Динка (ил. А.Ермолаева) - Осеева Валентина Александровна (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗
Но девочка горько плачет, и, по мере того как растет темная щель между пристанью и пароходом, плач ее становится все громче и жалобней…
— Макака!.. — в отчаянии мечется по палубе Ленька. — Макака! Не плачь! Слушай!
перегнувшись через перила, выкрикивает он высоким срывающимся голосом.
Девочка поднимает залитое слезами лицо и прислушивается. За спиной Леньки переглядываются пассажиры, добродушно посмеиваются матросы… Капитан поворачивает голову и смотрит на пристань. Горькая, залитая слезами улыбка бродит по лицу девочки.
— Полный вперед! — командует капитан.
Все быстрее и быстрее вертятся колеса, все дальше и дальше отступает пристань… Уже далеко над Волгой рвется с удаляющегося парохода звонкий мальчишеский голос… И плач на берегу затихает.
Глава семьдесят вторая
ДАЛЕКО ЛИ СИБИРЬ?
На другой день шел дождь. Он шел и шел вперемешку с Динкиными слезами, желтые листья прилипали к мокрой земле, сухими завитушками плавали в лужах; ветер гнул в саду деревья, и ветки их нещадно хлестали друг друга, царапая стекла окон и теряя последнюю осеннюю листву. Алина и Мышка прибегали из кухни с красными, посиневшими руками, кутались в старые платки. Никич, держась за поясницу, подкладывал в плиту дрова… Ни мамы, ни Кати не было… По хмурому виду Никича и по бледному встревоженному лицу Алины Динка чувствовала, что с Костей что-то случилось нехорошее, но спросить было некого. Мышка знала только, что мама и Катя повезли в город какие-то теплые вещи, папино пальто, меховую безрукавку и валенки… Все это они собирали спешно вчера вечером, рылись в папиных вещах, в старом, обитом жестью сундуке…
Динка пришла с пристани наплакавшаяся и усталая; еле волоча ноги, она добралась до своей постели и сразу уснула. Никто не обращал на нее внимания, одна Мышка, ложась спать, подошла к сестре и попробовала сунуть ей под мышку градусник; но Динка так брыкнула во сне ногами, что Мышка отошла ни с чем… Подумав, она поставила градусник себе и, проспав с ним до утра, отнесла в мамину комнату. Бедной Мышке казалось, что все больны; она мало что знала о происходящих событиях, но видела вокруг себя бледные, осунувшиеся лица, слышала тревожные тихие голоса в комнате матери… Мышка знала, что все разговоры сейчас касаются Кости, который арестован и сидит в тюрьме… Страдая за всех и за каждого и отдельности, Мышка плохо спала, в тревожные ночи огромная жалость разрывала ее сердце, топила в слезах подушку. Увидев, как младшая сестра бессильно свалилась вечером на постель, Мышка решила, что она заболела. Но утром Динка встала, умылась, помыла в луже ноги и, захолодав на ветру, вернулась в комнату.
— Ты здорова? — с беспокойством спросила ее Мышка.
— Да, — коротко ответила Динка, глядя на нее безразличным, отсутствующим взглядом.
— У тебя какое-то длинное лицо… — испуганно сказала Мышка, вглядываясь в застывшие, словно замороженные, черты, втянутые щеки и посеревшие глаза сестры. — Улыбнись скорей, не смотри так! — взмолилась она, пораженная странной переменой, происшедшей в этом живом, смешливом лице, знакомом ей до последней черточки. Динка махнула рукой и ничего не ответила. Чай пили в комнате… На столе нарезанный большими кусками хлеб и чашки без блюдец выглядели скучно и неуютно. Масла не было.
— Посоли хлеб и ешь… Вот горбушечку бери, — сказал Динке Никич.
— Я посолю сахаром, — отодвигая соль, сказала Динка. Мышка и Алина отщипывали корочки хлеба и ели молча.
Каша Никича, сваренная на воде, пропахла дымом, и никто не стал ее есть.
— Проголодаетесь, так съедите, — спокойно сказал старик, унося продымленную кастрюлю в кухню.
«Мы, наверное, стали очень бедные», — равнодушно подумала Динка, вылезая из-за стола. И, вспомнив слова Леньки о том, что на пароходе «Надежда» знатный «харч», повеселела.
Дождь все еще шел, мелкий, тягучий, досадный, но Динка не могла усидеть дома… Ее тянуло к утесу… на обрыв. Казалось, где-то там еще ждет ее Ленька… Она прошла по скользкой тропинке; измокшее платье липло к ее коленям, с кустов и деревьев сыпались на голову крупные капли дождя, ветер холодил спину… На обрыве Динка остановилась… Внизу сердито шумела Волга… Динка несмело подошла к доске, которую Ленька второпях забыл убрать.
«Сяду в пещере, там сухо», — подумала Динка, но перед ней встало испуганное лицо Леньки… Она вспомнила данное ему обещание не переходить одной на утес и поспешно отступила. На обрыве в примятой пожелтевшей траве валялись обгрызенные половинки арбуза. В одной из них, как в розовой чашке, стояла вода… Динка села около этих двух половинок.
«Одна моя, одна Ленькина…» — подумала она и снова взглянула на утес.
Там еще лежали котелок и две миски, из которых они пили чай… Но доска была мокрая, скользкая, и откуда-то, словно издалека, Динке слышался предупреждающий голос Леньки:
«Не ходи!..»
— Нет, Лень, нет! Я не пойду, не бойся! — громко ответила она и задумалась.
«Недельку-другую…» — сказал капитан. Динка насчитала четырнадцать дней и с упавшим сердцем пошла домой.
— Четырнадцать дней, четырнадцать дней, — повторяла она, растопыривая пальцы обеих рук. — Даже пальцев не хватает у меня…
Домой Динка пришла промокшая насквозь, с красными, окоченевшими руками, но ни от дождя, ни от ветра она не пряталась и от калитки шла не спеша, покусывая сорванную по пути травинку.
— Вот бесчувственная! Дождь идет, а ее вроде и не касается! — ворчал, стоя на террасе, Никич и, не выдержав, прикрикнул: — Чего разгуливаешь? И так вся мокрая как мышь! Схватишь насморк или кашель, тогда возись с тобой!
— Это у тебя все насморки да кашли… — буркнула Динка и, войдя на крыльцо, встряхнулась, обдавая Никича фонтаном брызг.
— Стой, стой! Чтоб тебя мухи съели! Чего встряхиваешься, как кудлатка… Снимай с себя все мокрое. Не ходи в комнату — наследишь везде! Несуразница ты эдакая! — замахал на нее руками старик.
Динка встряхнулась еще раз и громко засмеялась. Это был первый смех после отъезда Леньки.
Из комнаты вышла Алина и велела сестре немедленно раздеться. Мышка принесла сухое платье, чулки… Динка переоделась и хотела уже идти в комнату, как калитка стукнула и Алина громко ахнула:
— Катя!
Катя, согнувшись под тяжестью узла и надвинув на лоб мокрый шарфик, с трудом шла по дорожке. Никич бросился к ней навстречу, за ним поспешила Алина… Мышка, не смея высунуться под дождь, ждала на крыльце… Только что переодетая и высушенная Динка стояла у перил и смотрела на подходившую тетку… Лицо у Кати было усталое, измученное.
— Назад? — спросил Никич, указывая на узел и взваливая его себе на спину.
— Костю увезли… сегодня ночью… — чужим, упавшим голосом сказала Катя.
Алина испуганно метнула глазами на Никича и, опустив голову, пошла рядом с Катей.
— Марина знает? — спросил Никич, подходя к террасе.
— Знает… Мы были вместе.
Они вошли на крыльцо; Никич положил на стол узел-Мышка бросилась к Кате, обхватила обеими руками ее мокрый жакетик. Катя нагнулась, обняла девочку.
Наступило тягостное молчание…
Никич закашлялся.
— Д-да… вот так… значит… Без суда и следствия… — пробормотал он.
Катя выпрямилась, блеснула зелеными глазами.
— По высочайшему повелению… В тобольскую тюрьму… Как государственного преступника!.. — отрывисто, с ядовитой усмешкой и ненавистью сказала она.
Алина, прижав к груди руки, большими остановившимися глазами смотрела на тетку. Динка вспомнила, как ласково прощался с ней Костя… В горле у нее защекотало, она отвернулась… У Никича затряслась голова, и, пробежав мелкими, старческими шажками через террасу, он схватил со стола самовар и потащил его в кухню…
Холодный ветер вместе с дождем полоснул Динку по лицу, она отодвинулась от перил и тревожно спросила:
