Ася находит семью - Лойко Наталия Всеволодовна (читать книги бесплатно .txt) 📗
Рванув с вешалки тулуп, пропитавший овчинным духом всю переднюю, еле дождавшись, пока трясущиеся руки хозяйки одолеют сложную систему замков и задвижек, Андрей наконец соскочил с крыльца, жадно глотнул морозный воздух. Хлопнув калиткой, остановился, пробормотал:
— Вот какая штука.
7. Добрая фея
Утро прошло в полной растерянности. Чтобы не шуметь в общей комнате, не разбудить заспавшуюся Асю, Варя и Андрей обсуждали ее судьбу в промерзшей, промозглой детской. Андрей успел побриться, обтереться ледяной водой, — мобилизовался, по собственному выражению. Но и «мобилизовавшись», придумать ничего путного не мог.
Варя в конце концов сказала:
— Оставляйте ее на меня. Как-нибудь продержимся. Может, с нового года легче станет.
— Легче? Быстрая ты, Варенька… Нет, вдвоем вам оставаться нельзя, пропадете обе.
— Обеих жалко?
— Конечно… Глупый вопрос.
Вновь всколыхнулись Варины надежды. Он назвал ее Варенькой, он и о ней тревожится. Главное, глупый вопрос. На бритых щеках должны бы показаться ямочки, но лицо, каждую черточку которого Варя хочет запомнить, сковано бедой, как морозом, глаза застывшие…
И все же Варя ждет, не может не ждать. Сейчас будет сказано то. Сейчас все решится.
Но Андрей, пораздумав, говорит совсем о другом:
— Слушай внимательно. Я завтра вышлю тебе письмо за подписью военного комиссара. Ты с этим письмом пойдешь… Я укажу, куда надо идти, кажется в Комиссариат призрения. Может, и не сразу устроишь ее, но устроишь. Говорят, в детские дома очереди. Много сирот.
— В приют хлопотать? В сиротский?!
— Приют — прежнее слово. Асю им не пугай. Помни: детский дом.
— Все одно приют!
Варьку с малолетства страшило это слово. Она едва избежала участи попасть в одно из прославленных учреждений ведомства императрицы Марии, в эти казармы для детей низших сословий. Варя шепчет:
— Аська — приютская! — и поднимает глаза к отсыревшему потолку. — Каково покойнице слушать?! Да… — вдруг спохватывается Варя. — Ей ведь письмо пришло.
Горько было вскрывать конверт, адресованный Ольге Игнатьевне Овчинниковой. На листочке штамп: «РСФСР. Народный Комиссариат Просвещения». Пониже: «Отдел Единой Школы». Далее следовало приглашение зайти для направления на работу.
Варя подробно рассказала Андрею, давно не наезжавшему в Москву, как Ольга Игнатьевна с месяц назад, сразу после Октябрьских праздников, надумала пойти в Наркомпрос.
Прошение, содержащее просьбу о предоставлении ей должности, тщательно составлялось дома. Варя помнила его чуть не наизусть. Ольга Игнатьевна перечислила все, чему могла научить школьников в качестве преподавательницы ручного труда. Плетение, лепка, вырезывание, металлопластика. Не забыла написать и про частную группу, которую вела перед самой революцией.
И вот… любезно предлагают место.
Даже в Замоскворечье, как она и просила.
Пока Ольга Игнатьевна еще не впала в беспамятство, она не раз повторяла: «Пришлют ответ, а я валяюсь». И все сожалела, что слушала кого не надо. Тех, кто убоялся новых школьных порядков, из-за кого она так поздно решилась пойти на Остоженку, в Наркомпрос.
— Да, поздно… — глухо сказал Андрей и ткнул пальцем глобус так, что тот, подняв облачко пыли, завертелся вокруг оси.
Варя не сразу решилась нарушить гнетущее молчание.
— И Асю с собой брала… — сказала она. — Когда с прошением…
— Да, да… Асю… — Андрей встрепенулся. В день отъезда некогда было задумываться. — Так вот, Варя, выход один — приют! То есть — детский дом. Если ты не добьешься толку в Комиссариате призрения, или, как его, обеспечения, ступай в Наркомпрос. — Андрей повертел в руках запоздавшее письмо. — Прихватишь его. Спрячь, — и пошел говорить с Асей.
Наступил час проводов. На вокзальной площади бурлила толкучка. Множество подошв утаптывало подсолнечную шелуху, окурки, перемешивая их со снегом. Ася всегда побаивалась людских сборищ, брани, толкотни; всегда сторонилась тех, кого мать называла уличными мальчишками, но сейчас ей, понуро бредущей рядом с Андреем и Варей, остро захотелось затеряться в толпе, ускользнуть неизвестно куда.
«Заделаюсь уличной девчонкой», — мелькнуло в голове.
Но желание тут же выдохлось, снова Асю сковало безразличие. Она и утром смолчала, узнав, что ее решили сбагрить в приют. Пусть. На то она и круглая сирота…
Двери вокзала, ведущие в помещение бывшего первого класса, получили от новых властей право впускать пассажиров всех сословий. Для них уже не был невидалью ни овчинный тулуп, выданный управлением Торфостроя, ни валенки, ни заплатанный рюкзак. Они спокойно впустили Андрея и обеих его понурых спутниц.
— Ждите меня здесь, в зале, — распорядился Андрей. — Найду своих, разузнаю насчет теплушки и вернусь.
Вокзальная суета, едкие запахи карболки и махорочного дыма оглушили Асю. Она остановилась, безразличная к тому, что ее толкают и ругают: не там-де и не так стоит.
Варя лихорадочно выискивала местечко, куда можно было бы усадить Асю. Пристроить ее — означало развязать себе руки. Наконец удалось втиснуть девочку между чьими-то мешками, поставить у ее ног туго набитый рюкзак. Злоумышленники не могли знать, что в рюкзаке кипа брошюр, которые Андрей по дороге захватил в издательстве ЦИК, поэтому Варя шепнула:
— Если отойду, не зевай! Народ такой, что из-под седока лошадь уведут.
Правда, ближайшие соседи Аси выглядели совсем безобидно. Неподалеку, опершись на трость, дремал вполне приличный господин, рядом восседала на сундуке молодая мамаша, поглощенная заботой о сыне и своем увязанном, упакованном скарбе. Ее малыш в длинной, до полу, поддевочке не давал минуты покоя, ему не сиделось; мать то и дело ловила его за концы красного широкого кушака. Однако, следя за сынишкой, ни на миг не забывала о багаже. Нога ее была словно пригвождена к сундучку, неотрывно стерегла его.
«Так вот и я, — грустно подумала Варя, — что бы ни делала, думы все об одном. Никуда не денешься».
И встрепенулась: не прозевала ли возвращения Андрея Игнатьевича?
С той секунды, как он снова вошел в зал, для Вари во всей толпе, во всем огромном помещении не существовало никого, кроме него. Она бы не поверила, если бы ей сказали, что в зале ничего не изменилось, что никто и не заметил его, рослого, бледного, с черными блестящими глазами. Беда была в том, что глаза эти, казалось, избегали ее глаз. Пробираясь сквозь людскую толчею, работая локтями, Андрей Игнатьевич прокладывал дорогу шедшему сзади бородатому Емельченко. Тому самому старику слесарю, что по дружбе заходил вчера сказать насчет теплушки. Тому, кто осенью приволок на Пятницкую полмешка черноболотской мелкой картошки и назвал Варьку несколько раз барышней: «Посторонитесь, барышня… Я уж сам, барышня…»
Прежде Варьке льстило такое обращение, но в последнее время это слово приобрело обидный смысл; она почувствовала, что старый слесарь не случайно так величал ее, что он в ней чего-то не одобрил. А ведь она так старалась понравиться ему! Она надеялась, что, вернувшись на Торфострой, он скажет что-нибудь ей в похвалу, ну, например, так: «Кто это принял у меня картошку? Вроде артистка какая…»
Модная мастерская была своеобразным Варькиным «университетом». Пытливая девчонка жадно прислушивалась к дамской болтовне, копировала жесты, походку, не сомневаясь в их неотразимости. Сегодня она и вовсе постаралась: навила себе локоны, пользуясь раскаленным в буржуйке гвоздем. Правда, ей показалось, что еще в прихожей Андрей как-то странно уставился на нее. А горжетки, наброшенной на плечи поверх пальто, словно бы испугался. Непонятно… Она столько надежд возлагала на этот кусочек меха, недавно купленный по дешевке…
Варя вздохнула, вспомнив, как когда-то Андрей сказал, что с ней не сравнится ни одна разряженная девица. Всерьез он это сказал или так — неизвестно. А главное, давно это было… Сейчас у него думы об ином.
