву…)

Комдив поздравил новобранцев со вступлением в ряды Советских Вооруженных Сил, потом сказал: он уверен в том, что они, как все другие солдаты дивизии, будут хранить и множить традиции славного соединения. Юра тогда молча поклялся, что не подведет комдива и всех своих сослуживцев, знакомых и незнакомых. Поклялся и с особым старанием делал все, что надо было делать. Поехали в баню — и он мылся, точно боевое задание выполнял. Выдали обмундирование, и он надел его, как рыцарские доспехи. Пришли в столовую, и Юра не просто ел борщ, гречневую кашу с мясом и не просто пил компот, а принимал солдатскую пищу, как должен принимать, скажем, боеприпасы.