Само собой и вообще - Нёстлингер Кристине (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
Но папа, видимо, считал, что, предложив Бабкину помощь, уже сделал для нас достаточно.
Он взял чемодан и пошел к выходу. Мама сказала ему вдогонку:
— Если ты сейчас вот так просто уйдешь и бросишь меня, когда я в полной заднице, тогда действительно все!
Кажется, папа даже не услышал этих слов.
Ну и как прикажете все это понимать? Что мама имеет в виду под «действительно все»? Что означает чемодан, который папа взял с собой?
— Да то, что он от нас ушел, сообразительная ты наша, — сказал мне Ани.
Ему хотелось, чтобы эти слова прозвучали хладнокровно и небрежно, но голос у него сорвался, и было заметно, что он сдерживает слезы.
Но папа же не по-настоящему ушел! В чемодан не влезла даже десятая доля его барахла. Если открыть папино отделение шкафа, там еще так много всего, что отсутствие некоторых вещей совершенно незаметно. Из своей комнаты он не взял ни одного карандаша, ни одной книги. Все папины личные вещи пока здесь. И его бритва, и купальный халат, и лосьон после бритья, и зубная щетка.
Ани утверждает, что папа разыграл ссору и раздул ее, чтобы у него был повод собрать чемодан и смыться. Потому что он слишком труслив и боится спокойно сказать маме, что хочет уйти от нас.
Я решила поговорить с мамой. После того как ушел папа, она сразу легла в постель и выключила свет. Я зашла к ней в комнату. Она притворилась, что спит. Но спящие люди дышат совсем по-другому. Я спросила ее:
— Послушай, мама, что же теперь будет?
Она не ответила.
— Как мы теперь будем жить? — не отставала я.
Тут мама наконец сказала:
— Завтра с утра я все-таки позвоню Бабушке и попрошу ее приехать. Придется пойти на риск, что и она подхватит грипп!
Как будто я спрашивала об этом! Не зажигая света, я подошла к маминой кровати и присела на краешек. Мама взяла меня за руку.
— Я и сама не знаю, — сказала она. — Как-нибудь проживем…
Я спросила, что она имела в виду, когда сказала папе про «полную задницу» и «действительно все».
От того, что было дальше, можно было если не зарыдать, то уж точно расхохотаться! Мама разозлилась и одновременно пришла в ужас, поняв, что я все слышала. И о чем только родители думают?! Стоят в прихожей, орут друг на друга во все горло и считают, что подрастающее поколение потеряло слух? Или как? Или что?
В общем, я сказала маме, что в нашем родимом доме стены такие тонкие, что мы, дети, с самого начала слышали все их ссоры. И что мы не дураки и знаем, что у папы есть Рыба Вильма. Конечно, только я и Ани. Шустрик не знает.
Маме понадобилось некоторое время, чтобы все это переварить. Потом она сказала, что раз уж нам все известно, то мы поймем: она не может дальше так жить. Что-то должно измениться.
«Что-то должно измениться» может означать что угодно. Я думаю, мама сама не знала, что она под этим подразумевает. Раньше, когда я была совсем ребенком, я верила, что взрослые разбираются в жизни. Наверное, в детстве в это надо верить, чтобы чувствовать себя более-менее уверенно. Но на самом деле взрослые очень часто не знают, что делать, и в голове у них полнейший сумбур.
Охотнее всего я бы сейчас размотала шарф, стерла с носа румяна и вазелин, перестала кашлять и снова пошла в школу! Но Ани говорит, ему нужна моя поддержка, в одиночку он не справится. А во мне, как он считает, больше напористости, и если что, я за словом в карман не полезу. Ладно, остаюсь на боевом посту!
На следующий день на нас без всякого предупреждения обрушилась новая неприятность. Утром в семь мы с мамой вдвоем позавтракали. Ани и Шустрик еще спали. Это был мой первый завтрак в будний день без папы! За кофе мама три раза пыталась дозвониться до Бабушки, но та не снимала трубку. Наверняка отправилась за покупками. Наша Бабушка — типичный «жаворонок». Она была бы только «за», если бы бакалея на углу открывалась уже в шесть утра.
Перед тем как уйти на работу в магазин, мама сказала мне, что будет звонить Бабушке оттуда. Я пошла к себе еще немножко вздремнуть. Спать утром допоздна — роскошь, которую я обожаю. Но долго предаваться ей я не смогла. Рев Шустрика вырвал меня из замечательного сна, в котором я стремительно мчалась на красном «порше», а рядом со мной сидел потрясающий парень. Надо поразмыслить, почему мне не приснился Вуци!
Я вскочила с кровати и побежала к Шустрику. Ани, на ватных от температуры ногах, тоже спешил туда. Шустрик орал так, будто ему грозила смертельная опасность. Я решила, что из-за высокой температуры ему приснился кошмарный сон.
Но кошмар был из плоти и крови! У кровати Шустрика стояла наша Бабка и пыталась поставить ему на грудь холодный компресс. Мы с Ани спросили, почему это она здесь, и Бабка тут же обиделась. Может, наш вопрос прозвучал не очень-то любезно, но мы ведь ждали Бабушку, а тут появляется это пугало. Как мог произойти такой сбой, я не знаю.
Я позвонила маме в магазин и спросила, почему вместо Бабушки приперлась Бабка. Мне было совершенно наплевать, что старуха все слышит. Пусть не воображает, что я буду щадить чувства особы, которая, убирая нашу и без того чистую кухню, при этом громко разговаривает сама с собой, что, дескать, у ее невестки все приходит в упадок и не удивительно, что и ее брак тоже разваливается!
Мама опять начала плести что-то несуразное.
— Это папа послал к нам Бабку, — запинаясь, сказала она. — И я не могу ему этого запретить.
А Бабушка приехала бы, несмотря на опасность заболеть. Но когда она узнала, что Бабка уже здесь, она не захотела ехать. Ведь они терпеть друг друга не могут.
Когда я рассказала Ани про разговор с мамой, он хотел позвонить ей и сказать, чтобы она позвонила папе и велела ему срочно отозвать свою «медсестру» с театра военных действий.
Но я его отговорила. Старуху мы уж как-нибудь вытерпим. Думаю, теперь нам необходимо благоразумие. Иначе все кончится еще одной телефонной ссорой между мамой и папой. А мы ведь хотим, чтобы они помирились, поэтому новых ссор надо избегать. Ани признал, что я права.
Три дня мы, скрипя зубами, терпели Бабку. Она жутко действовала нам на нервы. Стоило, вылезая из кровати, поставить голую ногу на пол, как тут же слышалось: «Сейчас же надень тапочки, иначе никогда не выздоровеешь!» Включаешь телевизор, она заводит: «Немедленно выключи и отправляйся в постель. Телевизор вреден даже здоровым детям, а уж больным тем более!» Откроешь холодильник — опять то же самое: «Закрой сейчас же! Поешь, когда придет время обеда!»
А что это были за обеды! Попить — ромашковый чай, а поесть — овсянка! И никаких свежих фруктов! Только яблочный компот. Вот что эта женщина понимает под «щадящей диетой». Ани и Шустрику было, в общем-то, все равно. Они ведь болели по-настоящему, особенно Ани, и им, само собой, просто вообще не хотелось много ходить, смотреть телевизор и есть. Но я чувствовала себя так, словно надо мной совершают настоящее насилие. К тому же Бабка все время косилась на меня, будто не верила в мою болезнь. Пришлось так много притворно кашлять, что у меня начало саднить в горле, и я стала кашлять уже по-настоящему.
Каждый день мы с нетерпением ждали шести часов. Потому что в шесть Бабка отчаливала. Мама возвращалась домой в половине седьмого, а Бабка не хотела с ней встречаться. Она раз по десять на дню напоминала, что присматривает за нами ради своего сына!
А сегодня, сразу после школы, к нам без звонка заявился Вуци. Проведать больных. А я сижу в постели, и на носу у меня отвратительная смесь румян и вазелина!
Вуци пришлось закрыть глаза руками и ждать, пока я сотру с носа свою «болезнь». Он, правда, сказал, что красный жирный нос ему не мешает, но я не поверила. Позднее он всякий раз ухмылялся, вспоминая об этом.
В общем, я привела нос в порядок, так что на меня снова можно было смотреть. Вуци осторожно поцеловал меня в чистый кончик носа, а я осторожно поцеловала его в кончик носа, и он одной рукой приобнял меня. И как раз когда он хотел поцеловать меня по-настоящему, а я подумала: «Вот, Карли, сейчас будет твой первый в жизни поцелуй, этот миг ты запомнишь на всю жизнь», — дверь распахнулась, в комнату вошла Бабка и сказала:
