Павлик Морозов [1978] - Губарев Виталий Георгиевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗

Глаза заволокло темнотой; не вскрикнув, она тяжело упала на пол.

Скоро ей стало лучше. И однажды в яркий морозный день к ней пришли школьники. Они входили в избу, окруженные холодом и паром, тихие и торжественные. Среди них стояла учительница, молоденькая, ласковая, взволнованная.

Яков и Мотя приблизились к матери. Глотнув воздуху, Яков проговорил тихо:

— Тетя Таня… мы… мы… это самое…

Больше он ничего не сказал.

Потом заговорила Зоя Александровна. Торопясь и сбиваясь, учительница рассказывала о том, что дорогое имя пионера Павлика Морозова стало известно всей стране, что она, мать, не осталась забытой в своем горе и правительство назначило ей пожизненную персональную пенсию. И что ей предлагают поселиться в солнечном Крыму, у Черного моря, чтобы поправить свое здоровье.

Мать не слышала ее слов. Она смотрела в озабоченные и родные лица всех этих молчавших ребят, и ей вдруг жгуче захотелось прижать их всех к своему сердцу.

Учительница, волнуясь, говорила о гордости за Татьяну, за всю Герасимовку, в которой вырос такой отважный мальчик, о том, что миллионы советских ребят будут всегда стремиться быть такими же честными и преданными сынами Родины.

Мать машинально повторила это слово:

— Сынами…

Она вдруг горячо задышала, подошла к ним, протягивая дрожащие руки.

— Ребятишки… родные мои…

Глава XII

ПИСЬМО С ФРОНТА

Домик стоит на горе, окруженный зелеными кипарисами. Высокие, тонкие и стройные, они поднялись вокруг домика, словно безмолвные и торжественные сторожа.

Из окна между кипарисами видно синее море. На его бескрайнем просторе вспыхивают и гаснут язычками белого пламени вспененные волны. Шум прибоя слабо доносится в открытую форточку.

У окна стоит седая женщина. В руке у нее — только что полученное письмо. Не распечатывая его, она долго и взволнованно смотрит на голубой конверт, будто силясь увидеть того, кем написаны слова этого адреса: «Крым, Алупка, Севастопольская улица, № 4, Татьяне Семеновне Морозовой».

Наконец она вскрывает конверт:

«25 октября 1944 года. Восточная Пруссия.

Родная! Сегодня после боя получил весточку от тебя. Как хорошо, что ты, моя старенькая, снова вернулась в освобожденный Крым, к морю, к солнцу! Боюсь только, что ты будешь тосковать там одна без меня, без герасимовских друзей. Но ведь теперь мы скоро будем снова вместе. Ведь победа наша совсем, совсем близка!

Дорогая, любимая мама! Свершилось!

Наша армия идет по земле врага. Мы шли через море слез и горя, освобождая родную советскую землю. И мы пришли сюда.

Как мы рвались вперед!

Сегодня на рассвете мы под огнем форсировали одну реку.

Сначала на вражеский берег перебралась группа автоматчиков. Она закрепилась на маленьком участке. Чтобы умножить ее силы, нужно было переправить артиллерию.

И тогда я, как командир небольшого орудия, попросил разрешения переправиться первым. Мы погрузили нашу пушку и запас снарядов на понтон и стали грести.

Посреди реки нас обнаружили немцы и открыли огонь.

От взрывов вода кругом поднималась столбами и падала на нас. Я крикнул своим ребятам, чтобы они на всякий случай разделились, если придется вплавь добираться до суши.

Когда до берега осталось несколько метров, осколком снаряда пробило понтон.

Андрей Чубарь — тот самый высокий, плечистый украинец, о котором я тебе уже писал раньше, — первый прыгнул в ледяную воду, несмотря на то, что был ранен в ногу. К счастью, это было неглубокое место, и он сумел плечом поддержать понтон. Мы на руках вынесли пушку и оборудовали огневую позицию.

Скоро к месту переправы двинулись фашистские танки. Мы били по ним с расстояния 200 метров, и почти ни один наш снаряд не пропал зря. В этом бою мой расчет уничтожил пять фашистских танков.

Еще мне хочется рассказать тебе об одном случае, который так взволновал меня сегодня.

Андрей Чубарь в моем расчете недавно, и поэтому он не знал, что я — брат Паши. И вот, перевязывая час назад рану Андрея, я обнаружил в его сапоге, между стопкой писем и документов, аккуратно вырезанный из старой газеты портрет Паши. Это было так неожиданно, что я даже вздрогнул.

„Зачем ты носишь этот снимок?“ — спросил я.

Он помолчал и проговорил:

„Ты, товарищ старший сержант, был пионером?“

„Был“, — ответил я.

„Значит, ты должен знать, что такое пионерский салют: пять пальцев, поднятые над головой. Это значит, что общественные интересы пионер ставит выше своих личных интересов. Так вот, таким пионером и был этот мальчик. С детства он — мой самый любимый герой, и, между прочим, твой однофамилец, товарищ старший сержант. В тридцать втором году его убили враги Советской власти. Убили за то, что интересы Родины были для него выше всего.

Ты помоложе меня и, может, не знаешь этой истории, а я в то время сам был таким пионером, как он. И тогда на пионерском сборе, у себя на Украине, мы дали клятву всю жизнь быть такими, как уральский пионер Павлик Морозов“.

Я ничего не сказал Андрею. Но ты подумай, дорогая моя мама, как это хорошо! Павла помнят.

Сейчас вечер. У разрушенного фольварка немецкого барона пишу я это письмо. Мы недолго пробудем здесь. Скоро снова вперед, в бой!

До свиданья, моя ненаглядная мама. Обнимаю тебя нежно и целую твои старые ласковые руки. До скорой встречи, родная!

Твой сын Роман Морозов».

…Она откладывает письмо и смотрит в окно на синеющее между кипарисами море.

А под окном, на шоссе, звенят детские голоса. Это школьники Алупки возвращаются домой. Целая гурьба остановилась у домика. Дети улыбаются, машут ей руками:

— Здравствуйте, Татьяна Семеновна!

— Добрый день, дорогая Татьяна Семеновна!

Она улыбается им в ответ, поднимает для приветствия руку и незаметно смахивает набежавшую на щеку слезу.