Футбол - Бахревский Владислав Анатольевич (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Широкая лестница, оплетая окно серпантином маршей, сияла под солнцем, дышала жаром. Ослепший и взмокший, я поднялся к неведомым книжным небесам, но и здесь меня ждал темный коридор.
Шел наугад. Дверь отыскал на ощупь. Отворил — Пушкин!
Лицо в профиль, глаза задумчиво устремлены… Проследил взгляд. Пушкин смотрел в зеленое, заполненное летом окно.
— Где же твое «здравствуй»?
Я вздрогнул. Возле книжных шкафов, у другого окна, — стол с ящичками для картотеки. За столом грузная седая женщина.
— Здравствуйте! — Я уже запаниковал: как плохо все начинается!
— Хороший портрет, — сказала библиотекарша. — Георгий удачное место для него выбрал. Ты кто? Первый раз тебя вижу.
— Мы сюда переехали. Я буду учиться в этом городе.
— В каком классе?
— В седьмом.
— А какие книжки хочешь читать?
— Я хочу Державина.
— Державина?! — библиотекарша приподняла очки, поглядела на меня долго, сначала безжалостно, а потом отошла: поняла, что я серьезно. — А почему Державина?
Это было мое больное место — объяснять. Ну почему мне нужен Державин? Державин благословил Пушкина. Державин был самым главным поэтом до Пушкина. Я видел его портреты: старик со звездами, очень похожий на Суворова. Я хотел знать, кого оттеснил Пушкин. Там, где мы жили раньше, Державина в библиотеке не было.
Я молчал слишком долго, и Варвара Ивановна сказала:
— Видно, ответить тебе не просто, но на лице у тебя написано, что говоришь правду: нужен тебе Державин… Открой шкаф. Ищи букву «Д». Первая книга как раз Державин. Прочитаешь, расскажи, понравилась ли.
Варвара Ивановна записала книгу в формуляр. Можно было уходить, но я медлил расставаться с этой прекрасной комнатой Пушкина.
— А ты стихи не пишешь? — спросила Варвара Ивановна.
— Пробовал.
— А ты еще попробуй. Мы объявили пушкинский конкурс на лучшее стихотворение, на лучшее сочинение, на лучший рисунок. Если Георгию Матвеевичу понравится, он тебя в свой кружок примет. Они у нас проворные, в поход собираются по родному краю.
— Ладно, — сказал я. — Попробую. Стихи напишу и сочинение.
Вылетел из библиотеки на крыльях. Пушкинский конкурс! Стихи о Пушкине! Поход по родному краю!
Открыл наугад томик Державина.
Это было непонятно, но прекрасно.
— «Светил возжженных миллионы в неизмеримости текут»!
Я эти слова воскликнул, потому что их нельзя было прочитать, и все.
В испуге огляделся — никого!
Сквер, Державин, пушкинский конкурс и я.
Сел на лавку, залпом прочитал весь томик.
продекламировал я, озираясь.
Облака вверху были розовые, и я подумал, что еще не очень поздно, что хорошо бы пойти и поменять книжку, но, пожалуй, библиотекарша обидится, скажет: «Какой же ты несерьезный!» Мне не хотелось обидеть старую библиотекаршу. Постоял, постоял и пошел домой.
Мне показалось, что это не хуже, чем у Державина, и я возликовал.
Так вот и сочинилось в один миг. Меня словно подстрелили. Закружился на месте. «О Пушкин — светоч!» Побежал что было мoчи домой, к сестре.
— Нина, ты только послушай! Ты послушай. Я раз-два — и получилось.
Прочитал ей стихи.
— Ну как?
— Дай мне двухцветный карандаш, — сказала Нина, глядя на меня своими глазищами, в которых ни ума, ни чувства, одна только голая красота.
— Возьми! Забирай! Расхватывай! — Я в горячке подбежал к моему столу, разбросав книги, нашел двухцветный карандаш, сунул Нинке. — Вот он, бесчувственная.
Нина приняла карандаш, запрыгала, закружилась, раздувая платье.
— Я не бесчувственная. Ты написал лучшие стихи! Ты как Пушкин!
Она подскочила ко мне, обвила шею руками, подпрыгнула, поцеловала и, крича что-то радостное и дикое, умчалась.
— Нет, я еще не Пушкин. Я пока на уровне Державина, — сказал я ей вослед, складывая руки на груди и поникая головой.
От собственных стихов голова моя и впрямь отяжелела и кружилась. И я отправлялся в путь неведомо куда.
На улице меня окликнул Вава:
— На футбол идешь?
— На футбол? С кем вы играете?
— Не мы. «Химик» играет с нашими, с «красными».
— А сколько билет стоит?
— Я не знаю, сколько стоит билет, мы всегда на прорыв ходим.
— Как в «Зарю»?
— На стадион легче проскочить. Если огреют прутом, все равно пустят. Идешь?
— Иду!
Побеленные известью, нетесаные доски забора были словно в шерсти, в шерсти белого медведя. Полезешь через такой забор и сам станешь как белый медведь.
Мы прижались к щелям. Старичок с прутом стоял метрах в десяти от нас.
— Этот как заводной бегает, — сказал Вава. — А поймает, ухо скрутит и за ворота. Вредный старикашка.
Мимо нас пробежала ватага мальчишек.
— Жмите за нами! Пацаны подкоп сделали!
Подкоп был широкий, могло проскочить человека четыре.
— Разбегаться в разные стороны! — приказали устроители подкопа.
Я лез вслед за Вавой. К подкопу уже сбегались сторожа, но мы успели проскочить на строящуюся, в лесах, трибуну.
— Порядок! — сказал Вава.
— А если билеты проверят?
— Ты что?! Этих проверяльщиков с трибуны скинут.
— А сидеть где будем?
— В проходе. У тебя штаны не новые и у меня не новые.
Самая хорошая, западная трибуна, из-под которой выходили на поле футболисты, была уже темным-темна от народа. Наша, восточная, достроенная только до половины, еще светилась пустыми местами, но народ шел потоком. Мальчишки и взрослые помоложе осваивали недостроенную трибуну. Устраивались на продольных бревнах, к которым не успели приколотить скамейки.
Я крутил головой, ожидая контролеров, да так и присел: над стадионом, как порыв низового, хватающего за ноги ветра, прокатилась волна надсадного, злого свиста.
— «Химик» вышел! — толкнул меня Вава локтем в бок.
Команда в синем рассыпалась по полю, полетели туда-сюда мячи.
— Разминаются! — хмыкнул с ехидцей дед-сморчок, сидевший рядом с нами на ступеньках прохода. — Наши не дураки зазря бегать. Силы берегут.
Дружественный рев потряс небо — это показались на поле «красные». За железнодорожной линией с высоких старых тополей сорвались стаи галок, пошли кружить над городом.
— Малина! Смотри, Малина! — вопил от счастья Вава.
— Где? — не понимал я, в чем дело.
— Рядом с Корягой. Вон Дурному мяч передал.
Дурной рубанул по воротам, мяч взвился свечой и улетел со стадиона.
— Дурной он и есть Дурной! — вздохнула наша трибуна.
— И чего его берут! — искренне огорчился Вава.
— Его для страха берут, — объяснил дед-сморчок. — Он как слепой бегает по полю, ни своих ног не жалеет, ни чужих. Ты вон на Муранова погляди. Этот о-о-о! Ему бы в столичных командах играть. Профессор. А Мальчик-то! Мальчик! Все о мяче знает, все умеет. Смена Муранову. Крышка «Химику»!
Приговор суда был окончательный и обжалованию на восточной трибуне не подлежал.
На поле выбежали судьи. Публика их сразу узнала и назвала:
