Ласточка - Верейская Елена Николаевна (мир бесплатных книг TXT) 📗

— А ну-ко, пойдём! Заговоришь ты у меня! — И хозяин поволок Гришутку в дом. Ухмыляющийся лакей Василий шёл за ними.

В гостиной полулежала в кресле хозяйка и стонала. Горничная Глаша растирала ей чем-то пахучим виски. Рыжов протащил мимо них Гришутку и воткнул в свой кабинет.

— А ну, Василий, развяжи ему язык! — приказал он и вышел в гостиную.

— Скажешь, парнишка, — зашептал вкрадчиво и ласково на ухо Гришутке Василий, — пальцем тебя не трону и пряников дам. Вкусные у меня пряники! Ты мне только скажи: кто научил? Имя назови! Ну? Имя!

— Никто не подучил… Не выходило… а вдруг вышло, — упрямо твердил Гришутка.

— Ладно же! Небось сейчас заговоришь!

И не успел Гришутка опомниться, как его голова оказалась крепко зажатой между коленками Василия. В ушах зашумело, стало страшно, — ведь дома его никогда не пороли… После первого же хлёсткого удара Гришутка громко заревел, не столько от боли, сколько от обиды.

— Ну, — жёстко сказал Василий, ещё туже сжав коленями голову Гришутки, — говори: кто подучил? Имя?

— Не… вы… ходило… а тут вышло… — захлебываясь плачем, бормотал Гришутка.

— Ну, брат, не взыщи, придётся ещё наддать, — сказал Василий.

У Гришутки потемнело в глазах, но тут чьи-то сильные руки вырвали его у Василия.

— Не смей! У, изверг! Господский прихвостень! — услышал он над собой горячий шёпот горничной Глаши. — Не видишь, ребёнок чуть не без памяти! — Она подхватила Гришутку на руки и быстро двинулась к другой двери из кабинета. — Пойдём, я тебя чёрным ходом к мамке снесу… У, ироды проклятые, погодите же!..

Это было последнее, что услыхал Гришутка. Он и в самом деле потерял сознание.

Хозяйка ехать в город на «сумасшедшей» Ласточке отказалась. Её увезли на другой лошади.

А на Ласточке Григорий в тот же вечер повёз хозяина на фабрику. Рыжов ехал не один. Рядом с ним сидел в коляске казачий офицер. Его сотня скакала сзади на почтительном расстоянии.

Офицер говорил без умолку. Григорий не пропустил мимо ушей ни одного его слова.

А тот хвастался:

— Я, ваше степенство, с этими бунтовщиками в два счёта справлюсь, не впервой. Мои казаки — орлы! В нынешнем году, изволите знать, по всей губернии мужики бунтуют. Сколько усадеб пожгли! А не дале как вчера в соседней волости у фабриканта Птицына бой был.

— Что-о?! — испуганно переспросил Рыжов.

— Форменный бой! — расхохотался офицер. — Забастовали рабочие. Хозяин меня с сотней вызвал: усмирите! А те не сдаются! Забаррикадировались на фабрике! Пришлось штурмом фабрику брать! Да-с, штурмом! И что бы вы думали? Ружьишек-то у голодранцев нет; защищаться нечем. Так они, прежде чем сдаться, вдребезги фабрику разнесли!.. Ну, уж и было им! Ни один не ушёл! И вашим то же будет!

— Гм… знаете ли, это… не очень меня устраивает… — пробормотал Рыжов и угрюмо замолчал.

— А что? Неужто бунтовщикам уступите? — полюбопытствовал офицер.

Рыжов не ответил. Он мучительно прикидывал в уме, — как быть?.. Конечно, бунтовщиков постреляют, засадят в тюрьмы, выпорют… Ведь восстания в конце концов везде подавляются… Но усадьбы-то уж сгорели!.. Но Птицыну-то придётся фабрику заново оборудовать!..

А офицер всё продолжал хвастаться и убеждать Рыжова не уступать забастовщикам.

Подкатили к фабрике. Её дубовые ворота оказались на запоре. На вышке похаживал дежурный патруль — двое старых рабочих. Офицер, придерживая саблю, выскочил из коляски. За ним вышел и Рыжов. Григорий отъехал чуть в сторонку.

Офицер приказал сдаваться. За воротами раздался сдержанный гул и стих. Старики спокойно глядели с вышки.

— Хотите быть взятыми штурмом? — зло и весело крикнул офицер.

— Берите штурмом! — загудела толпа за воротами. — Терять нам нечего!.. Мы будем отстреливаться!..

Сзади с цокотом подоспела казачья сотня.

Рыжов схватил офицера за локоть.

— Ваше благородие, — зашептал он ему на ухо, — донесли мне верные люди: есть у них оружие, а патронов нет! Вы действуйте быстрее, чтоб не успели попортить станки! — И уже полным голосом Рыжов злорадно крикнул толпе: — Стреляйте, голубчики, стреляйте!

В ответ из-за ворот грянул ружейный залп.

Ласточка взвилась на дыбы, Григорий едва удержал её. Рыжов так и застыл с разинутым ртом.

— Приготовьсь ломать ворота! — скомандовал офицер казакам. Те стали соскакивать с коней.

— Стой! Погодите! Погодите! — в ужасе заорал Рыжов. Он кинулся к воротам и прикрыл их широко расставленными руками. Он уже как бы увидел метнувшуюся к станкам беспощадную в своём гневе толпу… Есть у них патроны!.. Пока одни будут отстреливаться, другие успеют всё разнести!.. — Погодите! — исступлённо кричал Рыжов. — Не сметь! Не дам своего портить!..

Казаки были отосланы. Они ускакали вместе со своим разозлённым офицером. Рыжов согласился на уступки. Рабочие победили!

Когда Григорий вбежал в свою комнатушку, его встретила заплаканная жена.

— Тише!.. Без памяти он… Горит весь…

Гришутка метался на койке и еле внятно бормотал:

— Не выходило… а тут вышло…

Григорий осторожно взял его на руки.

— Сынушка!.. Сыночек!.. — шептал он, прижимая мальчика к груди. Гришутка понемногу утих.

Утром он пришёл в себя и открыл глаза. Мать сидела рядом и шила. Отца в комнате не было. Гришутка долго не мог сообразить, что с ним. Сознание возвращалось медленно.

И постепенно Гришутка вспомнил всё.

— Мама! — позвал он тихо.

Мать вскрикнула от неожиданности да так и бросилась к нему.

— Очнулся! Дитятко! — всхлипывала она, обнимая сынишку.

— Мама!.. Где папка? Не в тюрьме?

— Господь с тобой, что ты, — испуганно прошептала мать.

— А где же он?

— Да повёз хозяина на фабрику.

Гришутка с облегчением вздохнул и сладко потянулся.

— Я спать хочу, — пробормотал он в полузабытьи.

— Ну и спи! Спи, поправляйся, родненький!

Мать бережно укутала его одеялом, и он заснул спокойным, здоровым сном.

Горничная Маша

Ване очень скучно. Он тоскливо слоняется по большим комнатам старого помещичьего дома и решительно не знает, куда себя девать. Вместе с тёплым весенним ветром в окна врывается неистовый птичий гомон и, откуда-то издали, ликующий ребячий визг и хохот. Это за парком купаются в реке деревенские ребята. Счастливые!..

Ваня очень смутно помнит, как и он давно-давно, когда был ещё совсем маленький, гонял с другими мальчишками босиком по деревенской улице и убегал на реку купаться… Теперь ему строго запрещено водиться с деревенскими ребятами. Он теперь «барчук»… Своих детей у дяди Кузьмы нет, вот он и взял к себе родного племянника, круглого сироту. Хочет вырастить из него себе помощника, а потом и наследника своих богатств.

Скучно Ване… Даже в парк убежать нельзя! Учитель Пётр Петрович, которого каждый день привозят к нему из города, нажаловался дяде Кузьме, что Ваня не приготовил уроков. Дядя накричал на Ваню и велел сидеть весь день в мезонине, где была Ванина комната, и заниматься. К счастью, дядя сразу уехал на свой завод, и Ваня с сердцем забросил учебники под стол и пошёл слоняться по комнатам… Как бы хотелось дочитать «Тома Сойера», но все книги, кроме учебников, в наказание заперты в кабинете…

В доме тихо. Тётя Адель Львовна, жена дяди Кузьмы, закрылась у себя. У неё, наверное, как всегда, болит голова после утренней ссоры с дядей Кузьмой.

А ссоры эти Ваня уже знает наизусть. Ведь почти каждый день одно и то же!

Вот и сегодня за завтраком… Адель Львовна снова пристала к дяде Кузьме, — переедем да переедем жить в город! — а дядя Кузьма и слышать не хочет! Ему надо жить поближе к своему заводу.

Адель Львовна всё вспоминает девятьсот пятый год.

— Вы ждёте, чтобы нас сожгли! — начала она и сегодня. — Ненавидят они нас, боюсь я их!..

Дядя сердито засмеялся.

— Скажите, какие нежности! Чего их бояться? Все они у меня вот где сидят! — Он выкинул вперёд правую руку и сжал в кулак короткие, крепкие пальцы. — Все окрестные мужики на меня работают! Пикнуть не смеют! Притихли после усмирения в девятьсот седьмом году, запомнили, как бунтовать… Я сам из мужиков в богатые купцы выбился, я за своё добро и постоять сумею!