Записки Эльвиры - Алексин Анатолий Георгиевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
Мама встрепенулась:
— Да-а, Сергей Сергеич, подарочек уж за вами! Мы все ждем от вас дорогого подарка… То есть это для нас он будет очень дорог, а вам обойдется даром. Ничего, ровно ничего не будет стоить!..
— Как радостно делать людям приятное, когда тебе это ничего не стоит, — не без ехидства заметил Борис Борисович.
— Такой подарок нельзя взять в руки или поставить на стол: он бестелесен, он невесом! — продолжала мама.
От волнения я натянула край скатерти — и посуда поехала ко мне. Так вот почему мама не пригласила гостей: чтобы они не мешали «обрабатывать» Сергея Сергеича в нужном ей направлении!
Барбарисыч не был посвящен в мамины замыслы. И все понял по-своему.
— Наша Вирочка — это, знаете ли, бесценный и еще никем не открытый клад, — сладко заговорил он. — Счастлив будет тот, кто найдет его! Кому он достанется!..
Сергей Сергеич растерянно смотрел то на маму, то на друга семьи, то на каменное страшилище.
Мамины глаза сверкнули, что называется, дьявольским блеском.
Мысль, высказанная Борисом Борисовичем, раньше не приходила ей в голову. И видно, очень понравилась. Мама решила немедленно объединить два плана — свой и Барбарисыча — в один общий план наступательных действий.
— Да, Сергей Сергеич, художнику не к лицу хвалить свое произведение, но я, отбросив ложную скромность, скажу: наша Эльвирочка — это сокровище. Или клад, как совершенно точно и очень образно выразился старинный друг нашего дома. Одного, лишь одного не хватает Вирочке — высшего образования!.. Я помню, как в самом раннем детстве наша дочь, еще несмышленый младенец в ту пору, любила пушистых собачек. И кошечек! Это была не просто забава. Это было призвание! Она любила не столько кошечек, сколько пушнину. Я поняла это сердцем матери!
Тут я не выдержала. Вскочила из-за стола, подошла к Сергею Сергеичу и потянула его за рукав:
— Пойдемте… Я что-то очень волнуюсь за Марию Федоровну. Она ведь совсем одна.
Доцент возрадовался:
— Пойдем! Разумеется, мы пойдем!
Мама обрадовалась не так сильно:
— Вирочка! Мы с Борисом Борисовичем хвалили тебя, а ты нарушаешь святые законы гостеприимства!
— Нет, она права. Совершенно права, — вступился за меня Сергей Сергеич. — Я в эти дни, в эти последние дни, хочу почаще быть с мамой. Не оставлять ее…
«Почему именно «в эти дни»? И почему в «последние»?» — не поняла я.
Уже на лестнице Сергей Сергеич спросил:
— О каком все же невесомом подарке… шел разговор? Я не вполне уяснил…
— Вы не догадались? — неискренне изумилась я. — Она просто хочет познакомиться с Марией Федоровной. Вот и все. Это и будет вашим подарком… Ведь она же сказала: «Давайте спустимся вниз!»
— Ах вот что! Ну, это вполне реально. И даже будет весьма кстати. Особенно через некоторое время. Дней через десять.
Я опять ничего не поняла.
— Нет, это не Сергей Сергеич. Походка слишком торопливая, — сказала я.
Мария Федоровна пристально и с некоторым удивлением взглянула мне прямо в лицо:
— Тоже к шагам прислушиваешься? — Помолчала немного и с грустью добавила: — Сережа сегодня не придет обедать.
— Как не придет?
— Дел много… К отъезду готовится.
Я машинально закрыла щеки руками, чтобы Мария Федоровна не заметила, как я краснею. Или бледнею…
— Он уезжает? В командировку?..
— Нет, надолго. В сибирское звероводство.
«В Сибирь захотел?» — запугивала мама папу. А Сергей Сергеич, стало быть, именно туда и собрался… по собственной воле.
Не знаю, как это вышло, но я вдруг зло и громко заговорила, почти закричала:
— Они не смеют его посылать… Не имеют права! У него мать больная. Никто не может его заставить!
Мария Федоровна совершала в эти дни, как сказал Сергей Сергеич, «первые дальние переходы с частыми привалами».
Услышав мои слова, она сделала внеочередную остановку: неловко села на стул, будто слова мои толкнули ее.
— Вира… — тихо сказала она. — Я все-таки поднялась на ноги. И не без твоей помощи. А сама ты… Никто его не заставляет. Он сам решил ехать. Трудно мне будет без него. Ничего не говорю, очень трудно… Но ведь у него мечта есть: столько, говорит, разных там пушистых зверьков вырастим, чтобы Лена Сигалова в красивой шубке ходила! Это он особо подчеркивает.
— Меня он… не подчеркивает? — Как эта фраза вырвалась у меня изо рта!
Мария Федоровна вновь задумчиво глянула мне в лицо:
— Вслух ничего не говорит. Но может быть, молча, про себя…
И тут мне очень захотелось уговорить Марию Федоровну, чтобы она не пускала его в Сибирское зверохозяйство.
— А все-таки он плохой… то есть не вполне заботливый сын, если может вас оставить!
Марию Федоровну рассердили мои слова. Она с трудом поднялась, подошла к окну и стала глядеть во двор, где ребята со снежками и льдышками в руках брали «неприступную крепость» — нашу старую сломанную беседку.
— Он хороший сын, Эльвира, — сказала Мария Федоровна, впервые назвав меня полным именем. — Очень хороший. — И, взглянув через плечо, спросила: — Тебе это ясно?
Я-то в конце концов кое-что поняла. Но мама ничего понимать не хотела.
— Он обманул нас! — кричала она. — Полгода ты целыми днями просиживала у них, как домработница. Зачем?! Он давно знал, что уедет. И нарочно молчал, чтобы не отпугнуть тебя от своего дома. Но я этого так не оставлю. Пусть он до отъезда переговорит с кем надо. Пусть все устроит. Иначе я лягу на рельсы перед его поездом!
— Ни в какой пушной институт я все равно поступать не собираюсь…
Мама тут же сравнила меня с жестокими дочерьми короля Лира. Она сказала, что эти дочери по сравнению со мной просто ангелы и пример нежных, заботливых деток.
— Перестань, мама. Мне надоели литературные сравнения. Давай говорить по-человечески… Институт, в котором работал Сергей Сергеич, вовсе не учебный, а научно-исследовательский. Понимаешь?
— Зачем же ты ходила к ним, на первый этаж, каждый день?
— Чтобы вылечить Марию Федоровну, — спокойно ответила я. — Мне было там хорошо. И я буду ходить туда чаще, чем раньше, потому что Мария Федоровна остается одна. Не толкай меня больше на хитрости, мама! Никогда не толкай… Слышишь?
Мои слова произвели на маму небывалое впечатление — она стала вдруг тихой, растерянной. И заговорила совсем просто, даже робко:
— Пойми, Эльвирочка, я же для тебя старалась. Только для тебя… Разве мне что-нибудь нужно? Всю жизнь я оберегала тебя, боролась за тебя. И с папой, и с учителями, и вообще со всеми…
— Ты боролась против меня, — жестоко ответила я. — А вот папа… Сейчас мне все ясно. Только он слишком быстро уставал бороться, а ты не уставала никогда!
Мама опустилась на диван и тихо-тихо заплакала.
Я подбежала к ней:
— Прости меня, мамочка! Прости… Я знаю, что ты любишь меня больше всего на свете. Но мы должны были поговорить. Прости меня…
Я утешала маму, потому что все равно… любила ее и не могла видеть, как она плачет.
Сергея Сергеича мы провожали вдвоем с Леной. Сквозь окно он до последней минуты кричал нам одно и то же:
— Не забывайте маму! Не оставляйте ее одну!..
Когда поезд ушел, Лена крепко взяла меня под руку, и мы пошли вместе с другими провожающими, которые, как обычно после прощания, были притихшими, опечаленными.
Я шла и думала о том, как хорошо было раньше, когда в два часа дня он приходил домой обедать — и читал газету, и ворчал. И ругал меня за то, что я не разбираюсь в международной политике.
Я со злостью поглядывала на женщин в шубах и на мужчин с меховыми воротниками, будто из-за них он уехал в Сибирское зверохозяйство. Вскоре оттуда, из Сибири, которой мама запугивала папу, пришло письмо. Оказывается, Сергей Сергеич начал какие-то особые опыты, о которых давно уж грезил. И еще он написал, что скучает обо всех… Значит, и обо мне.
В тот же день вечером я объявила дома, что поступлю на курсы медицинских сестер. У меня ведь уже был кое-какой опыт в этой области! А потом, может быть, поеду к Сереже… то есть к Сергею Сергеичу… Когда мы танцевали с ним на молодежном балу, он попросил называть его Сережей. Но я не смогла…
